– Не может быть!

– Еще как может. Где бабушка?

По словам дяди, донья Роза решила проведать электрика, который работал в соседней пустой квартире. Постучала дважды, но никто не ответил. Она толкнула дверь, и та со скрипом подалась – а в комнате без чувств лежал бедный парень. Донья Роза выпустила из рук кувшин с рисовым отваром и бросилась звонить бабушке.

Мимо крыльца прошли двое мужчин в запачканных мазутом джемперах. Они быстро и неразборчиво болтали по‑испански. Один показал на свой пах, а второй захохотал. Когда они дошли до угла, первый сказал второму нада .

«Надо. Надо. Надо. Надо…» – отозвалось эхо у меня в голове.

Из моего окна донесся голос дяди:

– Черт! Немедленно вернись и проверь у него пульс!

Пульс – у электрика.

На другой стороне улицы женщина вышла из машины убедиться, что не задела бампером бордюр.

На верхнем этаже вокруг бездыханного электрика разливалась лужа рисового отвара; жидкость пропитывала ковер и сочилась сквозь дешевые половицы. Капли уже текли по гипсовому перекрытию в бабушкиной комнате. Со временем на нем отпечатается влажный силуэт. Спустя месяцы он проявится на потолке, а еще через несколько недель его заметит бабушка. Тень несчастного долго парила у нас над головой, пока дядя не обновил штукатурку.

Выйти из дома можно было только через нашу веранду. Паулина жила на четвертом этаже и сейчас как раз спускалась по главной лестнице. Поравнявшись со мной, она сказала, поджимая лиловые губы так, что они пожелтели:

– Наверх не ходи.

Хотя в такую рань на улицах в основном бывают лодыри и прихожане, «скорая помощь» не может примчаться мгновенно.

В то лето в городе появилась расхожая шутка, что из шестисот смертей от жары на латиносов пришлось всего два процента. Считалось, что мы ездим в набитых до отказа машинах, ютимся толпами в тесных каморках, как муравьи за плинтусом, и вообще мы очень живучие. Чем не повод позубоскалить?

Дедушка умер в апреле, а значит, к жертвам аномальной жары не относился. Какой‑то дальний кузен записал на видео всю церемонию отпевания и похороны, чтобы отослать родственникам в Мексику, но после того как мои дяди пустили по кругу бутылку мескаля, кассета исчезла без следа.

Похороны остались позади, зато приближались каникулы, а значит, телик с кучей каналов все лето обещал быть в моем распоряжении – щелкай не хочу. В видеомагнитофон я предусмотрительно вставляла чистую кассету, чтобы в любой момент записать эротическую сцену. Желательно с Деми Мур. Я днями сидела дома одна, пока мама работала официанткой. Дверь никому не открывай, говорила она, но трубку снимай, если кто позвонит. Дело в том, что у нас сломался автоответчик. Как‑то раз зазвонил телефон и на экране высветился номер дедушки.

Покойного дедушки.

Его вечно выгоняли с работы, так что счета оплачивала бабушка. По этой же причине она переписала на себя все имущество. С каждой трелью звонка у меня рождалось новое объяснение. Я поднесла трубку к уху: хриплый голос из‑под земли назвал меня михо , обдав щеку ледяным дыханием. Как поживает его михо, спрашивал он.

– Ке паса?

Толком не помню, сбросила ли я звонок или просто выронила трубку. Как назло, в памяти сохранилась лишь одна яркая деталь: как я с воплем выбегаю на улицу. Когда слышишь голос человека, которому в эту минуту положено находиться в выстланной атласом урне, мозг начинает лихорадочно перебирать полезные советы из ужастиков. Ты еще в том возрасте, когда считаешь мастурбацию своим изобретением и вдруг вынуждена гадать, стоит ли приложить дедушку ломом по затылку, если он действительно стал зомби. А если совсем честно, у тебя просто крыша едет.

Через пять минут, смеясь, позвонили мои кузены. В дедушкиной комнате была отдельная телефонная линия.

На его имя. Ее не успели отключить.

На пороге появился дядя.

– «Скорая» не приехала?

– Нет.

Я протянула ему пустую миску, но дядя поставил ее на пол и отправился наверх.

