-- Гм... Что же вы имеете против? Что именно?

  -- Вы спрашиваете о знакомствах на улице с мужчина­ми? -- смотрит она прямо в лицо Шибалина.

  -- Ну, Допустим, что с мужчинами, -- отвечает Шибалин.

  -- Видите что, гражданин... Мужчина в таких случаях все­гда подходит к женщине с... грязной целью.

  -- Как это с "грязной"?

  -- Так, с грязной.

  -- Что вы называете "грязной целью" мужчины?

  -- Это когда... как бы вам сказать... ну, когда попользо­ваться женщиной несколько времени и -- до свиданья!

   Шибалин улыбается:

   -- Быть может, вы и мой подход к вам поняли так же!

   Миловидная смущенно смеется:

  -- Нет, нет, зачем же. Я обо всех так не говорю. Я говорю только об очень молодых, о мальчишках. А вы... вы мужчина солидный.

  -- Немного странно, гражданка: вы сами еще так молоды, а по вашим словам выходит, как будто вы не очень милуете молодых.

  -- А что с них, с вертунов? Связаться с молодым -- это значит на какие-нибудь два-три дня.

   И она пренебрежительно поджимает губы.

  -- А вы хотели бы навеки? -- осторожно спрашивает Шибалин.

  -- Во всяком случае, не на короткое время. Каждая жен­щина этого хочет. Кроме, конечно, ветреных.

  -- А мужчины? А они, по вашему мнению, чего хотят?

  -- О мужчинах вы сами очень хорошо знаете. Мужчине лишь бы сегодня поиметь с женщиной, а завтра он с ней уже незнаком. Вот что такое ваши мужчины! Есть многие из муж­чин, которые, случайно встретившись на улице с барышней, на другой день назначают ей еще одно свидание: она сидит, мок­нет на дожде или мерзнет на морозе, а они не приходят, уже ищут другую, более интересную. Одним словом, скоты!

  -- Чем же вы объясните подобное "скотство" мужчин?

   Завистью. Мужской завистью. Есть такая мужская за­висть: как бы мужчине ни было хорошо с одной, он все равно будет пялить глаза и на других.

  -- Зависть ли это? А не природа?

  -- Какая может быть тут природа, когда одна у него уже есть? Женщина, когда находит себе постоянного мужчину, она Бога за это благодарит, -- а не то что кидаться к другим, как это делаете вы, мужчины! Конечно, и среди вас тоже бывают хоро­шие исключения...

   Шевелит длинными ресницами под козыречком и оцени­вающим взглядом скользит по его ботинкам, потом по платью, потом по шляпе. Тоном утверждения спрашивает:

  -- А вы что... где-нибудь служите? Шибалин:

  -- Нет.

   Тоном еще большего утверждения:

  -- Чем-нибудь торгуете? Шибалин:

  -- Нет. Она:

  -- Как же так? Нигде не служите, ничем не торгуете... Шибалин:

  -- А вот ухитряюсь.

   Улыбается, достает записную книжку, карандаш, быстро, по-писательски набрасывает несколько полуслов, прячет. Миловидная успокоенно:

   -- Ага. Теперь знаю. Из уголовного розыска.

   Шибалин смеется:

   -- Нет, нет. И не из уголовного розыска. Но в конце концов это и не так важно, какая моя профессия.

  -- Ну нет. Все-таки хотелось бы знать... Искоса поглядывает на него серьезными глазами. Шибалин потешается^- над ее взглядом, хохочет:

  -- Почему вы так подозрительно смотрите на меня?

  -- Очень просто: потому что совсем не знаю, кто вы. Может быть, вы даже женатые.

  -- Ага, вот вы чего боитесь!

  -- К сожалению, на московских мужчин приходится так смотреть.

  -- Видно, московские мужчины здорово вам насолили.

  -- Не мне. Одной моей подруге. Раз к ней тоже вот так на бульваре, не хуже, как вы сейчас ко мне, подсел такой же суфлер. Наговорил ей! Напел! Чего только не наобещал! А она развесила уши, поверила и согласилась. Он пожил с ней не­сколько времени, повытаскал из сундука последнее и скрылся.

   Вот видите, какие бывают мужчины! Чем с таким связываться, лучше век жить одной, себя переламывать. Шибалин:

   -- Да. Если только позволит природа себя переламывать.

