Окрестности Барселоны необыкновенно живописны. В скалистой горной местности расположен весьма чтимый испанцами монастырь Монсеррат, или Монсальват. Этим именем воспользовался Рихард Вагнер в своих операх "Лоэнгрин" и "Парсифаль".
Во время войны близость Барселоны к французской границе сделала из этого города центр деятельности контрразведки всех национальностей. В особенности свирепствовала там французская контрразведка. Со мной случился курьезный случай. Я как-то зашел в агентство спальных вагонов, чтобы заказать себе место в уходящем на юг поезде, причем назвал себя и указал свое дипломатическое звание. Почему-то французу-агенту показалось это необыкновенно странным, и в результате французское консульство телеграфировало в наше, прося справки о моей, показавшейся подозрительной, личности. Подобные случаи, впрочем, происходили в Испании во время войны весьма часто. Помнится, что мне пришлось как-то убеждать англичан в том, что находившийся в Севилье русский советник посольства в Париже Севастопуло действительно русский дипломат, несмотря на свою греческую фамилию.
После Барселоны я посетил главные города испанского Средиземноморского побережья: Валенсию, Аликанте, Малагу и Картахену. В этих портах существовали наши нештатные консульства. Некоторые из консулов не говорили на иностранных языках, и мне пришлось впервые применить в продолжительных разговорах неполное знание испанского языка. Одним из главных сетований со стороны испанских коммерсантов было, по словам консулов, указание на полную приостановку торговли апельсинами и лимонами с Россией. Все побережье представляет собой рощу апельсиновых и лимонных деревьев. До войны торговля фруктами с Россией была весьма значительной.
Из Малаги я проехал в Альхесирас, прославившийся конференцией, названной этим именем, и в Херес, известный одноименным вином, которое расходится оттуда по всему свету. Погреба, вмещающие ряды гигантских бочек, тянутся на многие километры и представляют собой одно из богатств Испании. Некоторые бочки, наполненные столетними винами, носят особые названия: "Наполеон", "Виктория" и т.д. Из них посетителям обычно дают попробовать только несколько капель. Старый херес имеет совершенно особый кремнистый вкус. Он, очевидно, может нравиться лишь немногим знатокам.
В Гибралтаре, к губернатору которого я имел рекомендательное письмо от английского посла в Мадриде, я пробыл около суток, осмотрел высеченные в скале многоэтажные батареи и познакомился, насколько успел, с этой крепостью, являющейся в то же время и складочным пунктом для английской торговли с Востоком. На базарах Гибралтара можно встретить гораздо больше изделий восточных, чем европейских.
Из Гибралтара на маленьком пароходике я переехал в Танжер. Этот порт долгое время был яблоком раздора между Испанией, Францией, Англией, а в последнее время и Италией. Танжер, за исключением нескольких его улиц, в 1915 г. являлся типичным восточным городом, переполненным живописным арабским населением, вид которого переносит вас сразу далеко на Восток. Когда я жил в Танжере, в нем уже господствовал тот сложный режим, который до сих пор причиняет столько хлопот западноевропейским дипломатическим канцеляриям. В то время как северная часть Марокко представляет испанскую зону, сам город и его непосредственные окрестности находятся под управлением ряда европейских держав, подписавших Альхесирасскую конвенцию. В их числе была и Россия. Нашим генеральным консулом был Воеводский, мой старый знакомый по Южной Германии; у него я и остановился. Мне вновь после Китая пришлось встретиться в Танжере с группой европейских дипломатов, поставленных в чуждые им условия и действовавших совместно, как дипломаты в Пекине, в деле "насаждения культуры" в восточном государстве. Между Пекином и Танжером много общего. Европейцам присуща та же черта - недоверие к местному населению. Во время моего посещения Танжера там было настолько неспокойно, что европейцы не решались при прогулках верхом удаляться более чем на пять километров от города - бывали случаи нападений на одиноких европейцев со стороны местного населения. Вообще европейской администрации и полиции весьма трудно разбираться между различными элементами арабского населения. Например, на базаре, который посещают в большом количестве окрестные жители, я невольно задавался вопросом: кто среди этих статных, одетых в белые бурнусы арабов, столь похожих друг на друга, выступал или намерен выступить с оружием в руках против иностранных поработителей?
