2

   За несколько дней до приезда Будберга произошло то событие, которое явилось формальным поводом мировой войны, - убийство в Сараеве наследного эрцгерцога австрийского Франца Фердинанда. Узнал я об этом в тот же день от австро-венгерского посла князя Фюрстенберга. Он жил со мной по соседству в той же гостинице. Известие было ему передано из Парижа по телефону. Кстати, о Фюрстенберге. Мы все в русском посольстве были с ним в очень дружеских отношениях, а потому друг с другом откровенны. Ни Фюрстенберг, ни я, да и вообще никто из нашего дипломатического корпуса не придавал этому известию всего его рокового значения. Испанское правительство отслужило по покойному эрцгерцогу торжественную панихиду в присутствии короля и всего дипломатического корпуса, а через два дня я уехал в отпуск в Вышков, воспользовавшись на этот раз только что введенным ускоренным железнодорожным сообщением. Выехав, как мне помнится, в воскресенье в восемь часов утра из Мадрида, я был на следующий день в семь утра в Париже, где побывал в нашем посольстве. Мои коллеги так же мало предвидели наступающие события, как и мы в Мадриде. В Париже я попал на дальневосточный экспресс, отправлявшийся в то время раз в неделю, по понедельникам, из Парижа на Варшаву и Москву. Во вторник в семь часов вечера я был уже в Варшаве. К счастью, моя дочь успела к этому времени поправиться, и я спокойно зажил в Вышкове, надеясь провести там свой отпуск. Однако этому не было суждено осуществиться. Уже через две недели после моего приезда в Вышков начали приходить известия о надвигающейся опасности войны; через день большинство моих слркащих были вызваны в Пултуск на мобилизацию, а еще через три дня мне телефонировали ночью из Варшавы, что германская армия заняла Калиш и наступает на севере Царства Польского, у Млавы. Мне советовали увезти семью из Вышкова. Как мне было известно из варшавских военных кругов, в то время предполагалось очищение всего Царства Польского вплоть до Брест-Литовска. Делать было нечего, пришлось выехать через Варшаву в Петербург. Я решил к тому же немедленно предоставить себя в распоряжение министерства на тот случай, если бы я в этот критический момент мог быть ему полезен.

   В Варшаве, оказавшейся в самом начале войны вблизи фронта, настроение было весьма тревожное. Улицы переполнены мобилизованными; их с плачем провожали матери и жены. Вокзалы буквально осаждались желавшими выехать из города и охранялись войсками. Последних в городе к тому же оказалось весьма мало; весь варшавский гарнизон был двинут на австрийский фронт. Как бы то ни было, несмотря на все затруднения, мне удалось попасть с семьей в поезд, эвакуирующий судебные учреждения, и мы оказались через два дня в своей петербургской квартире.

   На следующий день после приезда я направился в Министерство иностранных дел. Мне было передано от имени министра, что в Мадрид я пока возвращаться не должен и что мне поручается образовать при испанском посольстве в Петербурге справочный стол о русских, оставшихся на территории вражеских стран. В одной Германии их было более 40 тысяч: курортный сезон был в полном разгаре, а дней за десять перед тем о столь близкой опасности войны еще никто не думал. Между тем испанское посольство в Петербурге, правительство которого приняло на себя покровительство нашим гражданам в Германии и Австро-Венгрии, было малочисленно (посол и два секретаря). С внезапно порученным ему делом оно, очевидно, справиться не могло. Мне были даны сравнительно большие полномочия, вплоть до самостоятельных ответов за подписью министра или его товарища на бесконечное число получавшихся в министерстве телеграмм и писем, связанных с делом защиты интересов оставшихся в Германии и Австро-Венгрии русских. Мне удалось набрать довольно большой состав сотрудников - их было через несколько дней около двенадцати человек, и я целые дни проводил в испанском посольстве, в двух больших полупустых комнатах, предоставленных в наше распоряжение.

   Число посетителей и телефонных разговоров с каждым днем росло. Бывали дни, когда в посольство приходили по нескольку сот человек, и мне пришлось отказаться от возможности принимать каждого из посетителей поодиночке. Я завел систему коллективных приемов. Это облегчалось тем, что в общем приходилось говорить каждому почти одно и то же, к сожалению, мало утешительное. В течение двух недель, несмотря на наши многочисленные телеграфные запросы, испанское посольство в Берлине не отзывалось. Между тем петербургское посольство Соединенных Штатов Америки, принявшее на себя охрану в России германских и австро-венгерских интересов, исправно получало телеграммы из Берлина. Положение становилось ненормальным. Переговорив с испанским послом, я поехал в Министерство иностранных дел, чтобы настоять на прекращении передачи в Германию телеграмм американского посольства, до тех пор пока из Берлина не начнут поступать испанские телеграммы. На подобный решительный шаг наше министерство, однако, не пошло. Мне помнится, как, к моей большой досаде, в одном из отделов министерства стала подготавливаться нота американскому посольству и подвергаться бесконечным изменениям и поправкам. В связи с этим меня несколько раз приглашали на особое совещание при министерстве, где я отстаивал свою точку зрения о необходимости решительных мер. Наконец, из Берлина от испанского посла Поло де Барнабе пришла первая телеграмма со справками о некоторых застрявших в Германии русских; я помню, с какой гордостью сообщил мне ее содержание испанский посол в Петербурге граф Картагена.

   С этих пор дело защиты русских в Германии и Австро-Венгрии испанскими представителями начало понемногу налаживаться, и в ближайшие дни в нашем распоряжении уже было довольно большое количество сведений о русских, оставшихся во вражеских странах. За время моей работы в испанском посольстве там перебывал почти весь знакомый и незнакомый мне Петербург. Он назывался, впрочем, уже Петроградом. Переименование это состоялось через несколько дней после объявления войны. Вскоре наш отдел при испанском посольстве получил и новую работу, именно по переводам денег русским, оставшимся в неприятельских странах. Дело было налажено так: каждый из родственников лиц, которые застряли в Германии или Австро-Венгрии, мог ежемесячно им переводить до 300 рублей. В исключительных случаях я получил право разрешать пересылать до 500 рублей. В первый же день, когда мы открыли эти операции, у нас оказалась сумма, превышавшая 45 тысяч. Для удобства в мое распоряжение был откомандирован артельщик министерства, который и нес ответственность за собранные суммы. В связи с ростом отдела справок было решено перевести этот отдел в министерство, где его кое-как приютили*.

   ______________________

   * Толпа родственников устремилась после этого в министерство. Там слышались их тревожные вопросы: "Где здесь испанское посольство?". Они наивно полагали, что посольство перевели целиком в помещении министерства.

   ______________________

   Одну из комнат министерской библиотеки мне отвели под кабинет. К этому времени удалось наладить довольно обширную картотеку. На каждой карточке записывались имя и фамилия разыскиваемого лица, а также все сведения о нем, полученные от родственников или от испанцев из Германии или Австро-Венгрии. В связи с тем, что испанские представительства взяли на себя перевод денег русским гражданам во вражеских странах, наше министерство финансов ассигновало на это несколько миллионов рублей. Эти деньги предназначались для оказания помощи вообще всем нашим гражданам, застрявшим за границей и попавшим в тяжелые материальные условия. Помощь можно было оказать через наши представительства в тех союзных и нейтральных странах, где оказались большие скопления русских, не знавших, каким путем выехать на родину или же получить оттуда деньги*.

   ______________________

   * В связи с моей работой по справочному бюро я следующей весной был произведен в действительные статские советники.