Едва Кишнайя вернулся к себе, как его предупредили, что Утсара в сопровождении сторожа вышел из рва, где раньше исчез, и что оба отправились во дворец браматмы, ненадолго остановившись в хижине Дислад-Хамеда.
На сей раз вождь душителей отказался верить донесению и решил убедиться во всем собственными глазами. Как сторож, два дня тому назад бежавший из колодца Молчания — читатель помнит, что факиры нашли вход в колодец открытым, — осмеливается, не опасаясь гнева Кишнайи, разгуливать по улицам Биджапура? Такое поведение настолько противоречило трусости Дислад-Хамеда, что недоверие Кишнайи было вполне извинительно. Спрятавшись в развалинах рядом с дворцом, душитель удостоверился, что это была правда и что именно его пленник во плоти и крови сопровождал доверенное лицо браматмы. Шпион Кишнайи подслушал несколько слов из их разговора и доложил, что они направляются в Пондишери. Он увидел даже, как Утсара бережно нес в руке белый конверт, стараясь не помять его, а затем положил в ящик хаудаха. Последние сомнения отпали: Покоритель джунглей скрывался или в резиденции браматмы, или во дворце Адил-шаха. Отсюда он вел переписку с друзьями на французской территории, быть может, приказал даже прислать ему подкрепление… Самое главное теперь было завладеть письмом, которое посланцы Сердара намеревались переправить в Пондишери, там должно было содержаться объяснение многим непонятным фактам.
Поначалу Кишнайя хотел немедленно арестовать факира и сторожа, но об этом тотчас же стало бы известно Покорителю джунглей, если предположить, что автором послания был он. Напротив, было бы замечательно, если б предводителю тугов удалось точно выведать, где находится противник и каковы его намерения. Поэтому Кишнайя решил похитить письмо в дороге, обратившись к одному из самых проворных скороходов в городе, и тот за весьма приличную плату согласился выполнить это деликатное поручение.
Он и пустился в погоню за маленьким караваном, который шел по старой, вымощенной плитами дороге, ведущей от Биджапура до Мадраса, с ответвлением в сторону Пондишери, или Понди, как называют город туземцы.
Слон Тамби шел быстрым шагом, но скороход был неутомим. Караван двигался не останавливаясь всю ночь, и до одиннадцати часов следующего утра не произошло ничего особенного. Но в этот момент голод и жара заставили путешественников остановиться. Со вчерашнего дня они шли по бесконечному лесу. Утсара выбрал для стоянки тенистое и прохладное место, решив переждать до четырех часов дня, пока не спадет самая жара. Каждый день они должны были идти по 19-20 часов, а отдыхать — 4-5, включая еду и сон. Такими темпами они добрались бы до Пондишери за неделю.
С Тамби сняли хаудах и поставили его под огромным баньяном, в тени которого укрылись и сами путешественники. Слона отправили пастись в лес, пока его хозяева занялись приготовлением кэрри — национального блюда, составляющего основную пищу индусов. Вместо того чтобы отдыхать, Тамби казался обеспокоенным, он вглядывался в лес и время от времени оглашал воздух мелодичными звуками, слегка напоминавшими тромбон, на котором упражняется будущий виртуоз, еще не вполне овладевший всеми приемами игры.
— Что с Тамби? — удивленно спросил погонщик. — Я никогда не видел его в таком возбужденном состоянии.
— Не беспокойся! — ответил факир. — Мы находимся в самой чаще леса, и ветер время от времени доносит до него запах хищников. Не стоит отвлекаться от наших занятий.
Замечания Утсары показались вполне резонными, и трое мужчин вернулись к приготовлению обеда: один разжигал огонь, второй промывал рис, третий толок на камне с помощью гранитной скалки зерна кориандра, корни куркумы, шафран, перец и мякоть кокосового ореха, которые и придают кэрри аромат.
Видя, что путешественники не обращают внимания на его крики, слон тоже решил заняться едой.
