конце моих предшественников в этом городе, я обнаружил, что Бухара опасна не

только для нас, европейцев, но и для всякого чужеземца, потому что

правительственная система шпио-нажа достигла высокой ступени совершенства.

На следующее утро я вышел в сопровождении Хаджи Салиха и еще четырех

спутников осмотреть город и базары. Хотя нищета улиц и домов намного

превосходит бедность, скрывающуюся за самыми жалкими жилищами персидских

городов, а пыль по колено в "благородной" Бухаре произвела на меня совсем

небла-городное впечатление, я был все-таки потрясен, когда попал *[138] *в

первый раз на базар, в гущу колышущейся толпы. Далеко не столь красивые и

роскошные, как базары в Тегеране, Тебризе и Исфахане, базары в Бухаре

представляют для чужеземца вследствие разнообразия рас, одежд и нравов

поразительное, ни с чем не сравнимое зрелище. Большинство людей в толпе

относится к иранскому типу, они носят белые или синие тюрба-ны: белые - люди

благородные и муллы, вторые, очень идущие к лицу, - купцы, ремесленники и

слуги. Далее, можно заметить татарские физиономии всех оттенков, от узбека

до киргиза; впрочем, можно, не видя лица, всегда отличить туранца от иранца

по неуклюжей, твердой походке. В этой толпе, состоящей из двух главных рас

Азии, представьте себе вкрапленных тут и там нескольких индусов (мултани,

как их здесь называют) и евреев, которые носят как отличительный признак

(Эламети тефрики^81 , который, согласно Корану, должен носить каждый

немусульманин, чтобы не тратить на него приветствие "Салям алейкум! " ("Мир

да будет с тобой!")) что-то вроде польской шапки и шнурок вокруг бедер.

Индус с его красным знаком на лбу и желтым лицом мог бы сойти за пугало на

большом рисовом поле, еврей со своими благородными, прекрасными чертами лица

и великолепными глазами мог бы позировать нашим художникам, являя образец

мужской красоты. Мы должны также упомянуть туркмена, чьи смелые огненные

глаза сверкают ярче всех прочих; вероятно, он думает про себя, какую богатую

добычу принес бы здесь аламан. Афганцев встречается очень мало; у них

длинные грязные рубахи и еще более грязные свисающие вниз волосы, на плечи

наброшен по римскому образцу полотняный платок, однако они мне кажутся

людьми, которые, ища спасения, выбежали в полночь на улицу из горящего дома.

Это пестрое смешение бухарцев, хивинцев, кокандцев, кирги-зов,

кипчаков, туркмен, индусов, евреев и афганцев представлено на всех главных

базарах, но, несмотря на то что все в толпе беспрестанно двигались в разные

стороны, я не заметил и намека на шумную базарную жизнь, которая так

характерна для Персии. Я держался рядом со своими спутниками и бросал беглые

взгляды на лавки, в которых было больше русских галантерей-ных и

мануфактурных товаров и совсем немного западноевро-пейских, прибывших через

Оренбург. Для путешественника они интересны в этом далеком городе только

потому, что при виде куска ситца или наклеенной на него фабричной марки он

испыты-вает чувство, словно увидел земляка. Как забилось мое сердце, когда я

прочитал слова "Манчестер", "Бирмингем", и как я боял-ся одним только

чтением этих слов выдать себя! Крупных лавок и крупных купцов очень мало, и,

хотя кроме Рестейи чит фуруши (торговый ряд, где продается чит, т. е.

ситец), насчитывающего 284 лавки, еще во многих других местах в городе

торгуют ситцем, коленкором и перкалем, все же я берусь смело *[139]

*утверждать, что мои друзья Ханхарт и К° в Тебризе одних лишь этих товаров

сбывают столько, сколько весь город Бухара, несмотря на то что его по праву

именуют столицей Средней Азии.

