Но, так и не поднимая головы, я только бормочу, что лучше бы купить все три бутылки и следовать рекомендациям врачей.

Он набирает пятнадцать долларов из четвертаков, пятаков и десятицентовиков и подталкивает ко мне горку мелочи.

– А где другой аптекарь? Тот держит язык за зубами.

И снова расчесывает шею.

В редких случаях порезы от бритья могут воспаляться, сопровождаться температурой и набухать гнойными фурункулами глубоко под кожей, вызывая бактериемию.

Впрочем, три пацана наконец‑то закончили громить аптеку, так что я молчу, чтобы они тут не задержались.

– Дети. В машину. Бегом! – орет папаша и на ходу отвешивает подзатыльник каждому, за то, что мальчишки, ринувшись к дверям, опрокинули стойку с бумажными салфетками «Клинекс». – Если первый гол пропущу, клянусь, ввалю вам по…

Орущие, беспрерывно курящие отцы вечно спешат. Я фармацевт, но почти каждый вечер – еще и бесплатная мишень для словесных атак.

Возвращаюсь к раковине, пускаю воду. Три раза нажимаю на дозатор мыла, энергично натираю каждый сантиметр ладоней оранжевой антибактериальной жидкостью. От постоянного мытья кожа у меня сохнет, трескается на сгибах.

Высушив руки, усаживаюсь на табурет, открываю учебник по фармакологии и продолжаю учить.

Побочными эффектами от передозировки амоксициллина могут стать галлюцинации, судороги и энцефалопатия.

Настенные часы показывают 8:45. Осталось семь часов и пятнадцать минут.

Потому что все это закончится в четыре.

* * *

В круглосуточной аптеке один из двух провизоров работает в ночную смену. Начинает в восемь вечера и заканчивает в восемь утра. Семь дней без перерыва, затем семь выходных. Двадцать шесть недель в год гарантированного отпуска.

Во всяком случае, так сказано в моем договоре.

Я уже шестнадцатую неделю без единого выходного. Сто двенадцать дней. По двенадцать часов в день. Восемьдесят четыре часа в неделю.

Все время здесь, в аптеке. Мой дом вне дома.

Два провизора обычно меняются сменами каждую неделю. Но Рон, второй ночной аптекарь – загорелый блондинистый красавчик только‑только из колледжа, которому лучше бы в модельный бизнес податься, – уже несколько месяцев не в состоянии работать.

По утрам, закончив смену, Рон всегда проплывает несколько дорожек в бассейне оздоровительного центра. Бреет ноги – то ли для скорости, то ли все никак забыть не может, как тренировался в юношеской олимпийской сборной. Однажды перестарался с бритьем и глубоко порезался. Полез в бассейн, и какие‑то бактерии, водившиеся в хлорированной воде, его достали. Через неделю порез воспалился и пошел прыщами. Еще неделю спустя прыщи превратились в фурункулы, полопались и стали сочиться густым желтым гноем. Прошло еще две недели, и Рон уже не мог наступать на ногу. В больницу его увезли на скорой – после того как он свалился, держась за живот и хватая ртом воздух. Первый месяц он провел в палате интенсивной терапии, на внутривенных антибиотиках, а потом впал в кому.

Врачи поставили диагноз: кома в результате пневмонии, вызванной стафилококковым заражением крови из‑за пореза на ноге.

Грязный белый, никогда не стиранный халат Рона все еще висит на стене в задней комнате аптеки. Зеленовато‑коричневые пятнышки на рукавах похожи на бактерии, прогрызающие ткань насквозь, по ниточке.

Мой начальник попросил меня выручить компанию и немножко поработать сверхурочно. Мол, я все равно им кое‑чем обязан, после того случая в прошлом году. Но это ничего, сказал, я ж все равно в юридическом смысле могу работать.

Я переспросил, на пользу ли компании мои переработки, учитывая прошлый… инцидент.

А он сказал, чтоб я просто ходил и ходил на работу, он мне разрешит потом взять выходной. Это было четыре месяца назад. С тех пор не помню, когда я спал.