С аппетитом пообедав, все трое растянулись на циновках, чтобы поспать, не теряя при этом из виду хаудах, где находилось драгоценное послание. Погонщик и Утсара быстро заснули, но сторожу не спалось. Крики слона, не сводившего глаз с леса, встревожили его, и он невольно спрашивал себя, не таится ли поблизости опасность, которой его спутники напрасно пренебрегают. Поначалу он никак не мог сомкнуть глаз, но мало-помалу им овладела дремота, вызванная пищеварением, и он уже собирался заснуть, как вдруг шагах в двадцати от хаудаха заметил большой, густой куст, на который прежде не обратил внимания. Сторож снова закрыл глаза, вздохнул, погружаясь в сон, как над ухом у него запел комар. Он отогнал его рукой и невольно вновь бросил взгляд на куст. Под влиянием дремоты ему показалось, что куст сдвинулся с места и был теперь ближе к нему.
«Да спасет меня Шива! — подумал сторож, невольно вздрогнув. — Что за странный лес, где кусты передвигаются сами! Все, надо спать, я слишком устал». И он закрыл глаза, твердо решив больше не открывать их. Но им овладело непреодолимое чувство страха, и сторож никак не мог избавиться от него.
Потихоньку-потихоньку, словно ему было стыдно сдаваться, он приподнял веки, решив посмотреть на куст сквозь ресницы, и едва не закричал от изумления и испуга. Куст находился теперь так близко к хаудаху, что касался его. Бледный от ужаса Дислад-Хамед протянул было руку, чтобы разбудить своего товарища, точнее, своего хозяина Утсару, как внезапно здоровенный туземец, голый и черный, выскочил из-за куста с огромным кинжалом в руке. Приложив палец к губам, он сделал сторожу знак молчать, не то!.. Второй жест туземца, когда тот коснулся рукой груди, сторож понял как угрозу вонзить ему в сердце страшный кинжал.
Бедняга сообразил, что будет убит прежде, чем его спутники успеют проснуться. Так как от него требовали только молчания, он остался лежать неподвижно, в полном оцепенении.
Призрак, видимо, был доволен его послушанием, ибо, не теряя времени, наклонился над хаудахом, протянул руку, схватил конверт и исчез за кустом, который принялся отступать бесшумно, с поразительной быстротой и вскоре скрылся в соседней чаще.
Прошло примерно полчаса, сторож, не видя и не слыша ничего подозрительного, решился наконец заснуть, немного успокоившись. Но отдых его длился недолго. Ему снились самые невероятные сны, в которых смешались события последних дней, он снова пережил все случившееся с ним и наконец проснулся, задыхаясь, в холодном поту. Его товарищи еще спали, он решил умолчать о краже письма, чтобы избежать упреков, ибо понимал, как велика была его вина. Будучи не в силах совладать со страхом, приковавшим его к циновке, сторож мог, однако, ничем не рискуя, разбудить и предупредить Утсару в тот момент, когда загадочный куст начал удаляться от хаудаха. Факир бросился бы в погоню за похитителем и, конечно, догнал бы его с помощью Тамби, ибо, как известно, слоны соперничают в скорости с самой быстрой лошадью.
Поэтому Хамед предпочел промолчать. Не найдя письма, факир не мог никого обвинить и, естественно, пришел бы к выводу, что оно потерялось в дороге.
Между тем пропажа письма имела исключительно важные последствия. Как только послание оказалось в руках Кишнайи, он велел немедленно перевести его, ибо оно было написано по-французски. К счастью, Покоритель джунглей не поставил свою подпись, и ничто не выдавало его авторства. Напротив, учитывая, что письмо могло быть потеряно, он просто рекомендовал временному правительству Утсару как человека, на которого можно положиться, представив его как посланца браматмы. Исключительно важна была только последняя фраза, она гласила: «Полковник, командующий полком морской пехоты, на нашей стороне, вы можете открыться ему».
Кишнайя немедленно сообщил о содержании письма сэру Джону Лоуренсу, который без промедления напрямую телеграфировал английскому послу в Париж, учитывая срочность дела. Тот, бросив все, отправился к министру иностранных дел, вручил ему телеграмму, присовокупив необходимые пояснения. Провожая его, министр сказал:
— Сейчас девять утра, заседание совета министров начинается в десять, я доложу обо всем. В одиннадцать часов депеша будет послана в Индию, даю вам честное слово.
