-- Я... я -- дворецкий этого дома, а это -- сторож, матушка-барыня; оба мы -- крепостные вашего супруга, Викентия Михайловича, -- с низким поклоном проговорил Иван Иванович.

   -- Что же вам надо?

   -- Пришли мы, сударыня наша, справиться, как вы здесь изволите жить, не имеете ли в чем нужды.

   -- Ишь подъезжает, старый леший! Гони их, барыня, вон... Что на них глядеть-то! -- крикнула стряпуха вне себя от злобы.

   -- Замолчи, Фекла! -- остановила ее молодая женщина. -- Так ты дворецкий? -- спросила она у Ивана Ивановича. -- А ты сторож? -- обратилась она к Василию.

   -- Так точно, барыня, -- с низким поклоном ответили оба.

   -- Что же вас привело сюда, ко мне? И как вы узнали, что я живу здесь? Как проникли сюда?

   -- Да эти два старых лесовика подстерегли меня. Я с базара возвращалась... Они, проклятые, и набросились, точно разбойники! -- опять крикнула Фекла.

   -- Прикажите, барыня, этой злой бабе умолкнуть, и я все, с вашего барского дозволения, объясню вам, -- промолвил старик дворецкий и, когда Смельцова велела Фекле уйти, рассказал ей о том, как он и сторож принимали "добрую барыню" за привидение или пришелицу с того света и, наконец, как им удалось выяснить, кто находится в мезонине. -- Как узнали мы, матушка-барыня, что вы в мезонине проживаете со своими прислужницами, так у нас и отлегло от сердца, точно гора с плеч. И думаем мы с Василием: есть теперь нам кому послужить, есть о ком позаботиться, -- закончил Иван Иванович свой рассказ.

   -- Спасибо... Теперь я припоминаю: ты, кажется, прежде лакеем служил в усадьбе?..

   -- Так точно, барыня, выездным лакеем...

   -- Да, да... припоминаю... Тебя, старик, я тоже знаю... видала, -- обратилась Надежда Васильевна к Василию.

   -- Как же, сударыня-барыня!.. Имел честь и я служить вашей милости.

   -- С нынешнего дня мое затворничество наполовину кончается. Я уже не буду скрываться от вас или выдавать себя за привидение. Но это только для вас, для других я по-прежнему не существую на свете... Никто не должен знать, что я живу здесь... Надеюсь, ты меня понимаешь? -- обратилась молодая женщина к дворецкому.

   -- Понимаю, матушка-барыня, понимаю.

   -- Квартиру отдавать жильцам больше не надо.

   -- Я и не сдаю: с жильцами-то одни хлопоты да неприятности... Вот хоть бы последний жилец, господин Тольский...

   -- Это тот, который хотел проникнуть ко мне в мезонин и ломал двери?

   -- Он самый. Отчаянный человек... В тюрьму его посадили, а он убежал... Картежник, дуэлянт...

   -- О нем ты как-нибудь расскажешь после... Он заинтересовал меня... Ты пишешь мужу за границу? -- меняя тему разговора, спросила у дворецкого Надежда Васильевна.

   -- Пишу, сударыня, только редко.

   -- О том, что я буду жить теперь несколько по-другому, а также и о том, как ты и Василий узнали, что я обитаю в мезонине, ты барину писать погоди...

   -- Слушаю, как прикажете...

   -- Теперь ступайте; когда будете нужны, я позову...

   Дворецкий и сторож с низким поклоном оставили жилище своей госпожи.

XXI

   Корабль "Витязь" уже несколько недель шел по Северному Ледовитому океану. Немало перенес он бурь с того дня, как выбрался из Кронштадта в открытое море, а там и в океан. Немало натерпелись страху и находившиеся на корабле. Тольский, всегда отважный, не признававший никаких опасностей, не раз смело глядевший в глаза смерти, очутившись в Ледовитом океане, струсил, когда морские волны стали бросать "Витязь", словно щепку или ореховую скорлупу. Ни во что не веровавший и ничего не признававший, он в тяжелую минуту опасности усердно молился, прося Бога о спасении.

   Как-то среди дня небо неожиданно покрылось черными тучами и поднялась страшная буря; оглушительные удары грома сменялись ужасным ревом волн. Ослепительные молнии разрезали небесный свод, волны были так велики, что ежеминутно угрожали раздавить, расплюснуть "Витязь". Минута была страшная, и многие на корабле готовились к смерти.