Моя четырехмесячная бессонница очевидна любому покупателю. Она сквозит в налитых кровью зрачках, в растрепанных волосах, в недобритой щетине на подбородке. На бледном лице, запавшем от ежедневных пропусков обеда или ужина, или обоих сразу. И каждый посетитель не стесняется мне на это указать.

– Вы на пьяного похожи.

– Бледный, как смерть.

– А где настоящий аптекарь?

Я молчу, не глядя на них, и покупатели расходятся, качая головами.

Тогда я снова усаживаюсь поудобней и читаю старые учебники, медицинские журналы, просматриваю вкладыши к лекарствам, запоминаю действие каждого препарата, биодоступность, противопоказания, взаимодействие с другими лекарственными средствами и побочные эффекты.

Учусь всю ночь напролет, в ожидании очередного клиента с рецептом, вопросом, болезнью. И тогда выполняю рутинные действия.

До четырех утра.

* * *

В 10:45 брюнетка с покрасневшими глазами и сережкой с розовым камушком на языке протягивает мне рецепт на кларитромицин, открывает бутылку с диетической колой, за которую еще не заплатила, и заявляет, что у нее в горле стрептоккок от поцелуев с парнем, Джейком.

– А он заразился, когда целовался с этой шлюхой Джоанной Дженкинс. – Девица шарит в своей сумочке (на запястье у нее виден штамп из бара), достает фляжку и доливает в бутылку с колой какую‑то коричневую жидкость. Потом хватает с полки пакетик с чипсами, надрывает и засовывает пригоршню чипсов в рот.

Рецепт у нее без подписи врача, поэтому я звоню в городской медицинский центр – проверить, кто его выписал.

На ключицах у нее красные пятна. Может, любовник оставил засосы, но мое медицинское заключение таково: насекомые покусали. Следы укусов краснеют на груди и спускаются в вырез просвечивающей белой майки, под которой явно нет лифчика.

Она чешет ключицу.

– Я как будто наглоталась Джоанниной ДНК.

Я все вишу на телефоне, и ни один врач не может припомнить, выписывал ли этот рецепт; и тут девица говорит:

– Да не была я у врача. Просидела в приемной целый час, а потом медсестра мне рецепт вынесла.

Только в десяти процентах случаев у взрослых боль в горле возникает из‑за стрептококковой инфекции. Остальные 90 процентов случаются из‑за вирусов и сопровождаются кашлем, чиханием, заложенным носом – всеми симптомами обыкновенной простуды.

В ответ на свой вопрос, засовывал ли доктор ей в горло такую длинную палочку, получаю:

– Я никому ничего не дам в рот себе засунуть. Только самому‑пресамому красавчику.

Врачи берут соскоб клеток с задней стенки гортани, добавляют в раствор нитрата натрия и уксусной кислоты, и через несколько минут выделяют специфический белок Streptococcus pyogenes bacterium.

Наконец, какой‑то врач велит мне отпустить лекарство по рецепту и прекратить терзать их телефоны; тогда я возвращаясь к стойке и, не поднимая головы, спрашиваю, есть ли у нее еще вопросы.

– А горло может заболеть от орального секса? – Девица снова набивает рот чипсами и запивает остатками диетической колы. – Когда сама делаешь, а не тебе? Или это все равно?

Я пробиваю пустую бутылку и пустой пакет чипсов, и откладываю их в сторону, туда, где уже скопилась гора приготовленных растворов амоксициллина, сигаретных окурков, изодранных журналов и всякого разного хлама, который клиенты аптеки каждую ночь оставляют у меня на стойке.

– Потому что, может быть, я подцепила стрептококк от Райана, – добавляет она. – Или от Брюса.

Мне хочется посмотреть этой девке в глаза и сказать, что при настоящей стрептококковой инфекции пациент не в состоянии поедать картофельные чипсы и пить содовую. Даже говорить, и то больно, остается только потягивать горячий чай и рассасывать леденцы от боли в горле, причем даже от леденцов ощущения, точно бритвенные лезвия глотаешь.

Но я, не поднимая головы, объясняю, что лекарство ей, возможно, не требуется, что, скорее всего, ей лучше поможет противовоспалительное.

Она прокатывает кредитку через кассовый аппарат и, перегибаясь через стойку, осматривается.