— А это что за уродина? — спросил Веркрамп, когда обнаружил этот слайд.

— Нехорошо так говорить, — обиделся сержант Бишоф.

— Это еще почему? — рявкнул Веркрамп.

— Это моя жена, — ответил сержант. Веркрамп понял, что допустил ошибку.

— Послушайте, — сказал лейтенант, — нельзя же показывать ее вместе с девками-кафирками.

— Нельзя, конечно, — согласился сержант. — Но я думал, что это может помочь.

— Чему помочь?

— Семейной жизни, — объяснил сержант. — Пони маете, она… э-э-э… немного склонна к флиртам, и я подумал, что хорошо бы сделать так, чтобы на нее ни один мужик и взглянуть не захотел.

Веркрамп изучающе посмотрел на изображение.

— Не думаю, что вам стоит так уж сильно беспокоиться, — сказал он и распорядился не показывать больше слайд с миссис Бишоф в общей подборке.

Добившись наконец, чтобы курс лечения во всем следовал разработанному им плану, лейтенант Веркрамп спустился в кабинет комманданта и стал мучительно думать, что бы еще предпринять такое, чтобы его пребывание при исполнении обязанностей начальника полиции оставило о себе неизгладимый след. Он понимал, что следующий этап в его деятельности по-настоящему начнется вечером, когда начнут действовать его секретные агенты.

Приехав после обеда в Веезен и обнаружив, что по пятницам все закрывается очень рано, коммандант начал уже было думать, что ему так никогда и не удастся отыскать дом Хиткоут-Килкуунов. Первое впечатление — что время в Веезене как будто остановилось — с лихвой подтвердилось при непосредственном знакомстве с городком, на улицах которого в эти послеполуденные часы не было ни души. Он побродил по центру в поисках почты, но когда нашел ее, то почта оказалась закрыта. Попытка заглянуть в магазин, в котором он побывал утром, закончилась столь же безуспешно. В конце концов коммандант уселся в тени королевы Виктории и принялся созерцать покрытые пылью пушницы, высаженные в скверике вокруг памятника. Сидевшая на веранде расположенного напротив магазинчика собака какого-то странного желтоватого оттенка лениво почесывалась, и ее вид заставил комманданта вспомнить о той новой роли, которую он теперь играл. «Под палящим солнцем могут гулять только бешеные псы и англичане, — взбодрил себя коммандант когда-то запомнившейся поговоркой и задумался о том, что стал бы делать настоящий англичанин в такое время дня в незнакомом ему городе. — Наверное, пошел бы ловить рыбу», — решил коммандант и, поднявшись с неприятным чувством, что королева Виктория оценивает его весьма критически, сел в машину и поехал назад в гостиницу.

Дух опустошенности, которым было пропитано здание гостиницы, сейчас казался еще сильнее. Две мухи все еще сидели, как в ловушке, между створками вращающейся двери, но больше уже не жужжали. Коммандант Ван Хеерден прошел пустым коридором к себе в комнату и взял удочку. При выходе возникли сложности: удочка и ведерко для рыбы не протискивались одновременно во вращающуюся дверь. Но в конце концов коммандант все же выбрался наружу и направился по тропинке, извивавшейся среди густой зелени, в сторону реки. Около слива из огромной сточной трубы он остановился, посмотрел, в какую сторону течет река, и пошел вверх по течению, решив, что не стоит ловить рыбу, которая нагулялась на стоках. Найти участок берега, который не был бы сплошь покрыт зарослями, оказалось непросто. Но коммандант все же отыскал подходящее местечко, уселся, выбрал самую многообещающую, на его взгляд, мушку — крупную, с ярко-красными крыльями — и забросил удочку. Вода в реке казалась неподвижной, и в ней не было видно признаков чьей-либо жизни, но комман-данта это не волновало. Он занимался тем, чем должен был заниматься настоящий английский джентльмен в жаркий летний полдень. Отлично зная, что англичане редко демонстрируют образцы эффективности в делах, коммандант сомневался и в том, что они способны кого-либо поймать, когда занимаются рыбной ловлей. Время текло неторопливо, и коммандант, разморенный жарой, начал как бы грезить наяву, одновременно и подремывая, и с удивительной ясностью видя себя со стороны. Вот он стоит на берегу неизвестной ему реки — полный пожилой человек в непривычной ему одежде — и ловит непонятно кого. Странное занятие, но оно помогало расслабиться и наполняло какой-то удивительной умиротворенностью. Пьембург и полиция со всеми их проблемами остались далеко-далеко и не имели уже никакого значения. Ван Хеердену было совершенно безразлично, что там происходит. Он чувствовал себя бесконечно оторванным от всего этого. Здесь, в горах, он если еще и не стал самим собой, то по крайней мере сильно приблизился к состоянию полной душевной раскрепощенности. Коммандант только было задумался над внутренним смыслом собственного восхищения всем английским, как чей-то голос прервал его грезы.

