Зеравшан, как мне сообщили, - пишет Радлов в "Журнале берлинско-го

Географического общества" (т. 6, вып. 5), - вытекает из озера Искендер-Кёль,

которое находится в западной части Памира, в Кашгар-Даване. Главное

направ-ление его течения - с востока на запад. В верховьях до города

Пенджикента река течет в узкой долине, которая (как говорят) со всех сторон

окаймлена высокими горными массивами. Немного восточнее Пенджикента долина

начинает расши-ряться. Лежащие южнее горы Алтаба обращены на юго-запад и

постепенно террасами спускаются к реке; здесь также, примерно в пяти верстах

от русла реки, тянется северная цепь гор Джунгар-Таг. О притоках, которые

впадают в Зерав-шан восточнее Пенджикента, я не смог получить никаких

сведений. Но у Пенджи-кента река вбирает в себя уже всю массу воды, что дает

возможность снабжать ею окрестную местность до Бухары, потому что западные

притоки очень малы и в жаркую пору все их без исключения используют на

полях. Притоки Зеравшана стекают с южных склонов Кара-Тага. С

Нуратанынг-Тага на юг текут четыре довольно значительные реки. Первая,

Кара-Абдал, начинает на горном перевале Сары-Бел и течет между Ходум-Тагом и

Карача-Тагом. Вторая, Тюрсюн, вытекает к югу от источника Ухум и

прокладывает себе путь прямо через горы Карача. Третья, Пшат, берет начало

на одном из южных отрогов Кара-Тага, в районе деревни Пенкент, и протекает

между Ак-Тагом и Карача-Тагом. Теперь вода притоков используется на полях,

которые лежат высоко в горах. Три главные реки, скорее совсем небольшие

ручьи, текут в своих широких руслах в нескольких верстах южнее гор и

достигают Зеравшана только при высоком уровне воды. Четвертый приток,

который впадает в Зеравшан с севера, Джисман, берет начало севернее Катырчи

на Ак-Таге у горного перевала Тикенлик. Летом он тоже не достигает

Зеравшана, хотя его довольно глубокое русло показывает, что при высоком

уровне воды он вливается в Зеравшан у Тасмачи. Тюрсюн образуется из рек

Кара-Абдал, Накрут и Зарай; прежние притоки Токмазар, Казгалмар, Орта Булак,

Кяряшя и др. даже при высоком уровне воды не доходят больше до Тюрсюна; река

Пшат принимает с запада приток Кошрават. Вода западных рек между Кара-Тагом

и Ак-Тагом: Актшапа, Карачияка, Джуш Багачата - используется в садах. Между

Пшатом и Джисманом с Ак-Тага текут три маленькие речки: Зербент, Андак и

Бюргян; соединялись ли они когда-то или порознь текли до Зеравшана, мне не

удалось выяснить. Из многих маленьких речек, впадающих в Зеравшан с юга,

наиболее значительны следующие: 1) Чарвак, восточнее Пенджикента; 2) Чурча,

которая образуется из трех речек (у Пенджикента); 3) Куманык, которая течет

на север у деревни Даул; 4) Карасу и 5) Инам Якши (у Катта-Кургана)".)

текущего с северо-востока. Его русло лежит ниже Бухары, и летом река очень

скудно снабжает город водой. Вода поступает в город через канал (который

довольно глубок, но не содержится в чистоте) у ворот Дарваза-Мазар один раз

в 8 или 14 дней, в зависимости от того, как позволяет уровень реки. *[147]

*Появление у черты города воды, уже довольно грязной, - всегда радост-ное

событие для жителей. Вначале млад и стар бросаются в арыки и резервуары,

чтобы выкупаться, затем там купают лошадей, ослов и коров, а после того как

собаки также немного освежатся, вход в воду запрещается. Вода постепенно

отстаива-ется, становится прозрачной и чистой, но она уже растворила в себе

всякого рода миазмы и грязь. Таково водоснабжение в "благородной" Бухаре,

где тысячи питомцев учатся той рели-гии, которая гласит: "Чистоплотность

исходит от религии".

