Фроська цепко виснет на его руке:

  -- Прибавьте полтинник на пиво!

  -- Довольно с вас. Достаточно заплатил.

  -- Ну, двугривенный на папиросы!

  -- Нет, нет. Не могу.

  -- Ну хоть гривенник на трамвай! Всего гривенник! Гри­венника жаль?

   -- Не люблю, когда клянчат. Я ведь, кажется, с вами не торговался, считал неудобным, а сколько запросили, столько и дал. А вы и еще клянчите.

   -- Гражданин! Только гривенник! Я не прошу рубль! А другие и по три рубля мне дарят!

   Бритый-строгий, чтобы отвязаться, с раздражением дает ей:

   -- Нате!

   Фроська отпускает его руку:

  -- Вот теперь спасибо!

   Останавливается в руинах, кричит ему вслед:

  -- Счастливо вам! Заходите в другой раз!

   Прячет в чулок деньги, становится лицом к луне, пудрит перед зеркальцем нос, красит губы, румянит щеки, поправляет возле ушей кудряшки волос, запихивает под кофту на месте грудей два высоких комка тряпья, потом, оглядев всю себя и изобразив примерную дергающуюся походку, которой она сей­час защеголяет по освещенным улицам Москвы, уходит из руин в город -- за новым хорошим гостем.

   Осиповна встает, идет, подсаживается к Насте, обращает­ся к ее гостю:

   -- Гражданин, одолжите покурить.

   Гость охотно угощает ее:

   -- Пожалуйста! Курите! Мне не жалко! Я такой человек! Каждому сочувствую!

   Осиповна курит, наслаждается, сплевывает:

   -- А Фроська, шкуреха, опять на Неглинную побежала гостя ловить.

   Настя пускает изо рта дым:

   -- Ну и что ж?

   Осиповна прежним тоном:

   -- За сегодняшний вечер она уже шестерых приняла, за седьмым побежала. А вся ночь еще впереди.

   Настя с одобрением:

  -- Что же. Хорошо.

  -- Мало хорошего. Она будет семерых принимать, а дру­гие вовсе без почина сидят.

   -- Значит, умеет. Сумей ты. Сумей семерых принять.

   Осиповна с гордостью:

   -- Семерых? Никогда! Я еще понимаю принять девушке в вечер двух-трех гостей, ну от силы четырех. Но не семерых же!

   Настя смеется:

   -- Фроська, она и семнадцать примет. И осуждать ее за это тоже нельзя. Пока молода, пока мужчины интересуются ею, она старается обеспечить себя на будущее. Она в твои годы не будет так, как ты, в развалке сидеть. Мы вот и курим, и нюхаем, и выпиваем, а она знает одно: копит и копит деньги. Которая с ней на квартире девушка Лелька живет, так та рассказывает, что у Фроськи две тысячи денег в трудовой сберегательной кассе на книжке лежат. А до чего экономная она в расходах! Привозит ей мужик с базара дрова, а она заместо денег предлагает ему остаться с ней. Приходит к ней из коммунхоза получать деньги за электричество старичок, а она и его замарьяжит. То же самое с обойщиком, когда оклеивает новыми обоями комнату, и с печником, когда ремонтирует печь, -- со всеми, со всеми! И никому не платит, и денежки целиком остаются у ней в кармане.

   Гость, вернее силуэт гостя, едва заметный под стенкой, в тени:

   -- Гы-гы-гы! И трубочиста с собой положит, когда тот почистит у них в доме трубы? Гы-гы-гы! Такая девушка всегда будет хорошо жить.

   Настя:

   -- А конечно! Она и сама говорит: "Девочки, мне еще только год поработать, а тогда буду барыней".

   Осиповна:

   -- Да... Будет... Как раз... Держи карман шире...

VI

   Из пролома в боковой стене выходят, согнувшись, гуськом, прежний лохматый мужик и Антоновна.

   Антоновна, веселая, легкая, довольная, что заработала, про­вожает мужика к выходу из руин:

   -- Пупсик! Подари гривенничек!

   Мужик, разочарованный, мрачный, с перекошенным чер­ным лицом:

   -- Нету, нету. Чего там. И так дорого заплатил, погорячимшись. А приведись мне сейчас, я б тебе и копейки не дал. Задаром с тобой не пошел бы.

