– Госпожа, – робко кланяется молодой рыцарь, словно ожидая удара. Однако боится он не ее. Прибыл Ричард и с нетерпением ждет дозволения войти в замок.
– Задержи его, – говорит Элеонора пугливому юноше. – Задержи насколько возможно.
Но Ричард не станет ждать, во всяком случае сегодня. В то же мгновение он врывается в зал, его рука на рукояти меча. «Дышать». Она приветствует его поцелуем, который он не возвращает и рычит:
– Где они?
– Кто?
Он смотрит на нее сузившимися глазами. Его челюсть дергается.
– В часовне Генриха! – догадывается прибывший.
Одного взгляда на ее лицо достаточно. Со злобным смехом он бросается к лестнице.
– Дорогой брат, ты знаешь, что никому не дозволено входить в замок с оружием. Я должна просить тебя оставить меч у нашей стражи.
С раздраженной гримасой он все же снимает ножны и меч с пояса и отдает юному рыцарю, потом снова застегивает ремень. Она тщится преградить ему путь на лестнице, но он, танцуя вокруг нее, непреклонно поднимается по ступеням.
– Куда ты? – кричит королева, но он направляется прямо в часовню, где в этот момент новобрачные стоят среди великолепных расшитых зеленым и голубым гобеленов, у реликвий святых и, затаив дыхание, произносят клятву любви, верности и послушания. Симон нежно держит в своих руках ладони Элеаноры, как драгоценный подарок. Она смотрит в его глаза с нескрываемой любовью, от которой захватывает дыхание. Когда они преклоняют колени перед священником в торжественной мессе, чувства переполняют Генриха; склонив голову, он обращает пылкую молитву за счастье новобрачных к Святой Марии, и с его бороды капают слезы. И тут в залу врывается Ричард, по пятам за ним вбегает Элеонора.
– Ради бога, неужели я опоздал? – кричит Ричард.
– Вы не опоздали, сэр Ричард, высказать добрые пожелания вашей сестре и мне. – Симон весь лучится, словно граф Корнуоллский намерен праздновать венчание.
– Боже, я бы не поверил в такую глупость, если бы не увидел собственными глазами.
Ричард буравит взглядом Генриха. Его камзол и верховые сапоги в пыли; глаза от пыли покраснели, придавая ему мрачный и свирепый вид.
– Не ты ли отослал меня домой всего несколько часов назад? Даже при прощальном поцелуе ты таил в сердце тайну. Боже! Как бы я хотел, чтобы ты был не мой король: тогда я мог бы отрезать твой лживый язык!
Двое стражников Генриха шагают вперед с обнаженными мечами, но Генрих делает им знак встать на место.
– Наша сестра пожелала устроить венчание в узком кругу, – говорит он, отводя глаза.
– И почему же она так пожелала?
– Мы знали, что вы будете возражать, – вмешивается Элеанора.
– Против такого блестящего брака? – делано хохочет Ричард. – Сестра короля и французский щеголь с одним захудалым поместьем? Не могу представить, какие у кого-то могут быть возражения.
– Послушайте, сэр Ричард, – начинает Симон.
– Я наслушался и насмотрелся, сэр Саймон. Я вижу, что ты обманом вкрался в сердце моей сестры, вынашивая собственные планы. – Взглянув на священника, он закрывает рот. Святые отцы любят распускать слухи.
– Ричард! Ты ссоришься со мной, а не с моим мужем! Я выбрала Симона по своей воле.
– Этот выбор делать не тебе. Твой долг – укреплять наше королевство, а не ублажать собственные прихоти. – Он смотрит на Генриха: – Ты должен был посоветоваться насчет этого брака. Но еще не поздно. То, что сделано, может быть переделано.
Он поворачивается, чтобы уйти, но Элеонора останавливает его:
– Постойте, Ричард. Отпразднуем вместе. Симон и ваша сестра любят друг друга. Разве Элеанора не заслуживает счастья?
– Семь лет назад она соединилась прочными узами с нашим Господом Иисусом Христом. Поэтому заслуживает монастыря. А ее соблазнитель Симон де Монфор должен гореть в аду – и будет гореть, даже если ради этого мне придется истратить последнюю монету из моей сокровищницы.
