Мы покинули Италию через Бари, хорошо знакомый мне по моему пребыванию там по пути в Цетине. Между прочим, я не мог не зайти в отель "Кавур", где так страдал когда-то от холода. Теперь в нем было устроено центральное отопление. Пароход из Бари доставил нас в Салоники, После десятилетнего отсутствия мне снова пришлось увидеть Грецию и снова заговорить по-гречески. Я убедился, что еще не забыл этого красивого языка.
В Салоники я попал в первый раз в жизни. Этот город был уже третий год греческим. Он был очень интересен по своим контрастам между недавним турецким и новым греческим режимом. Это сказывалось на каждом шагу. Между прочим, большой православный храм Спиридона, являвшийся в течение почти пятисот лет мечетью, снова был обращен в церковь. Греки успели поставить лишь временный иконостас, но над ним были написаны крупными буквами две даты: 1430 г. и 1912 г. За время обращения храма в мечеть почти вся его живопись осталась нетронутой; поражала красота расписных сводов византийской эпохи. По-видимому, однако, этот храм впоследствии, уже при греках, сильно пострадал от пожара, уничтожившего значительную часть города. На набережной обращал на себя внимание небольшой крест, возле которого ходил часовой в критской форме; это было место убийства короля Георга. Как известно, он был убит при первом своем посещении вновь завоеванного города.
Переезд через Сербию оставил у меня тяжелое впечатление. Повсюду виднелись разрушения - следы войны. Страна вступила в новую войну, не оправившись от разорения после двух предшествовавших. Вид несчастной страны заставил меня во многом примириться с сербами.
После семилетнего перерыва я снова побывал в нашей миссии в Софии. Посланником там являлся бывший директор канцелярии министерства при графе Ламздорфе его любимец А.А. Савинский. Настроение в миссии было весьма тревожным, чувствовалось приближение разрыва с Болгарией. Против русских там уже были враждебно настроены, и я мог в этом убедиться при переезде из Рущука в Журжево через Дунай, когда с группой соотечественников возвращался в Россию. Болгарские власти отнеслись к нам крайне невнимательно. У меня возникли затруднения с багажом, в котором находилась дипломатическая почта. К счастью, все удалось уладить благополучно. В Бухаресте нашим посланником был мой старый знакомый по Дальнему Востоку и Петербургу С.А. Поклевский-Козелло. По принятому во время войны повсеместно обычаю союзные посланники собирались ежедневно на совещание. Французский и английский посланники каждый день завтракали у Поклевского, после чего говорили о делах. На завтраке присутствовал и весь состав миссии. Пробыв в Бухаресте лишь два дня, я выехал затем прямым путем в Петроград*. В 1915 г. еще действовало прямое сообщение между Одессой и Петроградом; сесть на прямой поезд можно было в Кишиневе.
______________________
* За время моего кратковременного пребывания в Румынии я случайно встретился с несколькими знакомыми румынами. Из разговоров с ними узнал, что, торгуя с Германией во время войны, они нажили большое состояние. Помещики вывозили в большом количестве хлеб.
______________________
После недолгого пребывания в Петрограде я поехал в Варшаву, чтобы посетить, как оказалось потом, в последний раз мой майорат Вышков, конфискованный поляками немедленно после войны. В Варшаве было тревожно. Попал я туда приблизительно за месяц до ее эвакуации. По городу уже ходили смутные слухи о свертывании военных госпиталей; были и другие предвестники грядущего отступления, но большинство населения не отдавало себе еще отчета в этом. И как-то странно было слышать в одной знакомой семье споры между мужем и женой о качестве вновь наклеенных обоев. На виднеющемся через окно противоположном берегу Вислы мне уже рисовались наступающие германские полки.
В общем на родине я пробыл недолго и обратно в Испанию выехал северным путем. Последний стал гораздо удобнее. Между Хапарандой и Торнио была построена железнодорожная ветка. Этим путем ехало много иностранцев-союзников из Китая, Персии и других стран. Мне пришлось встретиться с французской семьей, знакомой по Пекину, которую я не видел около двадцати лет.