— О, за мушкой никогда не прячется крючок! — проговорил голос. Коммандант обернулся и увидел глазеющего на него коммивояжера, страдающего вспучиванием от газов.

— Иногда как раз прячется, — ответил коммандант, которому слова коммивояжера показались довольно-таки глупыми.

— Это цитата, цитата, — пояснил тот. — Боюсь, я их слишком часто употребляю. Издержки моей профессии. Это обычно вредит общению.

— Вот как, — нейтрально заметил коммандант, понятия не имевший о том, откуда может быть взята эта цитата. Он смотал удочку и с огорчением заметил, что мушка с крючка куда-то пропала.

— Видите, я все же оказался прав, — сказал коммивояжер. — Весь покрытый чешуей, всемогущий и святой.

— Простите? — переспросил коммандант.

— Еще одна цитата, — пояснил его собеседник. — Пожалуй, мне стоит представиться. Меня зовут Мальпурго. Я преподаю английский язык и литературу в университете Зулулэнда.

— Ван Хеерден, коммандант полиции из Пьембурга, — в свою очередь представился коммандант и был поражен эффектом, который произвели его слова. Мальпурго побледнел и казался откровенно встревоженным. — Что-нибудь не так? — спросил коммандант.

— Нет… — потрясенно ответил Мальпурго. — Все в порядке. Я просто… Ну, я и представить себе не мог, что вы… э-э-э… коммандант Ван Хеерден.

— А вы что, слышали обо мне? — спросил коммандант.

Мальпурго кивнул. Было очевидно, что ему действительно приходилось слышать раньше о комманданте. Ван Хеерден разобрал удочку.

— Думаю, я уже ничего сейчас не поймаю, — сказал он. — Уже слишком поздно.

— Самое хорошее время — вечером, — ответил Мальпурго, с любопытством разглядывая его.

— Правда? Интересно, — заметил коммандант, и они двинулись вдоль берега назад, в сторону гостиницы. — Я тут впервые взялся за удочку. А вы, наверное, завзятый рыболов? Похоже, вы разбираетесь в этом деле.

— Мои знания почерпнуты исключительно из литературы, — признался Мальпурго. — Я пишу диссертацию о «Провидении».

Коммандант Ван Хеерден был поражен.

— Это же страшно трудная тема? — спросил он.

— Это поэма Руперта Брука, — улыбнувшись, пояснил Мальпурго. — «Поэма о рыбе».

— Ах, вот оно что, — произнес коммандант. Он никогда в жизни не слышал о Руперте Бруке, однако теперь его интересовало все, что касалось английской литературы. — А этот Брук — он кто, английский поэт?

Мальпурго подтвердил догадку Ван Хеердена.

— Он погиб во время первой мировой войны, — пояснил Мальпурго, и коммандант выразил сожаление. — Дело в том, — продолжал преподаватель английской литературы, — что, на мой взгляд, эту поэму можно истолковать как простую аллегорию на тему состояния человека — la condition humaine, если вы понимаете, что я имею в виду, — но в ней есть также и более глубокий смысл, который можно истолковать в понятиях открытого Юнгом психоалхимического про цесса превращения.

Коммандант кивнул. Он не понял ни слова из того, что сказал Мальпурго, но ему было приятно слушать столь умные речи. Ободренный этим молчаливым согласием, Мальпурго стал с энтузиазмом развивать свои идеи дальше.