   С отвращением плюет в сторону.

  -- Тьфу!

   -- Ну пятачок!!! Только один пятачок! Пятачок не деньги!

  -- И не проси. Все равно не дам. Будет с тебя. Пожил с тобой я каких-нибудь пятнадцать минут, а полтора рубля выско­чило! А мы за полтора рубля знаешь сколько работаем?

  -- Ну три копейки! Мне не для денег, мне только для почину, у тебя рука легкая!

   Обнимает его за необъятную талию, нежно:

   -- Пупсик, ну не скупись, не скупись...

   Мужик, не глядя на нее, с озлоблением тычет ей в руку медяк:

   -- На, с-смола!!!

   Он уходит.

   Она ему в гневную, удаляющуюся спину:

   -- До свидания! Смотри в другой раз когда приходи! Тогда можно будет и подешевле!

VII

   Солдат входит в руины, стоит, волнуется, глотает большими глотками воздух, переступает с ноги на ногу, жадно щурится на сидящих под стенами женщин.

   Настя к Осиповне:

   -- Жалуешься, что без почину? Вон солдат пришел. Иди, замарьяжь его.

   Осиповна с жестом пренебрежения:

  -- Этот без денег. Это только так. Этому только бы по­смотреть. Это не гость.

  -- А какие же ты хочешь? Позже, когда окончатся театры, тогда, безусловно, можно ожидать приличную публику. А пока чище этих не будет.

  -- А ну его. Не пойду. Чего зря ходить? Пускай какая другая идет, если хочет...

   Беременная женщина, с высоким животом, с немолодым изможденным лицом, выходит из темного угла на свет, прибли­жается к солдату, заигрывает с ним:

   -- Люблю военных!.. Военные -- это моя болесть!.. А молоденький какой!.. Чего молчишь?.. Давно на службе?..

   Солдат глядит вбок:

   -- С этого года.

   Беременная ласково:

   -- Ну что?.. Пойдем?.. Чем так стоять, смотреть, только себя расстраивать...

   Солдат с разочарованным видом:

  -- Рад бы в рай.

  -- А что? Больной?

  -- Хуже!

  -- Денег нет?

  -- Да.

  -- Это плохо. Хотя я дорого с тебя не возьму. Сознаю, что военный. Где тебе взять? Мне бы какой-нибудь рублик.

  -- И того нету.

  -- Но полтинник найдется?

  -- Ни копейки нету.

  -- А это вовсе нехорошо.

  -- Вот это главное!

   Беременная после небольшой паузы:

  -- Так и будешь тут стоять?

   Солдат передергивает плечами:

  -- Постою.

   Беременная раздумывает:

   -- Что же мне с тобой делать, что же мне с тобой делать?.. Жаль хорошего человека, жаль... Вот что: хочешь, оставишь что-нибудь из одежи?

   Солдат осматривает свой наряд:

  -- Из одежи нельзя. Будет видать. И тогда не распутаешься.

  -- Ну из белья: исподники, рубаху?

  -- А это ничего, подходяще.

  -- Белье старое? Давно выдавали?

  -- Вовсе новое, ни разу не стиранное.

  -- Ну что с тобой делать. Пойдем. Тоже и таким кто-нибудь сочувствовать должен.

   Ведет его к боковой стене. Солдат идет, спотыкается, бор­мочет в землю:

  -- На чужой стороне... Нету подходящих знакомств... Беременная проталкивает его в один из проломов в стене:

  -- Идем туда. Там повольней белье скидавать.

   Они скрываются за стеной.

VIII

   Инвалид, на двух костылях, с красными мясистыми щеками, с бравыми унтер-офицерскими усищами, входит, весело глядит вокруг, находит глазами Осиповну, направляется прямо к ней, разливается широченной улыбкой во все лицо:

   -- Ты тут?

   Осиповна встает, идет навстречу, радуется:

   -- А то где же мне быть? Заждалась тебя. Думала, не придешь, обманешь.

   Инвалид геройски:

   -- Я человек однословный: сказал -- сделал!

   Осиповна прощупывает мотню висящей на нем холщовой сумки с подаянием:

   -- А винца обещал взять -- взял?

   Инвалид с торжеством достает из-под полы бутылку в вытянутой руке, отстраняет ее:

   -- А это что? -- Прищелкивает языком: -- А закуска какая!