-- И на меня тоже. Вчера ни за что ни про что такую оплеуху закатил мне, что небо с овчинку показалось.

   -- Да как он смеет бить тебя? Ты не причислен к его команде!

   -- Он бьет без разбора всякого, кто под сердитую руку ему попадется. Драчливый человек!.. Многие матросы на корабле им недовольны...

   -- Ты говоришь, матросы капитаном недовольны? Это для нас, Ванька, неплохо.

   -- Что же нам-то?

   -- Опять скажу, Ванька: ты -- верный мой пес, а чутья у тебя нет. Ты покажи-ка мне матросов, недовольных капитаном.

   -- Слушаю, сударь, -- с недоумением посматривая на своего господина, проговорил Кудряш и подумал: "Что это барин еще затевает?"

   И на самом деле, отношения капитана Львова с Тольским становились все натянутее и в конце концов так обострились, что при встрече они перестали друг с другом кланяться. Честный и порядочный Львов не мог смириться с тем, что у него на корабле находится человек, зарекомендовавший себя с самой дурной стороны.

   Эта неприязнь еще более усугубилась, когда до Ивана Ивановича стали доходить слухи, что Тольский начинает водить чуть не дружбу с матросами и настраивает их против него.

   -- Нет, даром это ему не пройдет, я в дугу скручу его! На корабле он должен мне беспрекословно подчиняться. Я научу его, каналью, повиновению! -- сердито кричал капитан в своей каюте, стуча по столу кулаком.

   -- Да будет тебе горячиться, ведь этим ты кровь свою портишь, -- уговаривал его доктор Кудрин.

   -- Да как же мне не горячиться, когда этот мерзавец настраивает против меня команду? Чуть не бунт хочет учинить, разбойник. Но это ему не удастся, он меня еще не знает!..

   -- А что ты с ним сделаешь?

   -- Скручу руки и брошу в трюм, а чтобы ему не скучно было, туда же отправлю и его холуя...

   -- Этого ты, Иван Иванович, не сделаешь... Ты, верно, забыл, что Тольский имеет в Петербурге сильные связи...

   -- Ну так и пусть они сами с ним валандаются, как хотят, а мне такой пассажир не нужен. Он дождется, что я ссажу его на каком-нибудь необитаемом острове, пусть там и околевает с голоду. Я человек не злой, худа и недругу своему не пожелаю... Я не злопамятен, а этот Тольский возмутил меня до глубины души. Я... я не могу переносить его насмешливый тон, не могу видеть эти хитрые глаза. Затеянное Тольским безобразие на моем корабле даром ему не пройдет... Он мне ответит, и строго ответит.

   При последних словах капитана дверь в его каюту отворилась и на пороге неожиданно появился Тольский.

   -- Вы меня, господин капитан, призываете к ответу? -- спокойно произнес он: очевидно, последние слова Ивана Ивановича дошли до его слуха.

   -- Да, вас! -- крикнул в ответ капитан.

   -- За что же? Я, кажется, никакого проступка не учинил.

   -- Вы уже сейчас нарушили дисциплину и вошли в мою каюту, не спросив на то моего согласия.

   -- Я проходил, господин капитан, мимо двери и услыхал...

   -- Что вы услыхали?

   -- Нельзя ли немного хладнокровнее, господин капитан! Пожалуйста, не заставляйте меня напоминать, что я -- не солдат, не матрос. Если бы я не услышал, как вы произнесли мою фамилию и слово "ответ", я не вошел бы к вам. Вы обвиняете меня? Должен же я знать, в чем и чего от меня требуют?..

   -- Да, если хотите, я обвиняю вас, черт возьми!.. Вы восстанавливаете против меня команду.

   -- Вот что? А далее, господин капитан? -- насмешливым тоном спросил Тольский и, сев без приглашения на стул, положил ногу на ногу.

   Это совсем взбесило капитана Львова.

   -- А далее вот что: я выброшу тебя за борт, дьявол! -- в ярости крикнул он и со сжатыми кулаками ринулся на Тольского.

   Но тот нисколько не потерялся, быстро встал, еще быстрее вынул из кармана небольшой пистолет и, крикнув: "Прочь руки!", прицелился.

