Мода продается, но смерть продается еще лучше.

Даже Наполеон, и тот когда‑то поддался юношеской горячке. Планируя военные операции, юный Бонапарт сочинял монологи а‑ля Гете и носил экземпляр «Страданий» в кармане своего модного вертерского убора того времени.

Завоеватель Европы, похожий на девчонку.

«…Женская школа… телесное дисморфическое расстройство… апокартерезис… голодная смерть…» Джек все талдычит свое, жилые дома постепенно редеют. Асфальт сменяется грунтовкой, кирпич уступает место высокой траве, а его рассказ интереснее не становится: «…Попал под сокращение… перрон… поезд отрезал голову…»

В Америке, в конце сороковых годов, когда на первой полосе появлялась статья о чьем‑нибудь самоубийстве, тут же следом человек пятьдесят лишали себя жизни. Одновременно с этим подскакивало количество смертей на дороге. Недоказанные самоубийства в дорожных авариях оставались одной из ведущих тем в американской журналистике более двадцати лет, пока не ввели новый моральный кодекс с целью предотвратить несчастные случаи. А также запретить пропаганду самоубийств. Вот почему в пакетах кабельного телевидения нет канала «Суицид». Или пока еще нет. Скоро! Смотрите! Новый канал терминальной реальности!

В Сан‑Франциско раз в две недели, как по графику, кто‑нибудь прыгает с моста Золотые Ворота и разбивается насмерть.

А в лесу Аокигахара у подножия горы Фудзияма в одном только 2002 году семьдесят восемь человек покончили жизнь самоубийством.

В остальных частях Японии число интернет‑договоров о групповом самоубийстве утроилось, с тех пор как полиция стала вести их учет.

Вгрызаюсь в чуть теплый, резинистый каштан. Всю эту информацию я записывал, гоняясь по пятам за моим братом, Непревзойденным Дураком . Перед этим была экскурсия по соседству – в Бричфорде, находящемся отсюда всего в одном экстренном телефонном звонке. Там с городской пристани бросились и утонули уже четырнадцать подростков. И все из‑за какой‑то городской легенды – не то фокуса, не то розыгрыша. Новой подростковой игры с удушением, в которой якобы можно получить кайф, при этом не пострадав.

Игры с притворными криками о помощи, с растущей, как снежный ком, популярностью, – игры, переходящей от одного бричфордского подростка к другому со скоростью эпидемии. Причем каждый из них слышал о Легендарном Сморкаче , которому удалось это проделать и каким‑то образом выжить . Так что вполне возможно, что игра казалась ее жертвам невинным развлечением, безопасным способом привлечь внимание окружающих, перестать быть изгоем и невидимкой.

Однако наивно считать, будто в конце игры можно что‑то изменить. Ее последствия необратимы.

И брат мой, который, живя в моей тени, умел своими выходками завоевать внимание, и эта череда жертв – мотивы их действий на самом деле мало чем отличаются.

Когда методы ухода из жизни имитируют те, что практиковались в прошлом, эксперты в газетах, из которых у меня хранятся вырезки, называют это явление подражающим самоубийством . Или эффектом Вертера.

Скопление случаев суицида, происходящих как по цепной реакции, один за другим, будто падающие костяшки домино, называется суицидальным кластером .

А место, в котором неоднократно наблюдается такой кластер, – горячей точкой . При этом неважно, идет ли речь о колебаниях численности леммингов или поклонении юному Вертеру со стороны ребят вроде Курта Кобейна, неизменно приводящем к прыжкам с мостов, – формы и тенденции бывают разные. Они появляются в одном месте и исчезают.

Потом появляются в другом месте.

Затем – в третьем.

«…Беженец из зоны военных действий… отказ в визе… акт самосожжения… бу‑бу‑бу…» Под настойчивое зудение гида я жую еще не остывший каштан. Экскурсовод ведет нас по кочкам и ухабам вдоль гниющих амбаров и скелетных развалин… вдоль колючих шпалер и кустов крапивы, вспыхивающих оранжевыми отблесками светильника… и, кажется, уже действует на нервы: «…Подростковый страх… безопасная бритва… потеря крови… бу‑бу‑бу…»

Новые формы и тенденции, возникшие в другом месте – в Эчмонде, и не далее как на прошлой неделе. Напротив паба «Восемь Жизней из Девяти», у которого мы собрались сегодня на хеллоуинское действо. Там, где стоит дерево, похожее на средневековое орудие пыток.

