– А где другой аптекарь? Тот красавчик, накачанный такой пловец? Хотела его на свидание позвать.

Снова чешет ключицу. Засосы проходят сами по себе в течение недели, а при укусах насекомых в сложных случаях может возникнуть стафилококковая инфекция в крови, вызывающая головные боли, желудочные спазмы и потерю сознания.

Но поскольку девица уже бредет вдоль стоек со средствами первой помощи, отхлебывая непосредственно из фляжки, существует вероятность, что все эти симптомы проявятся еще до рассвета.

Девица убирает пустую фляжку в сумочку и достает мобильник.

Интересно, кому сегодня повезет?

Джеку? Райану? Брюсу?

– Эй, Стив, это я. Возвращаюсь в бар. Хочешь потрахаться? – Засовывает две таблетки в рот и идет нетвердой проходкой вдоль шкафов с лекарствами. – Нет, не уходи с Джоанной Дженкинс! Она же шлюха!

Пьяные студентки в поисках приключений – всегда забавное зрелище. Я фармацевт, однако по вечерам еще и временной нянечкой подрабатываю.

Возвращаюсь к раковине и мою руки, втирая антибактериальное мыло в потрескавшуюся кожу на костяшках пальцев; ссадины слегка кровоточат. Потом усаживаюсь, открываю учебник по микробиологии и продолжаю учить.

Побочные эффекты от передозировки кларитромицина: рвота, головокружение и панкреатит.

До четырех утра осталось шесть часов.

* * *

В третью смену в аптеке меньше покупателей. Меньше рецептов и даже вопросов меньше. Зато больше рецептов из больничных приемных покоев – на препараты от боли в горле, ушных инфекций и насморка.

Больше антибиотиков.

Врачи не могут делать анализы при любой инфекции. Государство заставляет их сокращать расходы на культурные среды для тестов и на анализы крови, на исследования, из‑за которых пациентов дольше не выписывают и тратят больше больничных денег.

Поэтому врачи выписывают слишком много антибиотиков на всякий случай – при простудах и вирусных инфекциях. Либо прописывают антибиотики широкого спектра, воздействующие на множество различных бактерий.

Если доктору неизвестен возбудитель инфекции, остается лечить на догадках.

Каждый год врачи оформляют более 130 миллионов рецептов на антибиотики. И в половине случаев у пациентов обычная простуда. Люди требует амоксициллина от воспаления уха. И даже обычную боль в горле принимают за стрептококк. Никто не верит, что поправится от того, что будет пить много жидкости, много отдыхать и выжидать, пока вирус сам собой не погибнет в организме в течение семи дней.

Лекарства по рецептам годами проходят клинические испытания. Во время таких испытаний некоторым пациентам без их ведома дают плацебо, таблетки‑пустышки из сахара, а другим – настоящее лекарство. До 50 процентов участников подобных исследований отсеивают за то, что, по их словам, безвредные сахарные пустышки якобы вызывают непереносимые побочные эффекты.

Если человек верит, что принимает лекарство, то и организм реагирует как будто на лекарство.

Это называется эффектом плацебо.

Мы способны убедить себя в чем угодно.

Мне, как фармацевту, очевидны все возможные заболевания вокруг нас. Любое красное пятнышко над ключицей может быть как засосом, так и укусом насекомого, который в конце концов приведет к летальному заражению крови.

Но пока меня не спрашивают напрямую, я не поднимаю головы и никого ни в чем не разубеждаю.

Лучше быть призраком, чем пытаться играть в спасителя.

Все это – часть моей ночной рутины. До четырех утра. Вот до этого момента.

* * *

В четыре утра мир останавливается. На один час. Телефон перестает звонить. Входная дверь не открывается. Чуть слышное потрескивание флуоресцентных ламп затихает. В течение часа между четырьмя и пятью утра никто не болеет. Никому не требуется лекарство по рецепту. Никто не задает вопросов.

В три часа утра – уже поздно. Бары закрываются в два тридцать, запоздалые выпивохи забредают в аптеку за сигаретами, презервативами и чипсами.

