Люшер честен. Самые яростные его противники отделываются пошлой фразой: "Он балансирует на рубеже гражданского и уголовного права..."
Люшер далеко не гениален. Самые неутомимые его партизаны вынуждены признать: "C'est un eminent brasseur des affairs, mais au fond c'est un homme très ordinaire..." {"Это исключительный делец, но в сущности совсем обыкновенный человек..." (фр.).}
Очень ординарен... а за несколько часов исправляет ошибки трех лет и в нескольких сжатых параграфах соглашения с Ратенау дает Франции бесконечно больше Версаля, Севра, Трианона, Сен-Жермена, Нейи, вместе взятых...
Очень ординарен... но сумел подойти вплотную к делу восстановления и, вне всякого сомнения, обстроить север Франции...
Очень ординарен, но все же факт остается фактом: быстрыми ударами, немногими комбинациями составил исключительное богатство, опередив вековых миллионеров -- Ротшильдов и пр.
В Люшере есть талантливое упорство его смешанной крови. Дед и бабка Люшера с материнской стороны -- простые фламандцы, дед служил машинистом на бельгийских железных дорогах, бабка -- работящая неутомимая крестьянка в стиле персонажей художников XVI столетия. Мать бельгийского народного героя Уленспигеля, крестьянка Сооткин, должна была напоминать бабку Люшера. Недаром в Люшере сумасшедшая энергия и веселый нрав -- совсем под стать певцу Гезов...
Отец Люшера -- наполовину бельгиец, наполовину француз -- занимал очень скромный пост на северной французской дороге и смог дать сыну высшее образование ценой колоссальных жертв.
За первые пятнадцать лет своей жизни Люшер достиг степеней известных, заработал несколько сот тысяч франков, но и только: сотнями миллионов и не пахло. Война во всем мире искала и находила избранников, детей и баловней ее необычайного быта. Война произвела строжайшую проверку. "Голые" финансовые короли в лучшем случае смогли лишь удержать свое довоенное богатство, фиктивно увеличив его в степени падения бумажных денег и увеличения цен на недвижимость, стоки товаров, инвентарь. Сопротивляться атаке новых, богом войны отмеченных королей не смог никто из прежних голых королей. Появились настоящие короли... В России -- Батолин, сын крестьянина Вятской губернии, до 15 лет ходивший в лаптях, от конторского мальчика дошедший до обладания всеми гигантскими Стахеевскими предприятиями (банки, текстиль, хлопок, ж. д., уголь, лес и пр.) исключительно при помощи своего изумительного острого и точного ума; в Англии -- Сассун и его С°, Гюльбенкьян, из политиков -- Роберт Горн, в Германии -- Стиннес, в Италии -- братья Перронэ и т. д.
Во Франции человеком с головой, рожденной для военных операций, оказался Луи Люшер. В парижском инженере заговорил зов предков, суровых железных людей, выкованных в горниле непрекращающихся битв, приспособленных к самому худшему -- к борьбе с истребительным, заливающим морем, к схваткам с разбойниками, к защите от солдат инквизиции...
Война любит Люшера, но и Люшер чувствует войну. Его искусство -- предупреждение событий. Он с точностью непогрешимой определяет запросы послезавтрашнего дня и соответственно с этим уже сегодня подготовляет потребное, переводит заводы, фабрики, конторы, стоки, банковский аппарат на иную линию. Естественно, что с ним нельзя конкурировать. Его продукт, его работа исполнены по прежним ценам, из прежнего материала... "Люшер -- дьявол... Не успеет правительство или страна о чем-либо подумать, он тут как тут..."
Основанное Люшером акционерное общество в круги своей деятельности захватывает все запросы и фронта, и тыла, на путях разрастания проводит идею, которую одновременно с ним в Германии применяет Стиннес: трестирование промышленности и по вертикали, и по горизонтали, приобретение не только орудий производства, но и способов распространения. Меж Люшером и потребителем нет посредников. Он хозяин и на заводе, и на складе, и в конторе... Он снимает все пенки... Конечно, в этой идее нет ничего гениального, конечно, специалисты со скучающей улыбкой выискивают аналогичные идеи еще в дохристианской древности и т. д. Суть не в оригинальности, а в качестве исполнения. Люшер -- первый, кто сумел во Франции блестяще осуществить эту идею и в условиях войны, и в хаосе после перемирия. Быть может, в мирной обстановке его план и не удался бы. Паруса праздно болтаются в штиль, но в бурю мчат к желанной цели. Вениамины войны прозябают в отсутствии матери.
