— Женя… одеть тебя? — нерешительно предложил он.

— Неа, — вздохнула Женя и тихо засмеялась. — Спасибо, милый.

Эркин бросил её рубашку на другой пуф, вернулся к кровати и лёг. Женя потянулась укрыть его, а он погасить лампу, и они обнялись. И одновременно засмеялись этому.

— Хорошо, когда лампа одна, да?

— Ага, — согласился Эркин, прижимая к себе Женю. — Какая ты… — он запнулся, подбирая слово.

Какая? — хитро спросила Женя.

— Сладкая, — выпалил Эркин между поцелуями.

Женя фыркнула.

— Ты что, съесть меня хочешь?

— А можно? — деловито поинтересовался Эркин.

Целуя Женю, он уже целиком скрылся под одеялом.

— Если ты меня съешь, — Женя не переставала смеяться: так щекотно он целовал её. — Я завтра не пойду на работу, а у меня текст не допечатан.

Проложив дорожку из поцелуев по телу Жени до лобка, Эркин двинулся обратно.

— Тогда… конечно… работа… должна… быть… закончена… — говорил он между поцелуями.

Наконец он вернулся к лицу Жени, поцеловал её в углы губ, щёки, закрытые глаза. Женя уже засыпала, и Эркин целовал её мягче, нежнее, пока она не заснула окончательно, обняв его за шею. И, ощутив её ровное сонное дыхание, он заснул сам.

Только теперь он по-настоящему понял, о чём говорила Женя в Джексонвилле. Засыпать и просыпаться вместе, ничего и никого не боясь, не прячась ни от кого. А что они запираются, так это от Алисы, это нормально, детям и знать об этом не надо. Сейчас если вспомнить, как они тогда, в одной комнате… хорошо, что всё кончилось. Теперь-то всё хорошо, лучше не бывает, не может быть…

Звонок будильника разбудил, заставив разорвать объятия. И, хотя Эркин уже не раз говорил Жене, что ей незачем вставать так рано, он сам управится, она упрямо каждый вечер заводила будильник. И как всегда Эркин просыпался за минуту до звонка и эту минуту лежал неподвижно, любуясь Женей и наслаждаясь тишиной и спокойствием.

Звенит будильник, подлетает кверху одеяло, Женя, на бегу запахивая халатик, исчезает из спальни, Эркин бросается к комоду за чистыми трусами, влезает в джинсы и выбегает следом за Женей. А на кухне уже греется чайник, Женя быстро накладывает ему на тарелку картошку и мясо.

— Садись, поешь.

— Ага, спасибо, Женя, — Эркин ест быстро, с удовольствием. — Женя, я сегодня к Кольке зайду.

— Да, ты говорил, иди, конечно.

И вот уже Эркин бегом возвращается в спальню, быстро натягивает тёплое бельё, джинсы, ковбойку, носки. В прихожей он всё так же быстро обувается, шарф, полушубок, ушанка. И быстрый, скользящий по щеке поцелуй Жени.

— Счастливо, Эркин, удачи.

— Спасибо, и тебе удачи.

Уже привычная, знакомая до шага дорога в общей толпе, где не меньше половины — его знакомые.

Эркин всегда легко уживался, быстро привыкал, приспосабливался. Без этого в круговерти Паласов и распределителей не выжить. Но сейчас… сейчас всё совсем другое. Всё, как каждый день а ему радостно, будто впервые. И общие разговоры.

— Мороз, привет!

— Привет.

— Ого, здорово!

Читал про жулика?

— Это который со старушек на памятник собирал?

— Н-ну!

— Давить таких надо!

— Да уж, на святом нажиться вздумал.

— На масленицу дадут отгул, не слышал кто?

— После святок не проспался, а по-новому в загул лезешь.

И уже проходная.

Пропуск на первой проходной, табельный номер на второй, смотри-ка, Лизка сегодня, чего она не в свою смену, а Серёня в новом пальто…

— С обновой тебя, носи на здоровье.

— Спасибо, — расплывается Серёня.

Дверь с цифрой «пять».

— Всем доброго утра.

— И тебе того же.

— Серёня-то, франтом!

— Обмыть надо.

— У Ряхи одно на уме.

— Халяву не упустит.

Медведев оглядывает их льдисто блестящими глазами.

— Всё, мужики, айда.

Эркин, на ходу уже натягивая рабочие рукавицы поверх варежек, идёт со всеми по коридору. А смотри-ка, светло как уже. Что сегодня? Контейнеры? Точно, стоят уже. Ну, поехали.