   Вдруг среди оглушительного рева волн и воя ветра раздалась громкая команда капитана Львова:

   -- Руль и брасы по ветру!

   В одну минуту все матросы были на палубе. "Витязь" вдруг переменил направление и полетел с неимоверной быстротой под попутным ветром.

   А буря все продолжала свирепствовать; волны вырастали в целые горы. Мужественному капитану и матросам пришлось несколько часов бороться с разыгравшейся стихией.

   Свидетелем такой ужасной бури Тольский был в первый раз; он тоже испугался и, подойдя к капитану, тихо спросил у него:

   -- А что, господин капитан, опасность близка?

   -- Ближе, чем вы думаете...

   -- А что же нас ждет?

   -- А то, что наш корабль может ежеминутно превратиться в щепки, -- спокойно ответил Тольскому Львов.

   -- Боже! И мы все погибнем...

   -- Что, струсили? Смерти испугались? Эх, господин Тольский!.. Видно, вы храбры только на земле, да и то, когда противник слабее вас.

   Слова капитана обидели Тольского.

   -- Господин капитан! -- воскликнул он. -- Не советую разговаривать со мной в таком тоне даже в подобную минуту...

   -- Что, на дуэль вызовете?

   -- Нет, здесь я в вашей воле...

   -- Неверно, сударь, все мы находимся в Божьей воле... Однако отойдите, господин Тольский, вы мне мешаете.

   От капитана Тольский подошел к доктору Кудрину и спросил у него:

   -- Скажите, Сергей Сергеевич, правда, что мы на волосок от смерти?

   -- Правда. Опасность большая.

   -- И мы погибнем?

   -- Не знаю, не знаю... А вы в Бога верите? -- строго спросил доктор.

   -- Теперь верю, -- несколько подумав, ответил Тольский.

   -- Так... Стало быть, вера у вас появилась только в минуту опасности, когда, так сказать, вы одной ногой в гробу стоите? А вы молились ли?

   -- Да, молился... И кажется, в первый раз в жизни так усердно.

   -- Это хорошо... Видно, поговорка правдива: кто на море не бывал, тот Богу не маливался... Вы в первый раз попали в такую переделку?

   -- Разумеется! Да и на корабле я впервые. А вы, Сергей Сергеевич, видно, привыкли к таким ужасам?

   -- Пора привыкнуть... Лет тридцать морским лекарем состою... Два раза был в экспедициях вокруг света. Не единожды бывал на волосок от смерти.

   -- Выходит, вы не боитесь бури?

   -- Чего ее бояться?.. И вам не советую бояться: ведь своей судьбы не минуешь...

   Наконец, буря мало-помалу начала стихать. Опасность почти миновала; все приободрились и стали веселее. Была уже ночь. Небо очистилось от туч, ветер стих, и "Витязь" уже плавно шел под всеми парусами.

   Тольский, видимо, успокоенный, с палубы отправился в свою каюту.

   -- Ванька, трус, где ты? -- позвал он камердинера.

   -- Я... здесь, сударь, -- откликнулся молодой парень, вылезая из-под дивана.

   -- Дурак, нашел себе укромное местечко!.. Не все ли равно, где умирать: сидя на диване или лежа под ним?

   -- Скажите, ради Бога, сударь, миновала буря?

   -- Миновала, миновала, трус ты эдакий!..

   -- Неужели?.. Вот слава Богу! А что со мною было-то, сударь!.. Меня по каюте ровно мячик из стороны в сторону перебрасывало... Уже я стал было читать себе отходную, не думал в живых остаться...

   -- Это под диваном ты отходную читал?

   -- Да под диваном-то мне покойнее было; я за ножки дивана придерживался, меня и не перекидывало. А вы, сударь, видно, на палубе были?

   -- На палубе; я хотел встретить смерть лицом к лицу... А признаться, и я струсил, когда сердитые волны играли нашим кораблем, как мячиком, когда небо разверзалось от молний и гром глушил... и смерть витала над нами... ужасная смерть... В другой раз я ни за какие сокровища не пойду на корабле по океану. К тому же капитан на меня медведем смотрит... Положим, я не очень-то робею...