* * *
Никакая музыка так не приятна для уха, как звон серебра, а этой мелодии Ричард Корнуоллский наслушался вдоволь, имея в кошельке столь много монет. Напел ее и архиепископу, и тот, завороженный, объявляет брак недействительным. В ответ лондонские горожане маршируют ко дворцу, где нестройными криками требуют головы причастных к скандалу. Бароны тоже негодуют и посылают своего самого задиристого представителя – некогда почитателя Симона – опротестовать брак.
Роджер де Куинси, граф Винчестер, въезжает в Лондон самым впечатляющим образом; он скачет по улицам галопом, словно спешит на пожар, поднимая тучи пыли и крича «дорогу! дорогу!» тем, кто не хочет быть затоптанным копытами. Посланник входит во дворец в своих боевых доспехах с нелепым павлиньим плюмажем на шлеме и вторит словам Ричарда о неравном браке.
– Английские бароны возмущены той пародией на брак, которая случилась с благословения короля шестого января, – заявляет он. – Мы требуем, чтобы брак леди Элеаноры Маршал, графини Пембрукской, с Симоном де Монфором, французом, – он скривил губы, – был аннулирован немедленно. Иначе мы будем вынуждены настаивать на отречении короля от трона.
Генрих багровеет:
– На каком основании?
– Генрих – монарх, избранный Богом, – говорит Элеонора. «Дышать!» – Господь даровал ему трон, и только Господь может его отобрать.
– И вполне вероятно, Он так и сделает. Духовенство в этом вопросе на нашей стороне. Я привез соответствующую петицию, подписанную самыми уважаемыми баронами и нашими достойными епископами.
– Какая наглость! – вскакивает Генрих. – Посмотрю я, как вы попытаетесь меня сместить.
У де Куинси заиграли желваки:
– Устроив тайное венчание, вы нарушили обещание совещаться с советом баронов. Это тяжкое преступ-ление.
– Жители Лондона не поддержат мятеж против своего короля, – говорит Элеонора. – Они любят Генриха.
А ей нужна любовь Симона и Элеаноры при этом коварном дворе. Королева ищет решение и видит его зыбкий образ, бесформенный и неопределенный, как в темном пруду.
– Без поддержки баронов вы не можете править, – говорит граф. – А мы не поддерживаем этот союз нашей английской принцессы с французским выскочкой. Поду-майте об этом, Ваша Милость! Если вы умрете, Симон де Монфор может заявить притязания на трон. А если он произведет сына? Англии придет конец.
– И солнце может завтра не взойти, и мир исчезнет, – иронизирует Элеонора. – Вы забываете королевского брата. Ричард Корнуоллский имеет больше прав на трон, чем Монфоры.
– Я ничего не забываю, госпожа. Но ситуация не так проста, чтобы в ней могла разобраться иностранка. И я прискакал издалека не для того, чтобы обсуждать правила наследования трона.
– А что вы прискакали обсуждать? – спрашивает Генрих.
– Брак графини Пембрукской с графом Лестером не может оставаться в силе. Бароны не дали своего позволения на него и не дадут.
– Позволения? – Генрих налетает на маленького человечка, который упрямо стоит на своем – пока. Указательным пальцем король тычет ему в ключицу: – Молю тебя, Винчестер, скажи мне, чьей милостью ты владеешь своими землями и титулами? Моей, вот чьей.
Барон пятится, а Генрих наступает:
– Чьей милостью я правлю королевством? Как уже сказала королева, не кто иной, а Бог дал мне эту власть. – Он ударяет себя в грудь. – Я Богом помазанный король, я по своей воле устраиваю браки, какие мне нравятся, а на ваше позволение мне плевать!
С красным лицом, дикими глазами, надувшимися на шее и на лбу жилами Генрих напоминает Элеоноре рычащего зверя. Она бы съежилась от страха, если бы не знала, что под этой яростью кроется доброта и мягкость. Может быть, когда-нибудь он выплеснет эту ярость на нее? Но нет, Генрих на подобное не способен.
Граф Винчестер, похоже, тоже не ожидал такой атаки. Он неуверенно пятится и чуть не падает, споткнувшись.
– Будешь знать, как досаждать королю, – говорит Генрих.
Винчестер смотрит так, как будто готов ударить его ножом в спину.