Коммандант выпрямился на стуле.

— Не сомневаюсь, — непреклонно произнес он, — но не советую вам даже пытаться втянуть меня в подобное дело.

Майор Блоксхэм встал со своего места.

— Что, душа в пятки ушла? — спросил он мерзким голосом.

— О моей душе не волнуйтесь, — ответил коммандант.

— Ну что ж, поеду домой, — сказал майор и на правился к двери. Коммандант допил свой стакан и последовал за ним. Когда он выходил, майор уже уса живался в «роллс-ройс».

— Кстати, просто в порядке интереса, — спросил коммандант, — а во что одеваются мужчины в таких… э-э-э… случаях?

Майор Блоксхэм грязно ухмыльнулся.

— Во что-нибудь розовое, старина, в розовое. Что же еще надеть джентльменам, как не розовое?[55] — Он отпустил сцепление, и «роллс-ройс» уехал, а коммандант, оставшись один, в очередной раз испытал то чувство разочарования, которое, кажется, взяло за правило приходить к нему всякий раз, как только он начинал подвергать идеалы, существовавшие в его воображении, проверке практикой. Коммандант постоял какое-то время возле бара, а потом неторопливо добрел до площади и остановился, вглядываясь в лицо великой королевы. До него впервые дошло, почему это лицо выражает подмеченное им еще раньше слегка замаскированное отвращение. «Ничего удивительного, — подумал коммандант, — невелико удовольствие быть королевой страны гомосексуалистов». Верхняя часть памятника была изгажена голубями, и теперь комманданту виделся в этом особый смысл. Он повернулся и медленно пошел назад в гостиницу на обед.

— Противозаконно?! — воскликнул полковник Хиткоут-Килкуун, когда майор передал ему слова комманданта. — Охота незаконна? В жизни не слышал подобного вздора. Да он просто врет. Не удивлюсь, если окажется, что он боится лошадей. А еще что он сказал?

— Признался, что охотится на лис, — ответил майор.

Полковника Хиткоут-Килкууна прорвало.

— Черт побери, я же всегда говорил, что этот тип — негодяй, — завопил полковник. — Только подумать: я рисковал почками, отвечая на тосты подобной скотины!

— Генри, дорогой, не надо так кричать, — сказал миссис Хиткоут-Килкуун, выходя из соседней комнаты. — У меня от этого просто раскалывается голова. А кроме того, умер Вилли.

— Вилли умер? — удивился полковник. — Вчера он прекрасно себя чувствовал.

— Подите посмотрите сами, — грустно произнесла миссис Хиткоут-Килкуун. Мужчины направились в соседнюю комнату.

— О Боже, — сказал полковник, когда они подошли к аквариуму, в котором еще вчера плескалась золотая рыбка. — Любопытно, что же с ней произошло?

— Допилась до смерти, наверное, — попробовал пошутить майор Блоксхэм. Полковник Хиткоут-Килкуун холодно посмотрел на него.

— Не нахожу в этом ничего смешного, — сказал он и, прямой как палка, величественно прошествовал к выходу. Майор Блоксхэм потолкался как неприкаянный по дому и в конце концов вышел на окружавшую дом веранду. Там он и наткнулся на Маркизу, которая стояла у перил, вперив взгляд куда-то вдаль.

— И грешен только человек, а? — жизнерадостно произнес майор. Маркиза сердито посмотрела на него.

— Дорогой, вы обладаете удивительным даром говорить правильные вещи в самое неподходящее время, — отрезала она и странно, как больная, заковыляла по лужайке прочь от дома. Майор остался в полном недоумении: и что это на нее сегодня нашло?

Пока коммандант Ван Хеерден шел из Веезена к себе в гостиницу, чувство разочарования, ставшее первой его реакцией на то, что приоткрыл ему майор Блоксхэм, уступило место подозрениям. Притом сразу нескольким. Оглядываясь на последние дни и недели, коммандант вдруг осознал, что все происшедшее с ним за это время — повод не столько для разочарований, сколько для серьезного беспокойства. Приглашение погостить в имении «Белые леди» — и тот факт, что его практически тут же отфутболили в эту гостиницу. А как откровенно игнорировали его на протяжении нескольких дней после того, как он все же приехал! Да и вообще все дни, что он находится тут, его не по кидало ощущение, будто он здесь гость нежеланный. Но и это еще не все. Коммандант вдруг увидел вопиющее противоречие между тем, как вели себя в книгах герои Дорнфорда Йейтса, и поведением Хиткоут-Килкуунов и их окружения. Персонажи из «Берри и компания» не напивались до положения риз и не сваливались под стол если, конечно, какой-нибудь мошенник-француз не подмешивал им чего-нибудь в шампанское. Они не приглашали на торжественные обеды лесбиянок-алкоголичек. Герои Йейтса не скакали на лошадях, одетые… Нет, сейчас коммандант припоминал какой-то эпизод, в котором Берри переодевался женщиной. Но как бы там ни было, Берри и компания не путались с констеблем Элсом, это уж точно.

