Для Румянцева Семилетняя война станет часом славы. Сравнительно молодой генерал сумеет заявить о себе, достичь высоких степеней, завоёвывая звания и ордена шпагой и полководческим расчётом. С петровских времён Россия не знала столь героических биографий.

Успехи же тогдашней российской артиллерии связаны с деятельностью графа Петра Ивановича Шувалова — двоюродного брата фаворита и тогдашнего генерал-фельдцейхмейстера, то есть начальника артиллерии. Шувалов считается изобретателем «секретной гаубицы», из которой можно было вести только картечный огонь, и «единорогов», которые Фридрих назовёт «порождением дьявола». На стволе этих пушек был изображён единорог — как и на гербе Шуваловых. «Единороги» были самыми мобильными и скорострельными пушками того времени и могли стрелять «по навесной траектории», то есть через головы русских солдат.

«Секретная гаубица» — гордость Шувалова — оказалась не столь эффективной. Изобретатель сконструировал канал таким образом, чтобы картечь широко разлеталась, но опыт надежд не подтвердил. А Шувалов добился смертной казни (так и не применявшейся) за разглашение секрета гаубиц, требовал их тщательной маскировки. И всё же следует признать: бурная деятельность графа усиливала русскую артиллерию.

Из Семилетней войны русская армия выйдет преображённой. Признанным её вождём станет Румянцев, чей авторитет в военной среде превзойдёт репутацию всех главнокомандующих и президентов военных коллегий… Уже в первом крупном сражении — при Гросс-Егерсдорфе — Румянцеву удастся отличиться, он проявит высокое мужество и, без преувеличений, спасёт армию. И в финале Семилетней войны Румянцев продемонстрирует невиданное прежде воинское искусство при Кольбергской операции. Но прежде чем следовать за Румянцевым по дорогам сражений, вспомним о той армии, которая перейдёт прусскую границу.

Что представляла собой русская армия накануне Семилетней войны? Для Западной Европы заснеженная страна оставалась тайной за семью печатями, хотя уважение к титаническим трудам Петра Великого укоренилось к тому времени во многих просвещённых умах. Кроме первого императора, которому Румянцев поклонялся до последних дней, мощное влияние на военное дело оказал во второй четверти XVIII века Христофор Антонович Миних, «в оригинале» — граф Бурхард Кристоф фон Мюнних.

В семье Мюннихов знали цену хорошему образованию и усердию во всех начинаниях. Это крестьянский и мастеровой род, выбившийся в люди благодаря профессионализму и войнам. Мюннихи были плотиностроителями, а отец русского фельдмаршала, несмотря на плебейское происхождение, дослужился до звания подполковника на датской службе и выслужил дворянство. В век Просвещения такое было уже возможно, хотя всё ещё удивительно.

Уроженец Ольденбурга, потомственный военный инженер, наш Миних смолоду послужил многим монархам, самым разным. Его ценили и за точные чертежи, и за глубокие знания в области гидротехники. Молодой Мюнних инженерия в саксонской армии, в гессен-дармштадтской, в гессен-кассельской и даже во французской. К тридцати годам был полковником, а польский король Август II (который, как известно, был также курфюрстом Саксонским) присвоил ему генеральский чин. У полковника Мюнниха имелся боевой опыт: он участвовал в Войне за испанское наследство 1701–1714 годов. Сражался на стороне Священной Римской империи под командованием выдающегося (и очень популярного в России) австрийского полководца Евгения Савойского. Пожалуй, Евгений Савойский да ещё британец герцог Мальборо (достопамятный Мальбрук) стали его учителями в военном деле. Нет, он не приблизился к ним, но внимательно наблюдал издалека и наматывал на ус. Он участвовал в крупнейшем сражении той войны — при Мальплаке.

