Смерть живет дольше в подполье. Подшитые некрологи предают забвению, но мне хорошо известно о невоспетых героях местного фольклора – несостоявшихся актерах, размещающих в газетах рекламу экскурсий по следам привидений.
Эти герои – гамельнские дудочники, как Джек, мой огонек во мгле, – фиксируют леденящие кровь подробности и щедро украшают ими свои монологи, пытаясь восполнить потерянные годы игры в любительском театре. Полагая, что известность и публика, как в реалити‑ТВ, поможет им разобрать амфитеатр их личностных комплексов.
Может, мой брат не так уж и отличается от Джека. И пусть выцвели мои маркерные пометки, истрепались газетные вырезки – я знаю, что до цели недалеко.
Находясь лишь на шаг позади в своем суицидальном паломничестве, спасительной миссии, я выуживаю информацию у привидений вчерашнего дня, чтобы помешать новому подражающему самоубийству. Предупредить очередной кластер. Очередную горячую точку, которую хочет зажечь в новом месте мой брат.
Восхитительный Балбес. Похожий на девчонку в своих дурацких обтягивающих джинсах.
Кидаю в рот остывший каштан.
Последний раз я видел брата в тот год после школы – перед нашим с ним поступлением в университет, которое так и не состоялось. Мы сидели в саду на наших старых качелях, и он тогда сказал, что не испытывает ко мне ненависти.
Рядом на траве его ждал упакованный вещмешок, и он поднял вверх руку с тем самым хеллоуинским шрамом от ножа. У меня на руке осталась точно такая же черточка от ожога расплавленным «уоки‑токи».
Зеркально расположенные, как и шрамы на наших затылках, – напоминание о том, как он подстрекал меня сделать «солнышко» и как я подначивал его сделать обратное сальто с качелей‑весов.
Шрамы‑близнецы, как наши с ним совместные дни рождения, 29 февраля високосного года.
«Мне только хочется, чтобы он был моим», – сказал тогда брат, сжимая свой шрам в кулак.
Ему осточертело жить в моей тени; теперь в его тени живу я. Если жизнью можно назвать это бесконечное покаянное путешествие, освещенное тыквенными фонариками, этот мрачный вояж, в котором гвоздь программы – поездка на тот свет, а главный пятизвездочный пакет – смерть.
В детстве братишка нещадно лупил ребят, так что у них мертвели конечности. Теперь этот Фантастический Осел оставляет за собой мертвые тела, перебегая от одного кластера к другому.
Повторяя свои трюки все в новых горячих точках. Объявляя себя первым отщепенцем, главным закоперщиком – Неповторимым Имитатором …
Тут я – точнее, мы – резко тормозим, спотыкаясь и наступая на пятки впереди стоящих.
– Эй, гляди, куда прешь! – говорит Упыриха, оборачиваясь ко мне.
Мы прошли целый круг, вернувшись к пабу «Восемь Жизней из Девяти» – в заляпанной грязью обуви и с занемевшими руками. Не успеваю я сказать что‑нибудь в ответ, как Джек уже благодарит всех присутствующих.
Глаза мои закатываются, когда он произносит слово «сувениры».
– Вопросы есть еще?
Я вскидываю руку, как в детстве в школе – «Я первый, я!», – чтобы учитель спросил меня, а не брата. Мы с ним тогда все соревновались, кто первый навлечет на другого беду.
Каждый из кожи лез вон, чтобы стать для другого «нулевым пациентом».
Каждому из нас до смерти хотелось быть первым леммингом.
* * *
– А скажите, – говорю я, указывая на отгороженное дерево на выгоне. – Что вам известно о первой жертве?
Наступает тишина, участники группы сердито хмурятся, качают головами, будто во всем виноват каким‑то образом именно я .
Джек, сощурив глаза, пристально на меня смотрит. Экскурсоводы любят напустить на себя важность, как только речь заходит о каком‑нибудь недавнем случае самоубийства, новом кластере или горячей точке на их территории. Мой modus operandi – дождаться вопросов в конце непрестанного бормотания и надеяться на то, что мне поверят и не сдадут в полицию за мое любопытство.
