Эркин передал сумку с обувью и шалью Жене и взял Алису на руки. Она сразу заснула, положив голову ему на плечо. Женя тихо засмеялась.

— Устала.

— Да, — Эркин осторожно, чтобы не потревожить Алису, кивнул. — Женя, тебе понравилось?

— Да, — Женя шла рядом с ним, держась за его локоть. — И люди приятные, и весело так было. Я и не знала, что ты умеешь играть.

— Нас всех учили, — неожиданно легко ответил, переходя на английский, Эркин. — Играть, петь, танцевать. Смотрели, кто где лучше смотрится, и учили. На гитаре или рояле. А пели и танцевали все. И стихи читали.

Женя шла в ногу с ним, держась за его руку, и слушала. Он впервые так… свободно говорил об этом.

— Я много пел и играл… раньше, там, — он всё-таки избегал слова «Палас», — Но это всё было по-другому, не так. Я не знаю, как сказать, но… но это было тоже как в насмешку, в обиду. Мы не были людьми для них. Пели, танцевали для них, не для себя, а здесь… мне самому хорошо было. Женя, тебе понравилось?

— Да. Ты очень хорошо пел, — Женя мягко сжала его локоть. — А про звезду ты откуда знаешь?

— От Андрея, — Эркин перешёл на русский. — Всё, что я по-русски знаю, я знаю от Андрея. А чему там учили… Этого здесь не надо, нельзя, — и опять по-английски: — Я только Шекспира для себя пел. Женя, я… я сам придумал, ну, музыку. И пел. А когда спрашивали, врал, что надзиратель в питомнике научил. Знаешь, я слов толком не понимал, ну, настоящего смысла, просто, мне… даже не знаю, как сказать, мне было приятно их петь. Не то, что те…

Женя задумчиво кивала. Эркин поправил Алису и негромко смущённо спросил по-русски:

— Женя, тебе… тебе ничего, что я говорю об этом?

— Нет, что ты, Эркин. Всё хорошо. Всё правильно.

— Ты устала? Совсем немного осталось. Или, — Эркин засмеялся, — Женя, давай, я и тебя понесу, а?

— Ты с ума сошёл, — засмеялась Женя. — Вон уже «Корабль» виден. Смотри, ни одного окна не светится.

— Да. Поздно уже.

Тёмная громада дома, почти сливавшаяся с чёрным небом, наплывала на них. В подъезде, на лестнице, в коридоре — сонная тишина. Женя открыла их дверь, и они вошли в свою квартиру, полную не пугающей, а ожидающей темнотой.

Женя зажгла свет, и Эркин, пока она раздевалась, стал раскутывать Алису. Та покорно крутилась под его руками, не открывая глаз.

— Ну, надо же, как спит, — засмеялась Женя, уводя её в уборную. — Раздевайся, милый, мы мигом.

Эркин не спеша снял и повесил полушубок, ушанку, смотал с шеи шарф, разулся. Он раздевался медленно, словно смаковал каждое движение. А хорошие брюки, совсем в бурках не помялись.

— Эркин, — Женя уже вела Алису в её комнату, — ты рубашку в грязное кидай.

— Мгм, — промычал он в ответ.

Его хватила такая блаженная истома, что не хотелось ни говорить, ни двигаться. И он как-то бестолково помотался между спальней и ванной, раздеваясь и раскладывая свои вещи. А как лёг, и сам не понял. Но вдруг ощутил, что он уже лежит в постели, под одеялом, и Женя рядом.

— Женя, — по-детски жалобно позвал он, — я же не пьяный?

— Нет, — засмеялась Женя, целуя его в щёку. — Спи, милый.

— Ага-а, — протяжно согласился Эркин, вытягиваясь рядом с Женей так, чтобы касаться её всем телом.

Так он ещё никогда не уставал, какая-то странная, приятная усталость. Пел, танцевал… всё тело гудит. Как же ему было хорошо, как… как никогда. Выходные, праздники, а теперь это… у Жени день рождения в марте, и они сделают такой же праздник. И даже лучше. Он улыбнулся, окончательно засыпая.

Прошедшие дожди смыли остатки январской ледяной корки, и машина шла хорошо, на уверенной сцепке с дорогой. Конечно, через дамбы будет короче, но дамбам хана, все так говорят, и проверять неохота.