В пять утра – уже рано, люди выключают будильники и встают на работу.

А в четыре – на единственный свободный час каждую ночь – я остаюсь совсем один. Именно тогда я и рассматриваю 9516 препаратов, расположившихся в окружающих меня шкафах.

Я мог бы подойти к одной из полок и проглотить горсть таблеток викодина, а двадцать минут спустя эти таблетки заставили бы мое сердце колотиться изо всех сил, ноги – подогнуться, кожу – побледнеть под липким холодным потом, а тем временем прогрызали бы дырку у меня в печени, пока я не впал бы в настоящую кому.

Я мог бы взять тридцать вот этих белых как мел таблеток хлорида калия, используемых для лечения гипокалиемии, и от избытка калия мышцы у меня бы парализовало, сердце засбоило, и, наконец, случился бы сердечный приступ.

А вот еще золпидем – быстродействующий имидазопиридин; такая бутылочка погрузила бы меня в сон, а после – в мягкую кому, и сердце медленно бы перестало биться.

Любое лекарство может стать ядом, в зависимости от дозы.

В особенности эритромицин – антибиотик, который используют в лечении бронхита и пневмонии. Мне следовало бы запомнить, что он удваивает вероятность внезапной смерти сердца вследствие желудочковой аритмии. А если принять его одновременно с препаратором от высокого давления, например дилтиаземом, который ингибирует фермент CYP3A, участвующий в метаболизме эритромицина, концентрация эритромицина в кровотоке увеличится, в клетках сердечной мышцы станет накапливаться соль, увеличивая время между ударами сердца и меняя сердечные ритмы таким фатальным образом, что в конечном итоге сердце перестанет биться вообще. Вроде бы я должен был запомнить это еще в колледже.

Ну, теперь‑то уж никогда не забуду.

Побочные эффекты продажи эритромицина: бессонница, бесконечные приступы чувства вины и еженощный порыв в четыре часа проглотить все имеющиеся в аптеке лекарства и рухнуть замертво на полу между шкафами с контрацептивами и ингаляторами от астмы.

Смотрю вчерашнюю газету. В некрологе говорится: Эдит Редди скончалась у себя дома, рядом с любящим супругом.

Мое имя не упоминается. Равно как и слово «убийство». Но я‑то знаю холодную правду.

Фармацевты могут убить кого и когда угодно – всего лишь выдать им пузырек с таблетками.

Единственный достойный конец теперь – принять последнюю дозу моего собственного лекарства.

Гас Морено Выжили

Четыре года назад я перестала просыпаться, чтобы посмотреть «Людей Икс», и теперь вставала на два часа позже: к началу «Спасенных звонком». А в то лето – когда Майкл Джордан впервые вернулся в баскетбол и аномальная жара унесла шестьсот жизней, – в бабушкином доме обнаружился человек без сознания. Когда она проснулась утром, я сидела в гостиной, уткнувшись носом в телевизор, в подобии позы лотоса и с миской хлопьев на коленях. Бабушка даже не велела мне отодвинуться от экрана, а вместо этого спросила, почему я не ношу пижаму, которую она подарила мне на день рождения.

– Это которая снизу как ползунки?

Ничего не ответив, бабушка проследовала в кухню. Кто‑то позвонил, но она не спешила отвечать, и треньканье телефона сопровождало весь монолог Зака Морриса из «Спасенных звонком». Вскоре бабушка торопливо вернулась, прижимая трубку плечом к уху.

– Бери миску и живо на улицу.

– Почему?

Бабушкины очки скользнули на кончик носа.

– Подождешь там своего тио .

На крыльце я зацепилась за что‑то шортами. Мороженщик подкатил свою тележку к тротуару, но я сделала вид, что ничего не замечаю. Он поехал мимо, звякая колокольчиками на руле.

Тио  Рауль припарковался во втором ряду и бросился к двери.

– С тобой все нормально?

– Хорошо. Можно мне обратно в дом?

– Нет. – Он бросил взгляд в окно третьего этажа, затем снова на меня. – Там наверху лежит электрик. И не шевелится.