Шпионы эмира проникают даже в святилище семьи, и горе тому, кто обвиняется в
проступке против религии или авторитета эмира! Вечная тирания так замучила
людей, что даже муж и жена, оставшись наедине, никогда не произносят имени
эмира, не добавляя слов: "Дай бог прожить ему 120 лет!" Эти несчастные даже
не испытывают ненависти к правителям, потому что не только не замечают
деспотизма и произвола, но и рассматривают его как необходимый атрибут
королевского достоинства. Эмир Насрулла, отец теперешнего правителя Буха-ры,
был в последние годы своего правления жестоким разврат-ником, который
наказывал смертью преступления против нравственности и в то же время попирал
честь своих подданных самым возмутительным образом. Только немногие семьи
избе-жали его злодейств, и все-таки никто не осмелился высказать вслух ни
малейшего порицания. Теперешний эмир, Музаффар ад-Дин-хан, к счастью, добрый
человек. В том, что касается религии и нравов, он, может быть, и строже
своего отца, но его самого нельзя обвинить ни в одном преступлении. Отсюда
бесконечные восхваления и прославления, которыми одаривает его народ.
Эмира я позже видел в Самарканде; ему 42 года, он среднего роста,
немного полноват, но очень приятной наружности, с кра-сивыми черными глазами
и жидкой бородой. В молодости он год был губернатором в Карши и 18 лет в
Кермине и всегда отличался мягким, приветливым характером. Он строго
соблю-дает принципы управления своего отца и, будучи муллой и бла-гочестивым
мусульманином, является заядлым врагом всяких *[149] *новшеств, даже если
сам убежден в их пользе. Принимая бразды правления, он поместил на своей
печати девиз "Правление путем справедливости" и до сих пор скрупулезно
следует этому принци-пу, что подтверждается слухами, циркулирующими по этому
поводу. Конечно, по нашему мнению, преувеличенно строгим был вынесенный
эмиром приговор о казни его мехтера (по рангу - второе лицо при дворе) за
то, что тот, как об этом сообщили в Коканд, бросил двусмысленный взгляд на
одну из придворных рабынь. Да и в завоеванной провинции никогда не должен
был бы поступать справедливый правитель так, как это сделал эмир в Коканде;
однако бухарскому хану можно простить эти ошибки. К своим высшим сановникам,
которые, впрочем, этого часто заслуживают, эмир очень строг, за всякий
пустяк он наказывает смертью. Но бедных он щадит, и прозвища "Фил - куш" и
"Мушпервер", т.е. "убийца слонов" и "защитник мышей", которые ему дал народ,
делают ему только честь.
Поразительно, как много усилий прилагает эмир, чтобы воспрепятствовать
всему, что могло бы вывести его народ из скромного и простого положения, в
котором он, по мнению эмира, чувствует себя счастливым. Ввоз предметов
роскоши и прочих дорогих товаров запрещен, так же как пышность домов и
одежд, и никто не смеет пренебречь этим запретом. Его сердари куль
(главнокомандующий) Шахрух-хан, который происходит по боковой линии из
шахской семьи в Персии (Каджаров), бежал сюда из Астрабада, где был
губернатором. Долгое время он был здесь в большой чести, но захотел жить на
персидский лад и построил за большие деньги по тегеранскому образцу
одно-этажный дом, в котором кроме других предметов роскоши были застекленные
окна. Дом стоил 15 000 тилла, что в Бухаре считается громадной суммой, и был
так обставлен, что затмевал даже арк (дворец). Эмир знал об этом с самого
начала, но ждал, пока дом будет готов; и тогда Шахрух-хана вдруг обвинили в
преступлении против религии, заключили в тюрьму, а затем сослали. Дом
достался эмиру, ему предлагали за него цену выше номинальной стоимости, но
эмир велел его разрушить и даже уничтожить обломки, на которых остались
какие-либо украше-ния.* *Все дерево было продано за 200 тилла на дрова
одному пекарю в насмешку над всеми любителями роскоши.