Интересное для чужеземца на базаре в Бухаре та его часть, где

выставлены товары, производимые местной промышленностью; двухцветные

полосатые узкие хлопчатобумажные ткани, называе-мые "аладжа", шелк - от

тонких платков, напоминающих паути-ну, до тяжелого атреса - и особенно

изделия из кожи играют здесь главную роль. Следует отметить искусство

изготовителей поясов, но больше впечатляет мастерство сапожников. Мужские и

женские сапоги совсем неплохи: мужские - на высоких заострен-ных каблуках,

суживающихся на концах до размеров шляпки гвоздя, женские немного неуклюжи,

но часто украшены тончай-шей шелковой вышивкой. Нельзя также не упомянуть

базар и лавки, где разложены одежды светлых тонов, блестящие, со множеством

складок. Житель Востока, который только здесь раскрывается во всей своей

оригинальности, любит "чахчух", т.е. шуршание одежды, и мне доставляло

большое удовольствие наблюдать, как покупатель в новом чапане (костюме)

прохажи-вался взад и вперед, чтобы проверить силу звука. Все это - изделия

местной промышленности, и все они очень дешевы; именно поэтому бухарский

рынок одежды снабжает всех правоверных вплоть до Китайской Татарии

фешенебельными костюмами. Киргизы, кипчаки и калмыки обычно тоже заглядывают

сюда из пустыни, и дикий татарин с косыми глазами и выдающимся вперед

подбородком смеется от радости, обменяв свой костюм, сделанный из грубой

лошадиной шкуры, на легкий ектай (вид летней одежды). Здесь для него -

высочайший уровень цивилиза-ции; Бухара - это и Париж и Лондон.

После того как мы пробродили около трех часов, я попросил моего

проводника и благородного друга Хаджи Салиха прово-дить меня в такое место,

где можно было бы отдохнуть и осве-житься; он провел меня через Тимче чай

фуруши (чайный базар) к знаменитой площади Леби Хауз Диванбеги (т.е. берег

пруда Диванбеги), которую я считаю самым прекрасным местом в Бу-харе. Это

почти правильный четырехугольник, в середине кото-рого находится глубокий

пруд, 100 футов длиной и 80 футов шириной; берега его выложены квадратными

плитами, к поверх-ности пруда ведут восемь ступенек. Вокруг на берегах

возвы-шаются несколько красивых вязов, в тени которых непременные чайные

лавки с огромными самоварами (котлы для чая), специ-ально изготовляемыми для

Бухары в России, приглашают на-питься чаю. С трех сторон площади на

прилавках, затененных тростниковыми циновками, продаются сладости, хлеб,

фрукты, горячие и холодные закуски; сотни импровизированных лавок,

окруженных жаждущей и голодной толпой, жужжащей как пче-лы, представляют

весьма своеобразное зрелище. На четвертой, западной стороне, напоминающей

террасу, находится мечеть (Масджиди-Диванбеги), у фасада которой под

деревьями *[140] *дервиши и меддах (рассказчик) с утрированной мимикой

повествуют в стихах и прозе о подвигах знаменитых воинов и пророков, и

всегда они окружены толпой любопытных слушателей. Когда я пришел на эту

площадь, случаю было угодно добавить еще один штрих для завершения и без

того интересного зрелища, по площади проходила еженедельная процессия -

около пятнадцати дервишей из ордена Накшбенди, который ведет отсюда свое

начало и имеет здесь свою главную резиденцию. Я никогда не забуду, как эти

одержимые люди в длинных конусообразных колпаках, с развевающимися волосами

и длинными посохами прыгали, как безумные, в то время как хор ревел гимн,

отдельные строфы которого сначала пел им седобородый предводитель.

Мои глаза и уши были так заняты, что вскоре я забыл об усталости. Мой

друг насильно увел меня в чайную лавку. И когда был налит благородный шивин

(сорт чая), он, заметив мое удивление, спросил с искренней радостью: "Ну как

тебе нравится Бухара Шериф? " "Очень нравится", - отвечал я, и, несмотря на