В Мадриде застал своего посла больным. Он все больше и больше поддавался мрачным предчувствиям, часто в интимных разговорах повторяя слова: "Все рушится". Но тем не менее он продолжал весьма добросовестно выполнять свои обязанности, поддерживая близкий контакт с союзными коллегами, которых становилось все больше по мере вступления в войну новых держав. Для обсуждения какого-то "совместного шага" у нас как-то собралось одиннадцать представителей.
В начале февраля 1916 г. из Петрограда пришла телеграмма об увольнении барона Будберга с должности посла в связи с назначением его сенатором. Вместе с тем предписывалось запросить согласие испанского правительства на назначение послом нашего посланника в Брюсселе князя Кудашева. Будберг, уже больной, весьма тяжело переживал свою отставку, в особенности потому, что был назначен не членом Государственного совета, а сенатором. Это почему-то казалось ему необыкновенно обидным. В течение нескольких дней он почти не выходил из комнаты, скрывая от коллег свою отставку, как какой-то позор. Наконец, окончательно занемог, случайно где-то простудившись; при этом он не хотел обращаться к медицинской помощи. Мне с трудом удалось привести к нему лучшего испанского профессора, а также нашего португальского коллегу-посланника, который был по профессии врачом, притом весьма известным. По их заключению, положение посла было безнадежно. Он действительно вскоре впал в бессознательное состояние и едва мог узнавать посетителей. Своими последними словами, сказанными мне, он меня весьма тронул. Будберг озабоченно справился, почему я не получил назначения посланником в Норвегию. По его мнению, я был первым кандидатом на открывшуюся вакансию, как один из старших среди советников посольства*.
______________________
* В действительности я был назначен советником лишь в 1913 г., но имел в общем большой дипломатический стаж.
______________________
Через два дня посла не стало, и я телеграфировал в министерство о принятии мной (кажется, в пятый раз) управления посольством.
В связи со смертью посла испанцы отнеслись к нам с большим вниманием. Через час ко мне приехали с выражением соболезнования генерал-адъютант короля и первый министр граф Романонес. Меня также посетило большинство послов и в том числе папский нунций монсеньер Рагонези. Характерно, что в похоронах он все же не участвовал, потому что Будберг не был католиком.
В связи с похоронами посла мне пришлось заняться целым рядом церемониальных вопросов, которые в таких случаях играют в Испании большую роль. Все это было к тому же осложнено военной обстановкой. Помнится мое затруднительное положение, когда, провожая Романонеса, я встретил неожиданных для русского посольства гостей в лице австро-венгерского посла князя Фюрстенберга и его жены. Они обратились ко мне с просьбой позволить им проститься с телом их друга барона Будберга. Я, конечно, не счел возможным им в этом отказать, надеясь главным образом на то, что Романонес не предаст меня нашим друзьям-французам, которые, конечно, мне бы этого не простили. Другим осложнением был вопрос о том, кто будет отпевать покойного. По этому поводу ко мне зашел мой большой приятель, бельгийский поверенный в делах, с советом отнюдь не обращаться к пастору германского посольства, так как это может вызвать недовольство французов. В конце концов я с ним согласился, и Будберга отпевал английский капеллан.
По приказу короля, несмотря на то что Будберг перед смертью был уволен в отставку, русскому послу были отданы все почести, полагавшиеся при похоронах иностранного посла в Мадриде. Эти почести приравниваются к тем, которые воздаются в Испании генерал-капитану, иначе говоря, генерал-фельдмаршалу. В похоронах принимал участие весь мадридский гарнизон. В двенадцать часов дня был произведен пушечный салют. Тело посла везли на лафете, за которым шли представитель короля инфант дон Карлос, все придворные, все министерство и союзный и нейтральный дипломатический корпус. Мне помнится одно затруднение по протокольной части, возникшее из-за того, что, по словам главного испанского церемониймейстера, инфант при похоронах должен идти непосредственно за гробом, между поверенным в делах и представителем семьи покойного. Последнего в Мадриде не было. Я вышел из затруднения, попросив своего старого приятеля князя Гагарина, нашего генерального консула в Барселоне, изобразить из себя родственника Будберга, благо среди ближайшей родни покойного была одна княгиня Гагарина.
