Литмир - Электронная Библиотека

— Милый, дорогой отец, станем молиться, чтобы Бог не забыл нас. Пусть люди забудут, а помнил бы Бог. Теперь я спокойна, покоряюсь своей участи и готова ехать с вами хоть на край света, — твёрдо проговорила бывшая царская невеста.

Меншиков выехал из своего Раненбурга в рогожной кибитке, а в двух телегах, сопровождавших его, ехали преданные ему дворовые, решившиеся не оставлять своего господина и до дна испить с ним чашу несчастья.

По указу Верховного совета капитан Мельгунов отнял Меншикова всё парадное платье, и павшего временщика одели в сермягу и простой тулуп, а его голову прикрыли бараньей шапкой. Такую же простую одежду приказали надеть Дарье Михайловне, её дочерям и сыну, и в таком виде повезли их в далёкую Сибирь.

Немало неприятностей пришлось опальным Меншиковым вытерпеть и перенести в дороге. Капитан отряда Мельгунов, который сопровождал их, обращался с Меншиковым и с его семьёй более чем жестоко. Так, едва только они отъехали от Раненбурга, Мельгунов приказал повыбрасывать все «лишние вещи», которые Меншиковы захватили с собой в дорогу, причём считал за лишние вещи две-три пары платья мужского и женского, несколько туалетных вещиц, взятых дочерьми Меншикова, рисовальный и письменный прибор сына Меншикова, и так далее.

Дочери Меншикова горько плакали, смотря, как солдаты с различными прибаутками и насмешками развёртывали и бросали их бельё, платья, платки и прочие вещи.

— Послушай, господин капитан, зачем ты делаешь это? — с тяжёлым вздохом спросил у Мельгунова Меншиков.

— А затем, что на это имею приказ, — грубо ответил Мельгунов.

— Те, кто приказывал тебе так поступать, — люди без сердца, и ты, видно, хочешь быть подобен им.

Мельгунов не нашёлся, что ответить, и велел своим солдатам собрать разбросанные по дороге вещи и уложить обратно в повозки. Видно, и у этого чёрствого человека заговорило чувство жалости к несчастным Меншиковым.

По городам, сёлам и деревням народ густыми толпами выходил смотреть, как везут в Сибирь опального вельможу и его семью; некоторые посылали им вслед бранные слова и угрозы, а некоторые жалели их.

Меншикова и его детей ждало другое тяжёлое испытание.

Дарья Михайловна, всю дорогу не перестававшая горько плакать, от постоянных слёз ослепла и сильно захворала. Не доезжая нескольких вёрст до Казани, в селе Верхний Услон Меншиков остановился на несколько дней в простой крестьянской избе, так как продолжать путь было невозможно: страдалица Дарья Михайловна умирала.

До последнего вздоха она находилась в памяти, лёжа на скамье, накрытой дублёным тулупом. Её окружали сам Меншиков, их дочери и сын; они едва сдерживали душившие их рыдания.

— Данилыч, ты здесь? — слабо спросила умирающая.

— Здесь, здесь, Дарьюшка.

— Умираю я, Данилыч; прости, если чем провинилась.

— Тебе ли у меня прощения просить, Дарьюшка? Мне нужно о прощении тебя молить.

— Я давно, давно простила тебя. А дочки и сынок здесь, около меня?

— Все около тебя, Дарьюшка.

— Вот и хорошо. При вас душа моя будет расставаться с телом. Только жаль: ни тебя, Данилыч, ни дочек своих и сынка я не вижу. Взглянула бы я на них в последний разок. Машенька, подойди, я благословлю тебя, а там благословлю и тебя, Сашенька, и тебя, сынок, благословлю в последний раз. Обо мне не плачьте, детки, и ты, Данилыч, не плачь… Помучилась я, пострадала, пора на покой… К Богу иду… на Его правый суд, — слабым голосом говорила умирающая княгиня. — И там, у Бога, за вас, детки, и за тебя, Александр Данилыч, молиться я буду.

Голос умирающей всё слабел и слабел.

— Не покидай, не оставляй нас сиротами! — с громким рыданием воскликнул Меншиков, опускаясь на колени пред умирающей женой.

— Божья воля, Данилыч!. Встань… детей береги… И вы, детки милые, отца берегите, почитайте… Господь вас не оставит… Прощайте… Молитесь!..

