Вторую дивизию в том сражении возглавлял генерал Александр Вильбоа, раненный при Гросс-Егерсдорфе. Румянцев, сколь ни торопился, не успел прибыть и принять у него командование над дивизией. А обсервационный корпус, вместо павшего ирландца Юрия Броуна, — Голицын.
Мастерство русских артиллеристов признал и Фридрих, почти одновременно получивший известие о поражении Веделя и победе над французами при Мендене: «Северные медведи не французы, и артиллерия Салтыкова в сто раз выше артиллерии Контада».
Иногда Салтыкова упрекают, что он не организовал преследование Веделя. «Недорубленный лес снова вырастает», — говаривал на этот счёт Суворов. Но более успешных сражений с пруссаками не было ни в истории австрийской, ни в истории французской армии. А Салтыков показал себя генералом, не способным паниковать или трусить. По умению терпеть он не уступал собственным солдатам.
Хотя и не добил Салтыков пруссаков, всё равно под Пальцигом Ведель потерял четверть своей армии — около семи тысяч, из них не менее четырёх тысяч — убитыми. Потери русских не превышали пяти тысяч, из них убитыми — 813 человек. Павших оплакивали, на поле боя устроили панихиду. Но оставшиеся в живых поверили в силу русского оружия, а гипноз непобедимости пруссаков развеивался. Болотов отдавал должное Салтыкову: «Победа сия произвела многие и разные по себе последствия, из которых некоторые были для нас в особливости выгодны. Из сих наиглавнейшим было то, что все войска наши сим одолением неприятеля ободрилися и стали получать более на старичка, своего предводителя, надежды, который имел счастие с самого уже начала приезда своего солдатам полюбиться; а теперь полюбили они его еще более, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении».
Но в Петербурге победа при Пальциге почему-то не вызвала ожидаемого восторга. То ли интриганы вмешались, то ли советники императрицы просто не поняли стратегической важности столь яркой победы. Обошлось без фейерверков и щедрых наград. А ведь нечасто прусскую армию удавалось разбить со столь малыми потерями… Более того — это была первая победа над пруссаками со столь явным преимуществом, первая битва, в которой германские потери и убитыми, и ранеными значительно превышали потери русские.
Поход продолжался, и подоспевший Румянцев в составе армии Салтыкова двигался к Одеру. В районе Кроссена к русским присоединился австрийский корпус Лаудона. В Кроссене части Малаховского попытались оказать сопротивление русским, но были рассеяны — и Салтыкову досталась богатая добыча: продовольствие и фураж.
Союзная армия заняла Франкфурт-на-Одере, пополнила обозы. Салтыков настоятельно предложил австрийскому главнокомандующему Дауну присоединиться к армии и мощным ударом накатить на Берлин. Предполагалось, что взять прусскую столицу без генерального сражения невозможно, но численное превосходство союзной армии позволяло надеяться на успех.
Но Даун тянул с ответом. Он не был сторонником генеральных сражений — и Салтыков почти не скрывал своего презрения к цесарскому коллеге. Тем временем Фридрих с главными силами прусской армии форсировал Одер.
Союзная армия под командованием Салтыкова заняла позиции на высотах у деревушки Кунерсдорф, которая вскоре станет всемирно известной. Общее число русско-австрийских сил, сосредоточенных здесь, доходило до 60 тысяч, против 48-тысячной армии Фридриха Великого. Преимущество заметное, но не подавляющее. Помощи от Дауна Салтыков так и не получил.
Правым крылом армии командовал Фермор, левым — Голицын, а центральную группировку возглавлял Румянцев. Резерв — австрийцы Лаудона — расположились в тылу войск Фермора. Это было первое генеральное сражение, в котором Румянцев участвовал под командованием Салтыкова.
Как только обнаружилось, что король обходит правый фланг русских войск, Салтыков приказал армии повернуться кругом, переменив ход сражения. Наступил решительный момент: следовало или быстро отступить к Кроссену, или атаковать. Салтыков занял позицию тылом к Одеру и принял бой. Он разгадал замысел Фридриха: начать атаку одновременно на правое и левое крыло — и предпринял контрманёвр, чтобы «навлечь всю неприятельскую армию на одно левое крыло…». Удар приняли на себя части генерала Голицына. На этом участке пруссакам удалось создать численный перевес. В результате пруссаки заняли Мюльберг — тактически важную высоту — и в победном воодушевлении готовы были добивать уже потрёпанную армию Салтыкова. Установив на высотах Мюльберга артиллерию, принялись обстреливать русские позиции. Подготавливая решительную атаку, Фридрих уже послал в Берлин гонца с вестью о победе.
И вот — нашла коса на камень, на силу нашлась более ухватистая сила.