Испанцам, совершенно нетерпимым в религиозном отношении, конечно, особенно трудно справляться с задачей умиротворения Марокко. Мне пришлось слышать разговор между капитаном пароходика, поддерживающего сообщение между Гибралтаром и Танжером, и пассажиром-арабом. Капитан старался доказать арабу, что испанцы являются весьма благожелательными правителями Марокко и терпимо относятся к магометанской религии. На это араб задал лишь один вопрос: почему же во всей Испании нет ни одной мечети? Действительно, после изгнания мавров в Испании нет не только ни одной мечети, но даже синагоги или вообще храма некатолического культа. На католическом кладбище не может быть похоронен ни один иноверец. Правда, в Мадриде существуют две капеллы - лютеранская и английская при германском и английском посольствах, но первая из них, хотя и выходит на улицу, не украшена крестом, а вторая запрятана в глубине двора посольства. Как мне рассказал английский посол, она была перестроена из здания бывшей конюшни.
Из Танжера я проехал через Гибралтар в Кадис. Наше штатное консульство там было уже закрыто, и обязанности консула исполнял нештатный вице-консул. За последние годы после потери Испанией ее американских колоний движение судов в Кадисском порту крайне уменьшилось. Для Северной и Средней Европы имеют значение такие североиспанские порты, как Виго и Бильбао (туда шел вместе с норвежским и наш финляндский лес), а для средиземноморских стран - Барселона. Как и многие другие испанские города, Кадис представляет собой живописную декорацию в стиле былого испанского величия. Особенно живописна размываемая Атлантическим океаном крепость, построенная на морском берегу из желтого камня.
В Мадриде я застал мало перемен. Если таковые и были, то лишь в смысле постоянного сгущения военной атмосферы и усиления пропаганды, поддерживаемой двумя воюющими коалициями. Союзные дипломаты совершенно отгородились не только от представителей центральных держав, но и от значительной части испанского общества, проявлявшего германофильские тенденции. В этом отношении весьма характерным является замечание короля, сказанное одному из союзных журналистов: "В Испании за союзников лишь я да "сволочь"" (под последним понятием Альфонс XIII, по-видимому, подразумевал настроенное социалистически и нелюбимое им рабочее население Барселоны и других портовых городов). Как бы то ни было в остававшейся нейтральной Испании все более чувствовалось воздействие ближайших соседей - союзников: французов, англичан, а вскоре затем итальянцев и даже португальцев, вступивших в ряды союзников последними. К тому же население Испании, плохо знающее иностранцев, которых в общем недолюбливает, питает особую ненависть к французам и англичанам. В Северной Испании всякий иностранец называется "францез", а на юге - "инглез".
Весной 1915 г. я решил уехать в отпуск в Россию, куда меня вызывала семья. При этом я наделся, что в Испанию больше не вернусь, если только министерство найдет для меня другое назначение. Кроме того, германо-австрийский фронт проходил уже близко от Варшавы, и мне необходимо было побывать в своем майорате. Пользуясь тем, что Болгария еще не вступила в войну, я решил проехать южным путем, через Италию и Балканский полуостров. В нашем посольстве в Риме я застал осложнения - результат войны. Первый секретарь посольства был внезапно уволен в отставку за поддержание знакомства с германским морским агентом. Посол А.Н. Крупенский был отозван и замещен моим бывшим начальником в Бухаресте М.Н. Гирсом. Советник же посольства, вскоре затем душевно заболевший, был уже тогда не совсем нормален. Например, он сбрил бакенбарды, которые носил всю жизнь; мне он объяснил, что бакенбарды придают ему большое сходство с Францем Иосифом, и поэтому появиться в таком виде в Петрограде неудобно. Из Рима до Петрограда я ехал вместе с послом Крупенским.