   Миловидная уверенно:

  -- Природа у меня крепкая. Это мне все говорят. В мои годы редко какая девушка так живет. Не стыдно и замуж за хорошего человека выйти: глупостям не поддалась, себя сохрани­ла. А другие, мои однолетки, думаете, как живут? От них можно даже болезнь нехорошую получить. Одна моя подруга -- не та, а другая -- она раньше вместе со мной на дому шила, а потом раз приходит откуда-то и говорит: "Чем сдельно получать и каждый раз работу искать, лучше на пошивочную фабрику на месячное жалованье поступить". И стала она из дому пропа­дать. Как вечер, так принарядится и на улицу. Я ее спрашиваю: "Почему ходишь вечером"? Она: "На вторую смену". Понятно, я сразу догадалась, на какую "вторую смену" она ходит. И как-то говорю ей: "Лучше брось, а то придет время -- пожалеешь, да будет поздно". А она: "Пока не справлю на себя все самое дорогое, самое шикарное, до тех пор ни за что не брошу". И что ни неделя, то у нее какая-нибудь хорошая обнова: из платья, из белья, из обуви... Вот видите, какие и среди нас бывают! Она не подруга моя, а коешница -- койку снимает у меня...

  -- Ну, а вас она не соблазняла поступить на ту "поши­вочную фабрику"?

  -- Меня? Ну нет. Меня ничем временным не соблаз­нишь. Я не позволю себе сегодня с одним, завтра с другим. Я ищу мужчину самостоятельного, а не какого-нибудь Ваньку. Чтобы никогда ни он от меня, ни я от него. Чтобы во всякое время находиться вместе. Одним словом, как муж с женой. А вы -- что? Вы... тоже... присматриваете себе девушку? Вам какую, на постоянно или только так, время провесть?

   -- Ни ту ни другую... Никакую... Миловидная с недоверием:

  -- А чего же тогда вы тут... сидите?

  -- Дышу свежим воздухом.

   Миловидная недовольно воротит лицо в сторону:

   -- "Воз-ду-хом"?

   И с разочарованной миной на хорошеньком светлень­ком личике поднимается с места:

   -- Ну, мне пора идти. Надо еще зайти к одной подруге. Прощайте.

Шибалин, пытливо наблюдая за ней:

   -- Всего вам хорошего, гражданка. Вы, пожалуйста, извините меня...

   Миловидная задерживается на месте:

  -- За что же вас "извинить"?

  -- Да что так... неудобно вышло. Мне очень перед вами неловко...

  -- Почему же это вам передо мной "неловко"?

  -- Да потому, что я с вами как-то так... не того...

  -- Ну что ж. Ничего. Быть временной я все равно не согласилась бы.

   Шибалин с усмешкой:

  -- Я не об этом... Миловидная с раздражением:

  -- А я об этом!

   Глубже натягивает на глаза кожаный козыречек и рас­серженно удаляется прочь. В такт быстрым гневным шажкам дергает нежными плечиками: дерг-дерг-дерг...

   Шибалин провожает ее внимательными изучающими глазами.

XVII

   Удобно развалясь на скамейке и смело глядя всем прохо­дящим мужчинам в глаза, сидит в одной из аллей бульвара пожилая, упитанная женщина с очень грубыми чертами лица. Ее толстый мужичий нос и аляповато нарумяненные мясистые щеки вызывают усмешки и остроты прохожих. Ее наряд как нельзя более подходит к ее безобразной наружности. На ней старомодное, пышное, кричаще-пестрое, шелковое платье, все в ярусах, сборках, вышивках, лентах, кружевах, переливающихся все­ми цветами радуги, и такая же допотопная синяя шляпа с громадным канареечно-желтым крылом от неизвестной птицы. Когда эта дама делает какое-нибудь движение, все ее шелко­вое одеяние всеми своими радужными ярусами и синяя шляпа с желтым крылом издают сложное сухое шуршание, вызываю­щее в памяти тонкий звон на пустынном ветру металлических цветов на могиле.

   Поймав на себе удивленно-заинтересованный взгляд про­ходящего мимо Шибалина, женщина с безобразной наружнос­тью быстро подбирает в руки полы своих звенящих платьев и вместе с ними делает галантное движение вбок, вдоль скамьи, как бы освобождая для него рядом с собой местечко.