Фридрих обрушил удар на высоту Большой Шпиц, где располагались войска Румянцева, — и это было вполне логичное решение. Возможно, Старому Фрицу следовало действовать быстрее, он потерял время, перестраивая войска. Но на большую стремительность его армия в тот день была неспособна. Пётр Александрович продемонстрировал полную готовность к сражению, он умело повёл упорную оборону высоты.
Если бы Румянцев и Салтыков в эти часы остались верны церемонной, правильной войне — надлежало раскланяться с Фридрихом и отступить — по возможности организованно. Но тут-то и понадобилось румянцевское умение мыслить смело, парадоксально. Умение использовать лучшие качества солдат — хорошо натренированных, невероятно выносливых. Румянцева объединяло с Салтыковым многое, но главное — они оба умели и любили общаться с солдатами. Не замыкались в изящном кружке великосветских собутыльников. Пожалуй, в этом было их преимущество перед командирами немецкого происхождения, хотя и среди немцев на русской службе появлялись такие блистательные знатоки солдатской души, как славный фон Вейсман — герой первой екатерининской Русско-турецкой войны.
С утра дышалось легче, а летний зной уже переутомил войска, в особенности — пруссаков, уставших после перехода. Однако сражение только разгоралось. Командующие затыкали дыры резервами. Несколько раз Румянцеву удавалось бросить солдат в контратаку, штыками и рейдами конницы они оттесняли пруссаков. Но неоднократно пруссаки достигали высоты и завязывали бой на Большом Шпице. На позиции ворвались кирасиры принца Вюртембергского. Румянцев бросил против них своих кавалеристов — и в быстром сражении конницы русские одержали верх. Архангелогородский и Тобольский драгунские полки смяли знаменитых «белых гусар» генерала фон Путкаммера, который в том бою получил смертельное ранение. Австрийский генерал Лаудон, начавший сражение в резерве, поддержал союзников, бросив в бой два эскадрона австрийских гусар. Принц Евгений Вюртембергский, пытавшийся собрать кирасир для новой атаки, получил серьёзное ранение.
Наконец, Фридрих отправил в сражение кавалерию генерала Зейдлица — ударные силы непобедимой армии. Румянцев встретил кавалеристов таким огнём, что Зейдлицу пришлось отступить. Сам Зейдлиц, раненый, удалился с поля боя на руках адъютантов. В быстроменявшихся условиях большого сражения Румянцев действовал хладнокровно и хитроумно — как будто всю жизнь сражался с пруссаками.
Фридрих вторично отправил Зейдлица на высоты, обороняемые Румянцевым. Пётр Александрович не побоялся бросить в бой всю свою кавалерию: киевских и новотроицких кирасир, архангелогородских и рязанских конногренадер и тобольских драгун. Прусская атака захлебнулась. Тем временем русская пехота штыковым ударом отвоевала Мюльберг…
«В самое сие время неприятельская кавалерия в ретранжамент вошла, которая нашею под предводительством генерал-порутчика графа Румянцева и австрийскою, под командою генерал-фельдмаршала лейтенанта барона Лаудона, опровергнута и прогнана, после чего из первой дивизии гранодерской и Азовской полки с генерал-майором князем Волконским к подкреплению других приспели и по сильному на неприятеля устремлению оного несколько в помешательство привели», — говорилось в реляции.
И тут наступил переломный момент сражения: Румянцеву удалось воодушевить солдат на штыковую контратаку, и они лихо опрокинули прусскую пехоту, сбросили её с высоты в овраг. На помощь своим пробились уцелевшие остатки прусской кавалерии, но и они были отброшены ударом с правого фланга русско-австрийскими частями. Снова, как при Гросс-Егерсдорфе, в решающие минуты Румянцеву удалось ошпарить противника неожиданным и дерзким ходом. О преследовании неприятеля Румянцев докладывал так: «…Преследовавший неприятеля с легким войском генерал-майор граф Тотлебен в ночь меня рапортовал, что он чрез болото в лес к неприятельскому левому крылу казаков послал, чтоб кавалерию от пехоты отрезать, а он с гусарами и кирасирскими его императорского высочества полку 2-мя эскадронами, кои весьма храбро себя оказали, по сю сторону болота построился; неприятельская кавалерия, усмотря, что казаки заезжают с тылу, ретироваться стала, но в то время оная с обоих сторон казаками и гусарами атакована, расстроена и разбита, многие поколоты и в полон взяты, в сверх того целый неприятельской от протчих отделившийся кирасирский эскадрон 20-ю человеков казаков и 15-ю человек гусар в болото вогнан, побит и пленен, которого стандарт в добычу взят; от сего места далее мили за неприятелем погоня была…»