Замолкла навсегда бедная Дарья Михайловна. Кончина её была тихая. Это произошло 10 мая 1728 года.

Меншиков своими руками сколотил из досок гроб для своей Дарьюшки, с которой прожил не один десяток лет душа в душу. Вместе с дочерьми и сыном он снёс гроб в церковь, где старенький священник наскоро отпел рабу Божью новопреставленную Дарью.

На сельском погосте нашла себе вечное успокоение княгиня Дарья Михайловна Меншикова. В убожестве и нищете ей было суждено окончить свои дни.

Меншикова и его детей чуть не силой оттащили от дорогой их сердцу могилы.

После долгого и утомительного пути Меншиков с детьми прибыл в город Берёзов. С опальным вельможей было несколько слуг, которые и в изгнании решились не оставлять своего господина. Меншиков сам, своими руками, построил для себя и для детей жилище и около своего домика небольшую деревянную церковку. Родом из крестьян, возведённый мощною рукою великого Петра на первую ступень в государстве, он в своём падении не упал духом, а с примерною твёрдостью переносил тяжёлую опалу.

Часть вторая

I

Было летнее солнечное утро, тихое, тёплое; в Новодевичьем монастыре благовестили к обедне.

К святым воротам монастыря подъехала щегольская карета с гербами, запряжённая в четыре лошади, с двумя гайдуками в нарядных ливреях; они быстро соскочили с запяток, отворили дверцу, и из неё выпорхнула богато одетая молоденькая, хорошенькая девушка.

Старушка монахиня, сидевшая в святых воротах, встала и, низко поклонившись приехавшей, проговорила:

— С миром взыди в обитель нашу.

— Можно ли мне видеть царицу-матушку? — спросила у монахини приехавшая девушка.

— Пообождать тебе, госпожа милостивая, придётся… государыня-матушка только что изволила в церковь пройти, к обедне.

— Что же, я подожду… сама пойду в церковь.

— Рано ещё, госпожа, только к часам ударили. Погуляй по монастырю, а то в наш садочек пройди. Тихо у нас, хорошо! А дозволь спросить, госпожа, кто ты будешь? — с любопытством посматривая на красивую молодую девушку, спросила монахиня.

— Шереметева я. Наталья Борисовна.

— Не дочка ли будешь покойному графу Борису Петровичу Шереметеву?

— Да… я — его дочь, — скромно ответила Наталья Борисовна.

— Голубушка, графинюшка!.. Наконец Господь мне радость послал тебя увидеть!.. Ведь твой покойный родитель благодетелем нашим был. Вишь, крепостная я его была, а граф на волю весь наш дом отпустил… И знаешь ли, за что? Твой батюшка поохотиться поехал в лес, а мой большак-брат Семён в дворовых охотниках служил. Вот на охоте большой медведь и подмял под себя твоего батюшку, а Семён вовремя успел и пристрелил медведя. Вот покойный граф за это и на волю отпустил.

— Батюшка покойный правильно поступил: за большую услугу и награда большая. А скажи, матушка, как звать тебя? — спросила у монахини графиня Наталья Борисовна. — Да мне свою келейку укажи: я от матушки царицы и к тебе зайду.

— Под колокольней моя келейка… Зайди, графинюшка, осчастливь меня. А зовут меня Гликерьей. Да глянь-ка, глянь, графинюшка: кажись, царицу-то ведут из церкви… так и есть! — поспешно проговорила Гликерья, показывая на столпившийся около церковной паперти народ.

С паперти сходила вдова-царица Евдокия Фёдоровна, из рода Лопухиных, против воли постриженная в монахини по приказу императора Петра Великого. Её с почётом вели монахини.

— Что-то государыня-матушка рано из церкви вышла, видно, ей нездоровится, — тихо проговорила монахиня Гликерья.

— Я вот сейчас подойду к царице-матушке, — проговорила графиня Шереметева, а затем торопливо пошла навстречу царице и при её приближении поклонилась ей до земли. — Благослови, государыня-матушка!

— Бог благословит. Встань!.. Пред единым Богом преклоняйся, — властным голосом проговорила бывшая супруга великого Петра.

— В обитель, царица-матушка, я нарочно приехала, чтобы повидать и поклониться твоему величию.

— Какое может быть величие инокини? Чья ты? Как звать тебя?

— Я — дочь Бориса Петровича Шереметева.

16
{"b":"265596","o":1}