От политического влияния к финансовым барышам -- таков обычный путь западных деятелей: депутатов, сенаторов, выдающихся журналистов. Колесо фортуны захватывает их лишь в зените славы.
От миллионов -- к политическому влиянию -- такова карьера Люшера и его международных братьев. Если, однако, в довоенные годы банкиры лишь открывали газеты и предпочитали лишь негласно влиять на политику, то Люшер слишком сангвиник для того, чтобы следовать примеру Ротшильдов, и слишком француз, чтобы подражать таинственному Сассуну. Ему мало руководить игрой издалека; в пятьдесят лет хочется света рампы, остаток жизни он намерен фигурировать, разговаривать, заключать договоры, устраивать парламентские сражения, международные осложнения...
Травля, клевета, насмешки? Je m'en foue par exemple. Он достаточно парижанин, чтоб не забывать мудрого изречения: "Францией может управлять любое правительство и любыми способами, лишь бы оно позволяло над собой смеяться".
Люшер прочно сидит на кресле банкомета, не хочет встать и не встанет. Если в толпе понтеров раздаются временами плач или резкое слово, то... надо же иметь сострадание к бедным статистам, надо же и им из всей декларации прав предоставить хотя бы единственное право эмоции...
VI
Рокфеллер, дирекция Royal Dutch'a, Гуго Стиннес и Луи Люшер уже дошли до той степени влияния на человечество, до тех граней прозрения силы, после которых можно писать Новый Завет. Евангелие от Рокфеллера, Евангелие от Royal Dutch'a, Евангелие от Стинесса, Евангелие от Люшера... При мировом провале христианства они с успехом заменят Матфея, Луку, Марка, Иоанна. Если оставаться в русле Галилеянина, их мудрость будет Евангелием от Фомы, написанным после того, как Фома перестал доверять и ребру.
Со времени крушения языческой культуры не происходило еще в истории человечества события, равного Великой Войне по значительности ее последствий. Поколение, вошедшее в жизнь между 1914--18 и входящее после перемирия, жестоко ошибается, попытавшись искать своих предков в галерее славных ликов христианской культуры. Еще не язычество, уже не христианство, проще апокалиптического зверя, сложнее золотого тельца.
Во все века покупная способность золота сохраняла свои размеры. Но никогда еще самое страшное из трех искушений -- искушение властью -- не пожинало такого успеха. Никогда еще власть не попадала в такие верные, в такие сильные руки.
Распорядители игры творят совершенно новую форму государства. Конечно, не монархия: в силу каких причин невежественный человек в военной форме должен пользоваться особыми прерогативами, особым почетом, особенной любовью?.. Если нужно представительствовать, среди клерков, при главной дирекции, всегда найдется высокий-красивый мужчина, умеющий с очаровательной улыбкой говорить невероятные пошлости, мягкими жестами сопровождающий слова, блаженствующий в цилиндре и в хорошо сшитом фраке. Обставьте его соответствующим внешним пиететом, и у него будет престиж английского короля с тем преимуществом, что на клерка можно топать ногами и угрожать расчетом!
Распорядители игры предпочитают республику, но республику, развращенную до пределов мечты. Чтоб депутаты воровали до отказа: о всем парламентском большинстве можно иметь тогда исчерпывающее досье -- лучшая предосторожность от возможных капризов голосования.
Чтоб рабочие имели все политические права, какие они только могут захотеть. Побольше крупных объединений, поменьше разрозненных групп: с любыми представителями нетрудно столковаться, любой рабочий, выходя из массы, становясь избранником, отрывается от своих доверителей и охотно их продает -- за деньги или возможность фигурировать.