В домашнем хозяйстве эмир также сильно отличается от своего отца. Я
заметил едва ли половину той армии слуг, которых видел господин Ханыков при
дворе Насруллы и описал с точностью и тщательностью, как и все, что он
наблюдал в Бухаре^90 . У Музаффар ад-Дин-хана, как велит религиозный обычай,
4 законные и около 20 незаконных жен. Законные жены - местные уроженки,
незаконные - рабыни и, как мне ска-зали bona fide^91 , приставлены только
для ухода за детьми, число которых составляет 16: 10 девочек, или принцесс,
если хотите, и 6 мальчиков (тёре). Обе старшие дочери замужем за
губерна-торами Серепула и Акче. Но так как эти города попали в руки *[150]*
афганцев, оба зятя живут как rois sans portefeuilles^92 в гостях у эмира. В
общем, гарем, в котором повелевают мать эмира бывшая персидская рабыня
(родом из Кадемгаха около Мешхеда), и его бабка, Хаким Айим, славится
примерным целомудрием и воспитанностью. Непосвященному под страхом смерти
запре-щено не только входить или заглядывать в гарем, но даже думать о нем.
Только благочестивые шейхи и муллы, нефес (дыхание) которых, как известно,
свято, допускаются туда. Наш Хаджи Салих был также вызван, чтобы передать
хаки шифа (пыль здоровья) из Медины. Расходы гарема на одежду, кухню и
другие потребности очень незначительны. Дамы шьют не только собственную
одежду, но часто костюмы эмира, который, как известно, очень экономен и
всюду осуществляет строгий контроль. Рассказывают, что расходы на кухню
эмира составляют ежедневно не больше 16-20 тенге (1 тенге = 75 сантимам).
Это, впрочем, вполне вероятно, так как на его столе редко бывают лакомства и
еда состоит только из сваренного на бараньем жире плова. Выражение "царский
стол" в Бухаре не имеет смысла, потому что у правителя, чиновника, купца,
ремес-ленника и крестьянина пища одинаковая.
Кто долго бродил по пустыням Средней Азии, всегда найдет в Бухаре,
несмотря на всю ее бедность, что-нибудь, напоминаю-щее столицу. У меня был
свежий, вкусный хлеб, чай, фрукты и горячая пища, я отдал шить себе две
рубашки. И удобства цивилизованной жизни мне так понравились, что мне было
очень жаль, когда мои друзья сказали, что пора готовиться к отъезду, так как
они хотели еще до наступления зимы попасть на свою далекую восточную родину.
В мои намерения входило сопро-вождать их пока до Самарканда, потому что там
я вполне мог встретится с эмиром, и их общество было бы мне очень полезно. В
Самарканде мне предстояло решить, отправляюсь ли я в Коканд и Кашгар или
двинусь один в обратный путь через Карши, Керки и Герат. Мои благородные
друзья Хаджи Билал и Хаджи Салих не пытались меня уговаривать. Но чтобы по
возможности помочь мне, если я решу возвратиться, они познакомили меня с
керванбаши из Герата, который находился в Бухаре со 150 верблюдами и через
три недели собирался домой. Этого кер-ванбаши звали Молла Земан. Он был
давнишним знакомым моих друзей. Они рекомендовали меня ему, как брата или
сына, и было решено, в случае если я захочу вернуться из Самарканда,
встретиться через три недели в Керки, на той стороне Оксуса. Этот первый
шаг, который напомнил мне о расставании с моими спутниками, был печальным
для обеих сторон. Но меня утешала неизвестность, так как путешествие в
Кашгар, Аксу и богатый мускусом Хотан - земли, где до меня еще не бывал ни
один европеец, представляло для меня беспредельную привлекатель-ность.
Место, где я встретил Молла Земана, заслуживает особого упоминания. Это
