усердием позаботился об их доставке.) Каково было у меня на душе, когда я

вспоминал о Тегеране, ближайшем и все-таки таком далеком островке

европейской жизни, легко можно себе представить, если подумать об опасности,

грозившей мне у кочевников, догадайся они только о моем инкогнито, и если

учесть те первые впе-чатления, которые остались у меня от пятинедельного

пребы-вания среди туркмен, главные земли которых мне теперь предстояло

посетить.

На следующее утро нам понадобилось всего четыре часа, чтобы добраться

до основного русла Этрека. Много времени мы потратили на поиски самого

мелкого места для переправы через реку. Это оказалось весьма нелегко, так

как, хотя обычная ширина реки всего 12-15 шагов, теперь она была в два раза

шире из-за размытых недавним наводнением берегов, ее вязкое гли-нистое дно

было истинной мукой для верблюдов, так что медлительность наших туркмен была

вполне извинительна. Течение, правда, было не очень сильное, однако вода

доходила нашим верблюдам до самого брюха, и при вихляющем из стороны в

сторону шаге этих животных, с трудом отыскивавших брод, наше кеджеве то

слева, то справа окуналось в мутные воды Этрека; один неверный шаг, и мне

пришлось бы искупаться в грязи и иле и с немалым риском вплавь добираться до

противоположного берега. К счастью, все обошлось благопо-лучно, и как только

мы прибыли на место, показался долгождан-ный караван керванбаши, во главе

которого вышагивали три буйвола (две коровы и один бык); их прибытия,

предвещающего здоровье, больной повелитель Хивы едва ли дожидался с большим

нетерпением, чем мы.

Читатель помнит, что в Гёмюштепе Хаджи Билалу, Хаджи Юсуфу, мне и еще

нескольким пешим странникам пришлось отделиться от основной группы, потому

что они не смогли так *[72] *скоро нанять верблюдов. Так как в Этреке мы не

получали от них известий, мы очень боялись, что им так и не удастся ехать

дальше с нами. Поэтому мы очень обрадовались, увидев, что все они

благополучно прибыли с этим караваном. Мы сердечно обнялись и расцеловались,

словно братья, свидевшиеся после многолетней разлуки. Я был глубоко

растроган, увидев подле себя Хаджи Салиха, Султан Махмуда и всех остальных

своих нищих то-варищей, потому что, хотя я и считал Хаджи Билала своим

ближайшим другом, тем не менее должен признать, что был одинаково искренне

расположен ко всем, без всякого различия. Поскольку мутные воды Этрека были

для нас последним источ-ником пресной воды и, вероятно, нам могло прийтись

туго за 20 дней пути до берегов Оксуса, я предложил не упустить случай и в

последний раз напиться чаю досыта. Мы выставили самую вместительную чайную

посуду, я потчевал всех свежеиспеченным хлебом, и потом мы еще долго

вспоминали о роскоши и изобилии праздника, устроенного в честь нашего

свидания.

Тем временем приехал керванбаши, наш вождь и защитник в пустыне. Так

как мне было очень важно предстать перед ним в должном свете, вскоре я

отправился к нему в сопровождении Хаджи Салиха и Хаджи Масуда, которые по

дороге сюда уже рассказывали ему обо мне. Представьте себе мое удивление и

даже замешательство, когда Амандурды (так его звали), дородный добродушный

туркмен, оказал моим друзьям вся-ческие знаки внимания, меня же встретил

необычайно холодно. Чем больше старался Хаджи Салих повернуть разговор на

меня, тем равнодушнее он становился; на все его старания он коротко отвечал:

"Я уже знаю этого хаджи". Я взял себя в руки, чтобы справиться с сильным

замешательством, и уже хотел было уйти, но заметил, что Ильяс бросает

гневные взгляды на сидевшего рядом с ним Эмир Мухаммеда, небезызвестного

пожирателя опиума, давая понять тем самым, что считает его виновником

случившегося. Мы ушли, и, как только Хаджи Билал узнал об этой сцене, он

страшно рассердился и вскричал: "Этот гнусный свихнувшийся афганец еще в

Этреке болтал, что наш Хаджи Решид, который мог бы поучить его Корану и

арабскому языку, - просто переодетый френги (при этих словах он трижды

произнес "Астафаулла!", т. е. "Прости, господи, мои прегре-шения!"), и,

несмотря на мои уверения, что мы приняли его из рук посланника нашего

великого султана и что у него было проездное свидетельство (паспорт) с

печатью халифа, (Наследник Мухаммеда, т е.* *константинопольский султан.) он

все-таки не верит и упорствует в злословии. Я вижу, что он успел затуманить

голову керванбаши, но он горько раскается, когда мы прибудем в Хиву, потому

что там, где есть кади и улемы, мы покажем ему, что значит выдавать

правоверного мусульманина за неверного".

*[73] *Теперь тайна начала раскрываться передо мною. Эмир Мухаммед,

уроженец Кандагара, вынужденный из-за какого-то преступления бежать из

родного города после захвата его англичанами, часто имел там возможность

видеть европейцев, и он признал во мне европейца по чертам лица. Он с первой

минуты принял меня за тайного эмиссара, путешествующего инкогнито в

нищенском одеянии со спрятанными сокровищами, которыми он собирался во что

бы то ни стало овладеть, запугав меня страшной угрозой - доносом. Он часто

уговаривал меня отделаться от этих нищих и идти в компании с ним. На это я

отвечал, что дервиш и купец, будучи элементами разнород-ными, не подойду к

друг другу и что речь о настоящей дружбе может идти только в том случае,

если он откажется от пагубного порока употреблять опиум, совершит ритуал

омовения и прочитает молитвы. Мое упорное сопротивление - ничего дру-гого не

оставалось делать - приводило его в бешенство, но, так как хаджи ненавидели

его за безбожную греховность, я принимал его открытую враждебность как

особое счастье.

Часа через два после этого инцидента керванбаши, при-нявший теперь на

себя управление караваном, приказал нам наполнить наши меха водой, так как

до следующего колодца мы доедем только через три дня. Поэтому я взял свою

козью шкуру и вместе со всеми пошел к реке, но, поскольку до сих пор мне не

приходилось испытывать мук жажды, я наполнил свой мех довольно небрежно. Мои

товарищи указали мне на ошибку, заметив, что каждая капля воды в пустыне

стоит жизни и что мех, этот источник жизни, каждый должен беречь как зеницу

ока. По окончании приготовлений мы навьючили верблюдов, керван-баши велел

всех пересчитать, и оказалось, что караван состоит из 80 верблюдов и 40

путников, из них 26 - безоружные хаджи, остальные - довольно хорошо

вооруженные туркмены из пле-мени йомут, а также один узбек и один афганец.

Таким образом, мы составляли один из тех небольших караванов, которые

отправлялись в путь, полагаясь, по истинно восточному обычаю, на волю

случая. Усевшись на свои места, мы распрощались с провожатыми - туркменами,

которые ехали с нами до самого края пустыни. Прощальную фатиху затянул с

одной стороны Хаджи Билал, с другой - Кульхан, и мне стало жутко, когда я

подумал, что все надежды на благополучный исход нашего опасного предприятия

возлагаются на их благословение. После заключительного "аминь" и неизбежного

вслед за тем погла-живания бород обе партии разъехались в разные стороны.

Переправившись через Этрек и потеряв нас из виду, наши бывшие провожатые

послали нам привет, несколько раз выстре-лив в воздух. Отсюда мы поехали

прямо на север.

*[74]** **VII*

*Керванбаши настаивает на прекращении моих записей. - Клятва Мухаммеда