Формой напоминающее букву Г. В свидетельских показаниях, опубликованных в местной газете «Эчмонд гардиан», его прозвали «деревом‑виселицей». Как в той детской игре, где за каждую неверную, брошенную наобум догадку к конструкции виселицы добавляют еще один элемент.

Под этим деревом уже пять подростков (причем каждый был знаком с предыдущим) накинули себе на шею петлю из узловатой веревки и повесились на нижней ветви. Почему – никто не знает.

Полицейский кордон вздыхает на ветру, у ствола дерева навалены букеты… Местные магазины и галантерейные лавочки ввели возрастные ограничения на продажу бечевки, занавесок и простыней.

Этим летом эчмондским упырихам и их бес‑френдам было проще нелегально затариться спиртным, чем купить моток прочной веревки.

А ведь если бы те подростки, чьи имена написаны на сложенных у ствола букетах, продержались хотя бы еще один день, еще одну ночь – кто знает, может, на следующее утро они почувствовали бы себя по‑другому.

Не такими несчастными.

От экскурсии к экскурсии я пополняю свою толстую, как петля, стопку записей. Благодаря брату – Знаменитому Суперсачку  – их беда стала моей бедой.

Тяжело мне тащить ношу его вины. Ведь это из‑за него – и эффекта Вертера – сегодня эчмондской детворе не разрешают бродить по улицам в костюмах дьяволят, вампиров и колдунов, выпрашивать сладости. Вместо воплей крошечных зомби и прочих выходцев с того света – всхлипы и слезы.

«…Тяжелая форма артрита… случайная передозировка обезболивающих… острая почечная недостаточность… бу‑бу‑бу…» Экскурсовод все капает нам на мозги; мы волочимся за ним, ступни немеют, превращаясь в культяпки… Лишь хлюпающие подошвы да запах сырого дерна напоминают, что под ногами земля – она заляпала мои джинсы, превратила кроссовки в ничто… А Джек уже положительно раздражает: «Неизлечимый рак кишечника… одноразовое барбекю… отравление угарным газом… эвтаназия… бу‑бу‑бу…»

Мой брат до сих пор считает себя суперзвездой – ему не нужны знаменитые вертерские фразы, чтобы возводить культ своей личности.

Заняв лидирующее место в экзистенциальном конкурсе популярности, этот Несравненный Плебей думает, что все до смерти  – в прямом смысле слова – хотят быть на его месте. И эта русская рулетка для леммингов – как раз прикол в его духе.

А вот меня совсем не прикалывают постоянные поиски и скитания в образе вечного туриста. Ведь речь идет не просто о том, чтобы зайти в турагентство и взять брошюру. Из‑за запрета пропаганды самоубийств (называйте это безвкусицей, если хотите) – а также морали, этики, журналистского кодекса – местные турфирмы ни за что не станут мне помогать.

В некоторых городках – таких как Бричфорд и Эчмонд – турфирм нет вообще.

Зато в каждом захолустье с достаточным количеством жителей для образования кластера проводятся экскурсии по следам привидений. В каждой деревне вам непременно поведают о жутких тайнах и попрятанных по общественным шкафам скелетах, о которых говорить никто не хочет.

Никто, кроме меня. Мыкаясь из города в город, из одного конца страны в другой, я обвожу красным маркером информацию в местных газетах – статьи про загадочные смерти на передних полосах, а на задних – анонсы экскурсий, квадратики размером с почтовую марку, втиснутые между рекламой гадалок и объявлениями о продаже домов.

От несчастных семей. Переезжающих в другой город, чтобы начать жизнь заново.

«…Послеродовая депрессия… включенный электроприбор… ванна с водой… смерть от электрошока… бу‑бу‑бу…» Гид все никак не хочет уняться. Миновав замерзшие лужайки, мы поворачиваем, и перед нами снова открываются залитые янтарным светом жилы улиц. Уши щиплет от холода, нос онемел, тыквы щерят в оскалах свои выдолбленные рты… А Джек уже реально достал: «…Отвергнутый любовник… ружье двенадцатого калибра… тяжелая огнестрельная травма… бу‑бу‑бу…»