Лежа на постели в своей комнате «6 — Промывка кишок», коммандант снова и снова перебирал в уме все эти подозрения до тех пор, пока его разочарование не сменилось гневом.

Я никому не позволю обращаться с собой подобным образом, заводился он, вспоминая о всех оскорблениях, какие ему довелось претерпеть за обедом, особенно от этого толстяка. Вот уж воистину красочная семейка, подумал коммандант. Ничего, вы у меня засверкаете еще ярче! Он встал и посмотрел в помутневшее зеркало на свое отражение.

— Я — коммандант Ван Хеерден! — произнес он вслух, выпятил грудь, как бы самоутверждаясь, и поразился тому внезапному приливу гордости за самого себя, который при этом испытал. Пропасть между тем, чем он был на самом деле, и чем хотел бы быть, на мгновение исчезла, и в этот миг коммандант посмотрел на мир глазами человека, сумевшего добиться успеха в жизни. Только он было задумался, что может дать ему столь новый взгляд на вещи, как раздался стук в дверь.

— Входите! — крикнул коммандант. Дверь откры лась, и он с удивлением увидел миссис Хиткоут-Килкуун.

— Ну что еще? — машинально произнес он, не в силах сразу переключиться от настроения, вызванного раздраженным честолюбием, на обычную вежливость, которой требовало создавшееся положение. Но взгляд миссис Хиткоут-Килкуун выражал лишь покорность.

— Дорогой, — проговорила она чуть слышно. — Дорогой мой. — Она с кротким выражением лица перевела глаза на свои безукоризненные розовато-лиловые перчатки. — Мне так стыдно. Мне просто ужасно стыдно при одной мысли о том, как плохо мы с вами обошлись.

— М-да. Ну что ж, — как-то неуверенно ответствовал коммандант, однако интонация при этом у него была такая, как будто он допрашивал подозреваемого.

Миссис Хиткоут-Килкуун опустилась на кровать и понуро сидела, уставившись на кончики своих туфель. Это все моя вина, — сказала она наконец. — Я не должна была приглашать вас сюда. — Она окинула взглядом жуткую комнату, на пребывание в которой комманданта обрекло проявленное ею гостеприимство, и тяжело вздохнула. — Я должна была понимать, что Генри не будет вести себя прилично. Он, знаете ли, с предубеждением относится ко всем иностранцам.

Коммандант и сам уже успел это заметить. По крайней мере, это хоть как-то объясняло присутствие в его окружении такого персонажа, как Маркиза. Француженка-лесбиянка такое сочетание должно было импонировать сложной и противоречивой натуре полковника.

— И еще этот его отвратительный клуб, — продолжала миссис Хиткоут-Килкуун. — Это даже не столько клуб, сколько тайное общество. Я понимаю, вам, конечно, все это должно казаться невинным и безвредным занятием. Но вам не приходится жить рядом со всем этим изо дня в день. Вы даже представить себе не можете, насколько это все омерзительно. Весь этот маскарад, все это притворство. Один стыд, да и только.

— Вы хотите сказать, что это все — ненастоящее? — спросил коммандант, стараясь понять, что же скрывается за внезапным приступом откровенности миссис Хиткоут-Килкуун.

Миссис Хиткоут-Килкуун изумленно посмотрела на него.

— Не пытайтесь меня уверить, будто им удалось одурачить и вас тоже, — сказала она. — Конечно, не настоящее. Неужели вы сами не видите? Никто из нас не является тем, кем он притворяется. Генри никакой не полковник. Малыш — не майор. Он даже не малыш, если уж на то пошло. А я — никакая не леди. Каждый из нас играет какую-то роль, мы все — обманщики, дешевые подделки. — При этих словах глаза ее наполнились слезами.