Сегодня он с Петрей, Серёней и Лютычем. Эти дурынды только вчетвером и сдвинешь.

— Пошёл.

— На меня подай.

— Пошёл.

— Серёня, тормози.

— Аг-га!

— Хорош!

Работал Эркин как всегда, сосредоточенно, не глазея по сторонам. Можешь думать о своём, это не мешает, но и на сторону не отвлекайся. Тоже… с питомника усвоено. Иначе он уже не может. И не пытается.

— Мороз! — у Медведева из-под ушанки прилипшие ко лбу завитки. — С Лютычем туда, оба!

А контейнеры? А ладно, старшому виднее! Бегом через весь двор. Бочки? Так вдвоём же… ладно, справимся.

— Лютыч, давай отсюда.

— Ага. На меня давай.

— Пошёл!

— Пош-шёл.

Привычная и потому не тяжёлая, нет, не то, ворочать эти бочки совсем нелегко, хуже, чем мешки с концентратами, но… но это тоже совсем другое. Только сейчас он понял по-настоящему, что это такое: работать без надзирателя за спиной, на равных. Да, конечно, старшой, инженеры, директор, начальства над ним… выше крыши, но всё равно. Он своё отработал и всё, и никто ему не приказывает что есть и как одеваться, что то или иное ему не положено.

— На меня.

— Левее.

— Пошёл.

— Стоп, крепи.

— Готово.

— Хорош.

С Лютычем работать легко. Да… да кого ни возьми, что надо мужики, в хорошую ватагу попал. Вот Ряха только… Но после того, самого первого дня больше в паре с Ряхой он не работал. Ну вот, десяток остался, а над двором уже заливается звонок.

— После обеда закончите, — бросает им на бегу бригадир.

Они закрепили очередную бочку и спрыгнули с платформы. Лютыч сдёрнул рукавицы и достал сигареты, показал пачку Эркину. Эркин, мотнув головой, отказался, и они не спеша пошли к столовой. И со всего двора туда по двое, по трое собиралась их бригада. И в зал они вошли уже все вместе.

В очереди к раздаче Эркин пробился к Кольке.

— Слушай, дело есть.

— Давай, — кивнул Колька, шаря взглядом по тарелкам с бощом и выбирая самый мясистый кусок.

Набрав себе обед и расплатившись, они ушли к угловому столику.

— Так что за дело? — спросил, доедая борщ, Колька.

— У тебя подпол есть?

Колька чуть не поперхнулся от неожиданности.

— Н-ну! А как же без него, ты чего?

— Понимаешь, — Эркин смущённо улыбнулся, — я никогда подпола не видел. И погреба.

— Это ты Миняя наслушался? — хмыкнул Колька. — Пойдём, конечно, покажу.

— Лады, — кивнул Эркин, берясь за компот. — Чего старшому купили, не знаешь?

— Молчит Саныч, — вздохнул Колька, — вмёртвую. Ну, он мужик надёжный, ха-арошую штуку обещал. Всё ж-таки тридцатка старшому, не хухры-мухры.

Тридцать лет, конечно, не шутка. Как говорится, круглая дата.

— Гульнём, — ухмыльнулся Колька, вставая и собирая посуду, — как надо.

— Гульнём, — согласился Эркин.

Они вышли из столовой, забрали с вешалки свои куртки и ушанки. Проверяя себя, Эркин посмотрел на часы. Да, до конца перерыва времени ещё… навалом. Почти двадцать минут. Со двора уже входила бригада Сеньчина, со второго рабочего двора. Большинство из них Эркин знал в лицо, но по имени — почти никого. Второй рабочий шабашил на полчаса позже, чтобы лишней толкотни в столовой не было. Обменявшись улыбчивым кивком со знакомыми, Эркин пошёл к выходу и почти у дверей столкнулся с их бригадиром. Сеньчин и на работе ходил франтом. Не в простой робе, а в какой-то необычной куртке с меховым воротником, бурках и круглой барашковой шапке, светло-русые усы фасонно подбриты. Внимательный взгляд, которым он окатил Эркина, удивил, но не больше… Чего это он, будто впервые видит? Ну да — Эркин уже вышел на крыльцо — хрен с ним, если что нужно, так подойдёт и скажет, не переломится. И Эркин не спеша, гоняя под одеждой волну, чтобы разогреть мышцы, пошёл к их с Лютычем платформам.

В столовой Сеньчин сразу подсел к Медведеву.

— Слышь, Медведь, ты как со своим индеем управляешься?

Медведев, сосредоточенно хлебавший борщ, вскинул на него глаза.