И оба они ищут, усиленно ищут.

   Сумерки...

   Вечер...

   Ночь...

   -- Толстый! Зря не идешь со мной. Такой, как я, не найтить.

ПУТЬ К ЖЕНЩИНЕ

Часть первая

I

   Через весь зал протянуты два гигант­ских матерчатых плаката. На одном написа­но: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" На другом: "Галоши снимать обязательно!"

   Зал от края до края заставлен столи­ками. Ресторан не ресторан, пивная не пив­ная, с первого взгляда не поймешь что.

   Вокруг каждого столика -- за стакана­ми чая, за бутылками пива, перед шашечными-шахматными досками, над раскрытыми журналами, газетами -- сидят тесными груп­пами люди самой разнообразной, самой неожиданной внешности.

   Частная беседа этих групп время от времени переходит в общий крикливый спор, в котором принимает участие весь зал.

   Вот все посетители зала вдруг обра­щают пышущие удовольствием лица в одну сторону, неистово аплодируют, стучат в пол ногами, стульями, бренчат стаканами, бутыл­ками, кричат, кого-то вызывают.

  -- Браво! Браво!

  -- Шибалин, браво!

  -- Никита Шибалин!

  -- Вот так ши-ба-нул!

  -- Это по-нашему, по-большевистскому!

   -- Товарищ, скажите, вы не знаете, Ши­балин коммунист?

  -- Нет. Он левее коммунистов. Коммунисты стоят на месте. А он вон куда хватанул.

  -- Да. Можно сказать, шарапнул по всему старому миру. По самой головке.

   Наконец тот, кого так усиленно вызывают, поднимается из-за своего столика, показывается публике всей фигурой, немножко польщенно, немножко смущенно улыбается.

   Рукоплескания крутой волной вдруг забирают в гору, в гору... Крики усиливаются...

   Какой-то остроглазый юноша вскакивает со стула и, за­чем-то показывая пальцем на Шибалина, радостно взвизгивает:

   -- Вот он!

   И сейчас же садится, раскатываясь мелким, довольным желудочным хохотом.

   В то же время в другом углу зала истерический, почти кликушеский вопль женщины:

   -- Шибалин, спасибо вам!

   Шибалин, крепко сложенный мужчина, с пристальным, чу­точку исподлобья, несуетливым взглядом, стоит среди битком набитого зала, кланяется аплодирующим в одну сторону, другую, третью, потом снова садится за свой столик, тонет в море других вертлявых, беспокойных голов.

   Прежняя женщина, в черной бархатной тюбетейке, в длин­нополом мужском пиджаке с горизонтальными плечами, Анна Новая, все время что-то записывающая в тетрадку, привстает, бледнеет, нервно кричит из своего дальнего угла:

  -- Пусть Шибалин выйдет на кафедру! А то многим ниче­го не слыхать!

  -- На кафедру! На кафедру! -- с непонятным весельем подхватывает весь зал. -- На кафедру! Ха-ха-ха!

   Шибалин встает, упирается ладонями в столик, смотрит на всех, терпеливо ждет, когда смолкнут.

  -- Товарищи! Зачем? -- в недоумении пожимает он пле­чами, когда зал утихает. -- Зачем непременно на кафедру? Можно и отсюда! Ведь здесь не лекционный зал, а всего только наш клуб. И то, что я вам сейчас излагал, вовсе не доклад, а просто так, несколько личных моих мыслей по надоевшему всем половому вопросу.

  -- На ка-фед-ру!.. -- тягучими голосами взывает зал, тре­бовательно и дружно. -- На ка-фед-ру!..

   Шибалин зажимает уши, улыбается, машет залу рукой, что сдается, неторопливой своей поступью шагает между столиками, идет среди множества устремленных на него восторженных взглядов, направляется в самый конец зала, увесисто взбирает­ся там по трем ступенькам на кафедру, берется сильными рука­ми за ее крышку, точно пробует прочность.

  -- Если так, -- обращается он ко всем уже оттуда и зоркими своими глазами посматривает с высоты трех ступеней вниз, -- если так, тогда давайте выберем председателя что ли...

  -- Данилова! -- еще не дав ему договорить, выпаливает в воздух прежний торопливый, азартный. И все собрание муже­ственным воем басит:

  -- Да-ни-ло-ва!.. Да-ни-ло-ва!..