   Старичок доктор, бледный, встревоженный, бросился между ним и капитаном, уговаривая обоих:

   -- Господа, господа... что вы?.. Опомнитесь! Ну что за ссора. Протяните друг другу руки... помиритесь!

   -- Я... я не могу более переносить этого человека на моем корабле, не могу, не могу! -- закричал капитан, показывая на Тольского.

   -- А я вас... Как видите, наши чувства обоюдны. Вернитесь, господин капитан, в Петербург, мы тогда расстанемся навеки, -- насмешливо произнес Тольский.

   -- Я... я постараюсь раньше отделаться от вас. Вы доведете меня до того, что я высажу вас на первый попавшийся остров.

   -- Этого вы не сделаете, господин капитан. Вам отвечать придется.

   -- И отвечу, зато от вас избавлюсь...

   -- Вернитесь и ссадите меня хоть в Швеции.

   -- Я ссажу вас, но только не в Швеции. А теперь прошу оставить мою каюту!

   -- Охотно, господин капитан, подчиняюсь этому. -- И Тольский вышел.

   Иван Иванович послал ему вслед отборную брань.

   Однако эта сцена не образумила московского вертопраха. Действительно, он и его камердинер Иван Кудряш задались мыслью посеять вражду между капитаном и матросами. Почва для этого была благоприятная: многие матросы были недовольны строгим и требовательным капитаном и рады были чем-нибудь насолить ему.

   Особенно доволен был старик матрос, прозванный Волком за свой мрачный и нелюдимый нрав; никто из матросов никогда не видел улыбки на его хмуром лице, не слышал от него веселого разговора или смеха.

   Волк был опытным моряком, аккуратным и исполнительным; в своей жизни побывал он во многих экспедициях и отличался необыкновенной смелостью. В обращении со всеми, даже со своим начальством, Волк был груб. Однако на корабле его терпели как незаменимого матроса, и на его грубость капитан и другое корабельное начальство смотрели сквозь пальцы.

   Но как-то Иван Иванович, выведенный из терпения наглым ответом Волка, ударил его по лицу. Волк побледнел; его глаза сверкнули страшной злобой, но он все же сдержал себя и молча отошел от капитана, затаив в своем сердце жгучую к нему ненависть.

   Враждебное отношение Тольского к капитану Львову было известно всем матросам; недовольные капитаном радовались этой вражде и поощряли Тольского. К недовольным пристал и Волк.

   -- Ты, барин, положись на меня, я буду хорошим тебе помощником и слугою, -- хмуро сказал он Тольскому.

   -- Ты тоже недоволен капитаном?

   -- Разумеется... Кто же будет доволен таким зверем? Я никогда не забуду, как он меня ударил... У меня, барин, и сейчас горит лицо от того удара. Надо же, при всей команде стукнул... Ведь в моряках-то я служу тридцать лет, и вдруг оплеуха! Суди, барин, легко ли мне?

   -- Да, да... Капитан к тебе, старина, несправедлив.

   -- Я за этот удар отплатил бы ему ножом, да боюсь греха, а не того, что за убийство меня самого предали бы лютой казни.

   -- А ты знаешь, Волк, что я затеваю у вас на корабле?

   -- Нет. Товарищи болтали, что ты сам хочешь быть капитаном, но я этому не верю.

   -- А если это -- правда? -- тихо выговорил Тольский, оглядываясь, чтобы кто не подслушал.

   -- Право же, барин, чудной ты. Ну какой ты капитан? Не знаешь команды.

   -- Научиться не трудно. Да, наконец, мы другого поставим капитаном, человека опытного.

   -- Вот это -- другое дело. А со Львовым ты что задумал сделать?

   -- Ничего особенного. Он будет служить на корабле, только уже не капитаном, а вот хотя бы в твоей должности.

   -- Вот это хорошо, больно хорошо. Пусть он послужит простым матросом, пусть и над ним покомандуют. Тогда можно будет и его по лицу ударить, как он меня ударил! -- злобным голосом произнес Волк, потирая от удовольствия свои мозолистые руки. -- А когда ты, барин, расправу с капитаном учинишь? -- спросил он.

   -- Когда на нашей стороне побольше будет людей.

   -- Их и так немало. Большая часть команды стоит за нас.

   -- Хорошо, Волк, если бы все матросы захотели сменить капитана.

   -- Подождем, барин, немного -- и нашего полку еще прибудет.