Я рассматриваю помятую вывеску над входом в паб, на которой изображена кошка – ее участь всем известна.
Как и судьба кота Шредингера.
– Возьмите каштан! – предлагаю я, тряся перед ним сморщенным бумажным пакетиком.
Джек смотрит на меня с улыбкой старого друга, собирающегося попросить взаймы.
– Не скажу даже за каштан.
Я объясняю величайшему обломщику, что это важно.
– Дело касается моего брата. Он тоже любит проводить экскурсии. – Я указываю на тыкву, все еще ухмыляющуюся в темноте. – Как вы.
В детстве большинству ребят приходилось перебирать алфавит, чтобы вспомнить имя моего брата. Для наших родителей и учителей мы были как обоюдоострый меч харакири: меня, приметного, любили и нахваливали; его, невидимого, жалели, пренебрегали им, стремясь похоронить любые его способности, скрыть малейшие достижения.
Спрятать навеки, как кота в ящике.
Если я что‑то для себя и усвоил, так это что против тренда не попрешь.
Как в истории с Вертером. Когда все вокруг подражают, не подражать невозможно.
– Конкурент? – Джек подходит ко мне вразвалку, поглаживая крышку своего «черного ящика». В его зрачках пляшут оранжевые отблески светильника. – Плевать. У меня есть продукция и проверенный трюк.
А что, если это карма? Мы с братом – две стороны одной монеты. Сплетены вместе. И грехи наши – причиненная боль, обиды – возвращаются и преследуют нас.
Не хотят отпускать. Мы заколдованы, наказаны Богом, как в причудливой сказке братьев Гримм.
Наклонившись ко мне до неприличия близко, Джек шепчет:
– Приобретете сувенир – может, я что‑нибудь и вспомню. То, что вам до смерти хочется узнать.
Из его рта вырывается гайморитный душок, по ноге скользит кожаная пола плаща; Джек театральным жестом похлопывает себя по кончику носа и подмигивает, давая понять, что знает какой‑то секрет.
А что, если то проклятие или наказание Божье явилось в образе некоего таланта, способности не умирать? Только не срите кирпичами – особенно кассетными, играющими музыку из дешевых ужастиков.
– То, что – уверяю вас – было бы лучше унести с собой в могилу. – Джек прикладывает палец к потрескавшимся губам. – Про вашего милого братца.
И уносится прочь, увлекая за собой группу.
Зубы вдруг ломит от боли, и только тут я понимаю, что перестал жевать.
Что моя челюсть отвисла, а в открытый рот ворвалась стужа осенней эчмондской ночи.
Я кидаю в рот еще один резиновый каштан и бегу вслед за Джеком в янтарный покой паба, внимая теперь уже каждому его слову.
Чтобы понять талант, который достался нам с братом на двоих, представьте себе монету, подброшенную десять раз и каждый раз выпадающую только решкой. Чтобы выкинуть десять решек, одну за другой, требуется девять часов. Целый день, чтобы разобраться в этом состоянии неопределенности. Однако с каждым броском монеты время разветвляется на два потока и существует другой исход, другая жизнь или неведомая нам вселенная, в которой монета ложится вверх орлом.
А мы привыкли к тому, что выпадает решка. Решка всегда срабатывает наверняка.
– Покупайте сувениры! – Джек распахивает плащ: его подкладка сплошь утыкана кассетами, коробки бряцают и поблескивают на свету. – Покупайте записи экскурсии по следам привидений!
Кстати, оговорюсь: сам я не привидение. И души умерших мне не являются.
Вместо того, чтобы тратить девять часов на подбрасывание монетки, задумайтесь о своей жизни. Представьте, что вместо орла и решки – рискованные игры, жизненно важные решения и поступки, как, например, удар ножом в артерию или ожог электричеством.
Сценарии, в которых шанс на выживание – пятьдесят на пятьдесят, вроде обратного сальто с качелей или мертвой петли с приземлением на голову. Когда нечаянно лишаешь себя жизни, как какой‑то пошлый иллюзионист – Гениальный Засранец . На каждый несчастный случай, в котором ты, вероятнее всего, погиб, в другой жизни приходится ЧП, в котором ты невероятным образом выжил.