Я не могу забыть Бухару уже и потому, что наблюдал религиозные

устремления и правительства, и народа. Я постоян-но слышал изречение:

"Бухара - истинная опора ислама", однако это определение кажется мне слишком

слабым, Бухару можно было бы назвать "Рим ислама", тогда как Мекка и Медина

- это только его Иерусалим. Бухара сознает это свое превосходство и гордится

им перед всеми мусульманскими народами, даже перед султаном, который

официально признан главой религии. Но ему едва ли можно простить то, что в

подвластных ему странах многое искажается под влиянием френги. Меня, как

османа, часто просили решить следующие вопросы: 1) почему султан не покончит

со всеми френги за то, что, живя в его государстве, они не платят джизьи

(подати); почему он не предпринимает ежегодно джихад (религиозную войну),

коль скоро у него у всех границ живут неверные; 2) почему османы, сунниты по

религии, принадлежащие к секте Абу Ханифы, не носят тюрбана и длинных одежд,

согласно предписанию дости-гающих лодыжек; почему у них нет длинной бороды и

коротких усов, как у "Славы всех земных созданий" (как называют проро-ка);

3) почему сунниты и в Константинополе, и в Мекке произно-сят азан (призыв к

молитве) нараспев, что является ужасным грехом; почему не все они становятся

хаджи, ведь они живут так близко от святых мест, и т.д.

Я делал все возможное, чтобы спасти честь славных османов в отношении

религии. И пусть мне иногда приходилось, краснея, говорить: "Pater

peccavi"^87 , но в душе я только поздравлял турок с тем, что у них под

влиянием искаженного ислама есть столько хороших свойств и прекрасных черт

характера, тогда как их единоверцы, черпающие из источника чистой веры,

предаются лжи, лицемерию и притворству. Как часто приходилось мне принимать

участие в хальках (кольцо или круг), когда благо-честивые мужи после молитвы

усаживались в круг плотно друг к другу, чтобы, погрузившись в теведжу

(созерцание)^88 , или, как это именуют западные мусульмане, муракебе,

размышлять о ве-личии Бога, великолепии пророка и ничтожности нашего

сущест-вования. Если посторонний человек посмотрит на этих людей в больших

тюрбанах, сидящих, понурившись, с опущенными вниз глазами, со свисающими на

колени руками, он, вероятно, поду-мает, что это все - высшие существа,

желающие сбросить бремя земного существования, и что они глубоко прониклись

арабским *[148] *изречением: "Земной мир - мерзость, и те, кто привержен

ему, - собаки". Если же приглядеться к ним, то увидишь, что многие от

глубоких мыслей погрузились в еще более глубокий сон. Но хотя они и храпят,

как охотничьи собаки, это отнюдь не значит, что вы можете удивиться или

сделать им замечание, потому что бухарец поставит вас на место и скажет:

"Эти мужи достигли того, что, даже храпя во сне, думают о Боге и бессмертии

души". В Бухаре важна прежде всего внешняя форма. В каждом городе есть свой

раис (блюститель веры), который, проходя по улицам и площа-дям со своим дере

(плеть-четыреххвостка), проверяет знание религии и отправляет невежд, будь

то даже 60-летние старцы, на 1-14 дней в школу, а в час молитвы гонит всех в

мечеть. Учится ли старик в школе или спит там, молятся ли люди в мечети или

думают о делах, это никого не касается. Власти хотят соблю-дения внешних

форм, а что внутри - известно одному Богу.

Едва ли нужно упоминать, что религиозный дух оказывает могучее влияние

на общество и правительство. Правда, иранская кровь жителей, поскольку пять

шестых населения Бухары - это персы, мервцы^89 и таджики, придает некоторую

живость базарам и площадям, но зато как скучно, как монотонно в частных

домах! Малейшее проявление радости и веселья изгоняется отовсюду, где

религия и система правительственного надзора выступают так деспотически.