— Нет, — засмеялась Женя. — полезного. Ну, в квартиру, мы давно в дом ничего не покупали.

— Ладно, — согласился Эркин. — Ты устала, пойди поспи.

— Нет, что ты, у меня стирки полно.

Но Женя медлила, обводя кухню и стоящего напротив Эркина счастливо блестевшими глазами.

— Хорошо как, — наконец вздохнула она и легко вскочила на ноги. — Ну, за дело.

И вылетела из кухни. Эркин задёрнул шторы на окне. Миняй сегодня опять говорил, что если на кухонной лоджии поставить ларь, то будет вроде погреба, но его высмеяли. И то погреб, то подпол говорят, всё время по-разному. Напроситься, что ли, завтра к Кольке, у него посмотреть. Когда тебе говорят — это одно, а самому посмотреть и руками пощупать — так совсем другое. Надо только Жене сказать.

Он пошёл в ванную.

— Женя, я завтра после работы к Кольке зайду.

— Ага, конечно, — ответила, не оборачиваясь, Женя. — Алиса молоком облилась или киселём?

— Молоком. Я замыл.

— Ага, вижу. Алиска, ты когда аккуратно есть будешь?

Алиса в ночной рубашке стояла в дверях ванной.

— Я стараюсь.

— Вижу, как ты стараешься. Давай быстренько умывайся.

Вечер катился своим чередом в домашних хлопотах и разговорах. Играть в коридор Алиса не пошла, потому что мама обещала дочитать сказку про Снежную Королеву.

Книга Андерсена была ещё из Джексонвилля, на английском, и потому читать её могла только Женя. Она видела уже в книжном сказки Андерсена на русском, но вполне сознательно не купила. Зачем забывать то, что знаешь? Ни Эркин, ни Алиса читать по-английски не умеют, но язык забывать нельзя. А когда откроют Культурный Центр… там наверняка будут занятия по английскому языку. Джинни так и сказала, что будет там работать, а для чего же ещё нужны учителя английского.

И заканчивался вечер обычно. Поужинали, уложили спать Алису, поцеловали её на ночь и сели за вторую, «разговорную» чашку.

— Говорят, больших морозов уже не будет.

— Да, я тоже слышала. А прогноз ты читал?

— Нет, сейчас.

Эркин взял газету и нашёл нужную колонку.

— Вот.

— Прочитай, — попросила Женя.

Эркин кивнул и начал читать, старательно выговаривая слова. Прогноз обещал погоду в рамках средних значений. Эркин и Женя совместно решили, что это может значить одно: больших морозов не будет. А что снег и ветер… ну, так на то и зима, чтобы снег шёл.

— Февраль — это ещё зима, так, Женя?

— Ну да. А в марте начнётся весна, — улыбнулась Женя. — По календарю.

Эркин сразу подхватил шутку:

— Бумага — это одно, а жизнь — другое.

Календарь Женя купила, и он теперь висел в кухне на стене у двери. Женя сама отрвала все листки за прошедшие дни, и теперь Эркин утром или днём обрывал вчерашний листок и оставлял на столе, чтобы Женя решила: выбросить или сохранить в специально купленном для этого конверте.

Эркин допил свой чай и встал, собирая чашки. Женя кивнула.

— Да, поздно уже.

— Ты иди, Женя, ложись, я мигом, — Эркин лукаво улыбнулся и даже подмигнул.

— Буду ждать, — ответно улыбнулась Женя и поцеловала его в щёку, прежде чем выйти из кухни.

Эркин вымыл и расставил на сушке чашки, блюдца и ложки, залил в чайник воды, чтобы завтра его сразу только на огонь поставить, вылил остатки заварки из маленького чайничка и вымыл его. Ну вот… здесь — всё. Женя уже легла, наверное. Он оглядел ещё раз убранную кухню и вышел, погасив свет. В ванной быстро разделся, запихнув трусы в ящик с грязным бельём. Занавес в душе ещё влажный после Жени и пахнет её любимым розовым мылом. А на бортике приготовлены его мочалка и мыло. Давно, ещё в Джексонвилле, он показал Жене обёртку от мыла, купленного у Роулинга, и теперь Женя покупает такое для него. Здесь оно называется «Консул», а обёртка такая же — бордовая с золотыми буквами. Эркин с наслаждением вымылся, выключил воду и вышел из душа. А насколько полотенце лучше паласной сушки, особенно вот такое, мохнатое, да, правильно, махровое. Расправив полотенце на сушке, Эркин взял с полочки у зеркала флакон с лосьоном, слегка смочил ладони и протёр лицо, шею, плечи и грудь. Вот так. Алиса спит, но всё равно голым ходить не стоит. Он натянул старые джинсы, ставшие уже только домашней одеждой, и пошёл в спальню.