Чак вёл машину играючи, хвастаясь своим умением перед самим собой. Всё у него хорошо, всё тип-топ. Только в дороге, оставшись в одиночестве, точно зная, что никто его не увидит, он давал себе волю. Ведь никому о такой удаче не расскажешь, да и некому рассказывать. И незачем. А вспомнить приятно…

…После той старухи он с неделю помотался по округе то с Бредли, то с Фредди, а потом Бредли позвал его в свой кабинет. Он думал, что для очередного недельного расчёта, и пошёл спокойно. А ему предложили прочесть и, если согласен, подписать. Контракт?! Он прочитал, не поверил себе и перечитал ещё раз. Шофёр и автомеханик на еженедельной оплате. Неустойка с инициатора разрыва… двухнедельный заработок… ничего, нормально… срок… до Рождества… тоже, как у всех…

Фредди на этот раз сидел не у двери, а рядом с Бредли, смотрел, как всегда, в упор светло-прозрачными глазами.

Он взял лежавшую на столе ручку и подписал. Дурак он, что ли…

…Чак улыбнулся. Ну вот, теперь всё в порядке. Конечно, ухо надо востро держать, Фредди — он Фредди и есть, нарваться ничего не стоит, а расчёт тут короткий будет. Это купленного раба поберегут, пока он свою цену не окупит, а с нанятым церемониться не будут. Но всё равно — повезло.

Не снимая рук с руля, Чак покосился на лежавшую рядом карту. Всё точно. До города ещё десять минут, не больше. Фирма «Орион», забрать три ящика и отвезти в Гатрингс, фирма «Гермес». Через весь штат, считай, бросок. И надо управиться засветло, ночь ему на возвращение в Колумбию, там машину в гараж, помыть, убрать и сутки на отдых, как положено. Что-что, а законы по труду Бредли блюдёт. Даже смешно. Зачем ему это? Но…

Чак вписал машину в поворот. Но не суй нос в чужие дела, целее будешь. После той ночи Бредли с Фредди ещё пару раз уезжали поздно вечером и возвращались к рассвету. И он находил машину утром вымытой и целенькой. И любопытствовать не смел. А ещё через неделю, да, в самом конце января, Бредли сказал ему, что с утра они едут в Колумбию, и, хотя он ни о чём не спросил, сам сказал:

— Вещи бери с собой.

— Все, сэр? — решился он всё-таки уточнить.

— Тебе жить, сам и решай, — усмехнулся Бредли.

И он понял. Что ж, всё складывалось совсем даже не плохо. И в Цветном, когда ты с деньгами, можно устроиться. Платит Бредли хорошо, да ещё ссуда лежит, считай, нетронутая. Мог бы и дом купить, но не рискнул. Вбухать все деньги, а случись что… да что угодно может быть, а тогда… Дом в карман не положишь. А вот хорошая меблирашка… это как раз то, что ему нужно. Холл, спальня, крохотная кухонька и душевая выгородка. Всё, что надо. И плата по карману. Нет, всё сейчас хорошо, и… и лучше не надо. Погонишься за лучшим — упустишь хорошее. И работа по силам. Привезти, увезти… Ага, вот и «Орион».

Чак остановил машину у подъезда и спокойным уверенным шагом вошёл в светлый и явно только что отремонтированный пустой холл. Навстречу ему сразу из внутренней двери вышел белый почему-то в вечернем смокинге, заметно тесном для мускулистых плеч. Чак вежливо остановился в трёх шагах. Внимательный взгляд обежал, чуть задержавшись на кожаной куртке.

— От Бредли?

— Да, сэр.

Кивок и короткий повелительный жест.

— Забирай.

У стены в неприметном на первый взгляд углу три ящика. Небольшие, но как оказалось весьма тяжёлые. Обычную легковушку они бы и посадить могли, но у «ферри» рессоры не серийные. За три захода Чак под тем же внимательным взглядом перенёс и уложил в багажник ящики, захлопнул крышку. И вдруг неожиданное:

— Держи, парень. На выпивку тебе.

— Спасибо, сэр, — принял он радужную купюру.

Десять кредиток? Надо же, как Бредли боятся, что его шофёра так ублажают.

Чак сел в машину и включил мотор. Ну, теперь в Гатрингс. Маслом от ящиков не пахнет, значит, не оружие, как сразу подумал, а… А что? А ничего! — одёрнул он сам себя. Твоё дело — отвезти, привезти. Документов на ящики нет, если полиция остановит… А с какого перепоя она должна тебя останавливать? Скоро уже месяц мотается вот так по всей Алабаме, и ни разу полиция не остановила. Правил он не нарушает… а если что… знать он ничего не знает, не положено ему знать, вот и всё.

На Гатрингс если по прямой… Чак сбросил скорость и переложил карту на колено. Да, через Джеймстаун, там и на ленч остановится. По-быстрому, чтобы успеть. А в Гатрингсе уже запасётся кофе в дорогу, чтобы до Колумбии без остановок. Спрямить здесь по просёлку? Выиграешь в расстоянии — проиграешь в скорости. Нет, рисковать не стоит, не из-за чего.