Но по-настоящему могучий размах его деятельность приняла в России. Отношения с окружением Августа II не заладились. Говорят, что к началу 1720-х годов Бурхард Кристоф сомневался — к кому примкнуть для дальнейшей службы — к порывистому шведскому королю Карлу XII или к русскому медведю Петру? К тому времени звезда Карла закатилась — и в Варшаве Мюнних сошёлся с русским посланником, князем Григорием Долгоруким. Они сдружились. Мюнних уже имел представление о характере Петра, а тем более — о масштабе его преобразований. И понимал, что царь-реформатор нуждается в деятельных профессионалах. Мюнних передал в дар русскому царю своё сочинение о фортификации. Ставка сыграла: трактат оказался лучшим резюме. Пётр быстро оценил способности Мюнниха и посулил ему немедленное повышение в чин генерал-поручика. Мюнних не открыл королю своих намерений перейти на русскую службу. Из Варшавы он выехал как будто на родину — дабы посетить больного отца. Но путь его лежал через Ригу в Петербург. В феврале 1721 года началась русская служба Миниха — теперь уже именно Миниха.

Пётр принялся испытывать нового сотрудника. Возил его повсюду с собой, показывал верфи, укрепления, смотры войск… А с обещанным произведением в генерал-поручики тянул. Но Миниху удалось отличиться с помощью чертёжного таланта! Когда царь пребывал в Риге — от удара молнии повредилась колокольня церкви Святого Петра. Царь хотел немедленно восстановить колокольню — и потребовал у местного магистрата рисунок здания. Хватились — а чертежей-то и нет. А окна Миниха как раз выходили на этот храм — и он от безделия зарисовал его в подробностях, с натуры. Этот рисунок передали царю — и Пётр тут же вспомнил про обещание произвести ольденбуржца в генерал-поручики (генерал-лейтенанты). Но — с новой отсрочкой в год… Другой бы на месте Миниха после таких проволочек постарался оставить русскую службу, но будущий фельдмаршал не мог одолеть собственного честолюбия. Россия его привлекала. Он будет служить ей и пойдёт к вершинам власти медленно, но верно. И обрусеет постепенно — после второго брака, со вдовой гофмаршала Салтыкова. Она тоже была немкой по происхождению — урождённая баронесса Мальцан. Но в России освоилась, неплохо говорила по-русски, и в Европу её не тянуло. В отличие от большинства полководцев той поры Миних не был холостяком по духу, он нуждался в семейном тыле.

Рослого, всегда бодрого немца многие недолюбливали. А он понимал, что в России не добьёшься прочного положения, если не полюбишь эту страну и её народ. Пётр Великий в своё время был вынужден ввести несправедливое правило: иностранцам на русской службе платили в два раза более щедрое жалованье, чем русским офицерам. Ольденбуржец понимал, что такой перекос чреват серьёзными опасностями — и упразднил устаревшее правило.

Александр Иванович Румянцев поддерживал с Минихом дружеские отношения. Миних ценил его, приблизил к себе во время южных походов. В то время, пожалуй, главной доблестью Миниха было умение разбираться в людях. Опытный военачальник поражал окружающих проницательностью. В Александре Румянцеве он сразу рассмотрел склонность к статской службе, к дипломатии. Военная лямка того тяготила, хотя окружающие отмечали бесстрашие и решительность генерала. Дипломаты тоже требовались Миниху — и он готовил для Румянцева деликатные поручения. Опытный дипломат умело обеспечивал снабжение армии, устройство зимних квартир и госпиталей — это было особенно важно, ведь Крымский поход Миниха захлебнулся от болезней, от технической неустроенности. Не хватало таких генералов-организаторов, как Александр Румянцев. При Петре русская армия перемещалась на тысячи вёрст, не теряя боеспособности. А Миних дал повод австрийскому капитану Парадизу, находившемуся при русской армии, сделать такой вывод: «Русские пренебрегают порядочным походом и затрудняют себя огромным и лишним обозом: майоры имеют до 30 телег, кроме заводных лошадей… есть такие сержанты в гвардии, у которых было 16 возов. Неслыханно большой обоз эту знатную армию сделал неподвижною… Русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на который всякая другая армия употребляет 4 часа… При моём отъезде из армии было более 10 000 больных: их перевозили на телегах как попало, складывая по 4, по 5 человек на такую повозку, где может лечь едва двое. Уход за больными не велик; нет искусных хирургов, всякий ученик, приезжающий сюда, тотчас определялся полковым лекарем…» Посланец Вены, быть может, сгущал краски, но главные проблемы русской армии того времени определил точно. Во второй половине XVIII века ситуацию нужно было исправлять.