С крыльца было видно парк; он находился всего в одном квартале от нас. Три женщины азиатской внешности отрабатывали движения карате – плавно, как в замедленной съемке. По улице ковыляла бродячая собака. Тио  Рауль проверял у электрика пульс, а двое мальчишек на другой стороне улицы щелкали пальцами и подвывали, чтобы приманить пса. Мальчишки стали бороться на бейсбольном поле, подняв облако бежевой пыли. Донья Роза всхлипывала на диване у себя дома.

В нашем тесном квартальчике трудно что‑то скрыть. Когда кто‑то готовит ужин, в доме напротив слышен запах. Кстати, именно поэтому там стояла такая духота – тротуары и каменные здания буквально впитывали жар, и в квартире ты чувствовал себя как на персональной сковородке. Ничего не остывало, только нагревалось сильнее. В то лето морги были забиты до отказа и для новых трупов судмедэксперту приходилось вызывать рефрижераторы. Так что утренний воздух приятно холодил кожу под футболкой; и я убеждала себя, что «мурашки» не от ветра, а от того, что на другой стороне улицы появилась Мария. Она шла по тротуару, увешанная мешками с бельем, но тут ее окликнула мама, и я отвела глаза.

На стоянке возник торговец кукурузой с хрипящей магнитолой на тележке. Ноздри защекотал пряный аромат: смесь масла, лаймового сока и острого перца.

Я спросила бабушку через дверь, можно ли мне купить початок кукурузы.

– Сиди, где сидишь! И жди эту чертову «скорую», – донесся голос из дома.

Бабушка никогда не ругалась. Она всю жизнь морщилась и фыркала, заслышав нецензурное слово. Голос принадлежал Лусии, которая жила тремя этажами выше. В ее квартире не было санузла, и ей приходилось пользоваться общественным туалетом в холле. За обаяние Лусию всегда пускали бесплатно.

«Скорая» подъехала без сирены – работала только мигалка на крыше, незаметная на ярком солнце. Во всем квартале одновременно взметнулись занавески на окнах – как будто болельщики пустили «волну» на стадионе. Любопытные лица приникли к стеклу. Моя комадре Вики жила в белом здании, проржавевшем по краям. Она указала на свое открытое окно, в котором как раз возникла голова дона Хуана. Бригада выкатила из машины каталку, и дядя пошел их встречать. Соседи то и дело шастали во двор и обратно, притворяясь, будто что‑то забыли на улице. Тио  Рауль что‑то рассказывал медикам, сотрясаясь всем телом и сжимая кулаки. Я расслышала только слова «номер жетона» и «начальство», но тут дядя увел их наверх. Четыре сеньоры, ежедневно посещающие церковь, отклонились от привычного маршрута и стали дрейфовать в нашу сторону.

Лети и Изабель жили через два дома от нас. Почему‑то при виде «скорой» они решили, что самое время подмести свою часть тротуара. Первыми у нашего дома появились церковные сеньоры, перебирая четки. Их некогда живые и юные лица теперь покрывали глубокие морщины.

Сеньоры благоговейно, словно к алтарю, приблизились к крыльцу и склонили головы, не опуская глаз.

– Что случилось?

Из окна раздался крик доньи Розы:

– Умер. Диос мио!

Тут же подскочили Лети и Изабель со своими потрепанными метлами.

– Кто?

«Кто? Кто? Кто? Кто?» – отозвалось эхо.

Рядом появились «пыльные» мальчишки – те самые, что играли с собакой; оба с малиновым леденцом на палочке в каждой руке. Какая‑то женщина крепко держала их за воротник. Уличное движение замедлялось у нашего дома – всех до мельчайших подробностей интересовало, что происходит.

Толпа все прибывала, и многие уже стали забывать, зачем тут стоят.

Изабель объявила, что приглашает к себе домой на презентацию посуды «Таппервейр».

Ирв, владелец магазина на углу, что‑то выяснял у своего компадре Мундо о принадлежащем тому пустыре.

Комадре Вики предложила Патрисии и Летисии, как обычно, собраться и приготовить тамале .

Лусия вышла на улицу и, скривив рот, поинтересовалась у Виктора, не сломал ли тот пальцы. Если нет, почему никому не позвонил?