Женя его ждала, стоя у трюмо в ночной рубашке, и, видимо, не могла решит: оставить волосы распущенными или заплести косу. Розовый свет лампы делал её кожу чуть смуглой и даже слегка красноватой.

— Как-кая ты красивая, Женя! — выдохнул, стоя в дверях, Эркин.

Женя обернулась к нему так резко, что её волосы взметнулись волной и рассыпались по плечам, окутав их, как шалью.

— Да?! Тебе так больше нравится?

Эркин на мгновение испугался, что обидел Женю.

— Женя, тебе… ты всегда красивая.

Женя засмеялась и снова, уже нарочно рассыпая волосы, мотнула головой. Эркин засмеялся в ответ, нашаривая за спиной задвижку на двери. В два шага пересёк спальню и обнял Женю, зарывшись лицом в её волосы.

— Женя, ты… ты необыкновенная…

Руки Жени обвились вокруг его шеи.

— Эркин, господи, Эркин…

Эркин очень осторожно гладящими движениями сдвигал бретельки с плеч Жени.

— А я тебя, да? — смеялась Женя, кладя руки на его бёдра.

— Ага! — счастливо выдохнул Эркин.

Женя уже уверенно нашарила застёжку на его джинсах, потянула вниз язычок молнии.

— Ага, Женя, сейчас, дай руку.

Эркин помог ей выпутать руки из оборок ночнушки, и качнув бёдрами, сам сдвинул вниз джинсы. Чтобы рубашка и джинсы легли на пол одновременно. Теперь Эркин обнимал Женю за талию, прижимая её к себе. Женя мотнула головой, отбрасывая волосы назад, погладила Эркина по груди, по плечам.

— Какой ты красивый, Эркин. Слушай, зачем я покупаю ночные рубашки, если ты их всё время с меня снимаешь?

— А… а тебе хочется в одежде? — удивился Эркин.

Женя засмеялась.

— Ты что, шуток не понимаешь? Зачем же в одежде?

Эркин хотел было ответить, что некоторым нравится, бывало у него такое, одна, помнится, прямо в манто хотела, но предусмотрительно воздержался и сказал другое, но тоже правду:

— Я… мне смотреть на тебя нравится. Ты такая красивая, Женя, что я себя не помню.

— Ты тоже красивый, Эркин, ты очень красивый.

Она потянулась наверх, к его лицу, и он склонился к ней, коснулся своими губами её лица и не сразу, оттягивая этот миг, прижался губами к губам. И теперь Женя отвечала ему. Она по-прежнему не любила игр языком, вернее, он по старой памяти и не предлагал ей этого. Да и… да и к чему им это? Он почувствовал, что Женя сейчас начнёт задыхаться и оторвался от неё, поцеловал в шею, возле уха, в горло, в ямку между ключицами.

Женя запрокинула голову, выгнулась, подставляя его губам грудь, раскрываясь перед ним, и он вошёл точным сразу и сильным, и мягким ударом.

С той ночи, когда Женя объяснила ему, что он прощён, и разрешила ему опять ощущать её, он ни на секунду не забывал, что Женю надо беречь, ловил её малейшие движения, подстраиваясь под её желания. И боялся, что накатывающая каждый раз, поглощающая его волна заставит его сделать что-то не так, он же теряет себя в волне. Но пока всё обходилось. Женя… Жене нравилось.

Волна уже подступала, и он крепче обхватил Женю, прижал её бёдра к своим… руки Жени на его шее… частое прерывистое дыхание… сохнут губы, кружится голова… и ещё… и ещё… и ещё…!

Он стоял, прижимая к себе мягкое тёплое тело Жени, её голова лежала у него на плече, а её волосы окутывали их обоих. Эркин ощущал их прохладу на своих руках и спине. Осторожно, чтобы не потревожить Женю, перевёл дыхание.

— Ой, Эркин, — вздохнула Женя, не открывая глаз.

— Да, Женя, — сразу откликнулся он, беря её на руки.

Женя, по-прежнему закрыв глаза, плотнее обхватила его за шею, прижалась к нему.

Постель была уже разобрана, и Эркин уложил Женю, укрыл одеялом и поцеловал в щёку.

— Я сейчас, только уберу всё.

И, не ожидая ответа, мягко высвободился из её объятий. Убирать, кстати, особо и нечего. Джинсы на пуф, шлёпанцы к кровати, рубашка Жени…