   Пожилой человек с морщинистым лицом, с нагорбленной спиной, с выпирающими под пиджаком лопатками, с длинными пепельно-рыжими кудрями и с седоватой бородой, в больших черных очках, точно совершенно незрячий, покорно поднима­ется со своего места, забирает в одну руку стакан с недопи­тым чаем, в другую огрызок голландского сыра на ломтике хлеба, удаляется к кафедре, устраивается возле нее за от­дельным столиком, перебрасывается несколькими деловыми фразами с Шибалиным, расправляет кудри, бороду, напускает на себя председательский вид, звонит чайной ложечкой по стакану, предварительно перелив чай в блюдечко, и обраща­ется к залу:

  -- Товарищи! Но вот вопрос, пройдет ли у нас сегодня серьезное собрание? Ведь вы знаете, что бывают дни, когда на нас находит такое шалое настроение, род эпидемии...

  -- Пройдет! Пройдет! -- заглушают его веселые выкрики с мест.

  -- Что вы, на самом-то деле?.. Что, мы не можем что ли?..

  -- Ну смотрите же!'-- еще раз предупреждает Данилов, потом предлагает: -- Тогда, товарищи, вот что: одного председа­теля на такое собрание мало! Вопрос, поднятый вами, жгучий, трактовка Шибалина ультрарадикальная, дерзкая, страсти у всех разгораются... И я предлагаю доизбрать в президиум еще двух человек, лучше всего из нашей молодежи!

  -- Огонькова и Веточкина! -- несутся со всех концов зала к .кафедре голоса. -- Веточкина и Огонькова!

   Данилов знаком руки приглашает к себе двух молодых людей, фамилии которых называет собрание.

   Огоньков и Веточкин, юноши-однолетки, с улыбками громад­ного удовольствия на круглых зардевшихся румяных лицах, рас­саживаются за стол рядом с Даниловым, один справа от него, другой слева, весело перемигиваются с приятелями, сидя­щими в публике.

   Данилов звонит ложечкой по стакану:

   -- Прошу внимания!.. Товарищи, согласно вашему желанию дальнейшую беседу ведем организованным путем!.. Прошу соблюдать порядок!.. Слово берет для заключительной части своего доклада беллетрист Никита Шибалин!..

   По залу проносится довольный шепот. Все тянутся лица­ми вперед, смотрят на кафедру.

   Видно, как один запоздавший человек, с длинной цыплячь­ей шеей, согнувшись в колесо, со стаканом чая в руках, валко ковыляет на кривых ногах, согнутых в коленях, пробирается от двери с надписью "Буфет" к своему столику...

   Слышно, как за дверью с надписью "Бильярдная" сухо цокают друг о друга плотные бильярдные шары...

II

   Вдруг обе половинки двери "Буфет" с треском раскрыва­ются настежь и в зал с грохотом вваливается, споткнувшись, как мяч, о порог, совершенно пьяный великолепно одетый молодой человек со смертельно бледным лицом и с прядями темных волос, свисающих на глаза.

   И собрание в момент переводит заинтересованные взгляды с Шибалина на пьяного. Некоторые даже переставляют под собой стулья, чтобы было удобнее смотреть.

   А пьяный ломается. Останавливается возле дверей, осовело и вместе вызывающе пялит глаза на зал, ухар­ски подбоченивается, качается на месте во все стороны, точ­но в сильную бурю на палубе корабля, и обличительно вос­клицает:

   -- Ого-го, сколько тут маленьких "великих людей" собралось! Со всего СССРа слетелись!.. Чего тут сидите, чего делаете?.. Все Пушкина опровергаете?.. Валяйте, валяйте, мать вашу так, я послушаю!..

   Садится с краешка. Направляет на собрание насмешли­во разинутый хмельной рот, точащий слюну.

   Данилов стоит в председательской позе, не перестает звонить, не перестает кричать пьяному:

   -- Товарищ Солнцев! Товарищ Солнцев! Я не давал вам слова! Слово принадлежит не вам!

   Солнцев с трудом поднимается, откидывает с глаз вихры волос.

   -- Что-о? -- делает он шаг вперед, засовывает руки в карманы, заламывает назад корпус, шатается из стороны в сторону, как на слабых рессорах, пьяно щурит на председателя злые глазные щелочки. -- Что-о? -- силится он сделать еще шаг вперед, но вместо этого откатывается, как кресло на колесиках, на два шага назад. -- А ты кто такой? Что дал ты великой русской литературе, рыжая твоя председательская борода? Я тебя что-то не знаю, да и знать не желаю!