Одна за другой повторялись атаки. На земле, кажется, не было живого места, деревни в районе сражения были объяты пламенем пожара, и в воздухе даже на высоте 2000-3000 метров в кабине самолета пахло гарью.

В составе четверки в первом вылете мы прикрывали район Горлищево. Солнце еще только взошло, а в воздухе уже шло сражение. Десятки истребителей и бомбардировщиков вели бой; трассы пулеметных очередей и зенитных снарядов, перекрещиваясь, разрезали пространство огненными нитями.

В нашем районе под прикрытием двух «мессершмиттов» появился «Хейншель»-126. Посылаю одну пару для [287] уничтожения корректировщика, сам с Орловым атакую истребителей. По тому, как противник принял нашу атаку, было видно, что мы имеем дело с опытными летчиками. Фашисты хотели устроить ловушку: ведущий отошел влево с потерей высоты, а ведомый - вправо с небольшим набором. Мы также вынуждены были разойтись. Иначе один из них набрал бы высоту и затем, имея преимущество в ней, никем не связанный, атаковал бы сверху.

- Атакую ведущего, бей ведомого! - передаю Орлову и иду в атаку.

Выпустив по короткой очереди, мы сошлись с неприятелем на встречно-пересекающихся курсах. Фашист принадлежал, по всей видимости, к «бриллиантовой» молодежи, пришедшей сюда из противовоздушной обороны Берлина, и еще не знал о том, что «як» по своим тактико-техническим качествам превосходит «мессершмитт». Он охотно пошел на воздушный бой, состоящий из фигур высшего пилотажа в вертикальной или наклонной плоскости, то с набором, то с потерей высоты.

Началось «кувырканье». Противник старался зайти в хвост моему самолету, а я - его, стремясь завоевать превосходство. В начале боя он на какую-то долю секунды из верхней точки наклонной петли перешел в пикирование раньше, чем я из нижней точки перевел свой самолет в набор. Но это было только вначале. На второй и третьей вертикалях преимущество было уже на моей стороне: мой «як», превосходя в маневре и скороподъемности, брал верх над «мессершмиттом».

Создаю предельно переносимые перегрузки. Вижу, что противник не из слабых. Для того чтобы выйти победителем, требовалось отдать все силы. Малейшая ошибка - смерть. Не отрываю глаз от самолета врага. Запрокинув голову вверх и превозмогая действие огромных центростремительных сил, приближаюсь к нему. Или противник не поверил в то, что советский истребитель мог обойти его на вертикали, или был слишком привязан к шаблону, но видя, что его положение ухудшается, он продолжал уходить вертикально вверх. При этом скорость в верхней точке упала до минимальной, и его самолет, медленно переваливаясь из положения вверх колесами, казалось, зависал. Этим я и решил воспользоваться. [288]

В одном ставшем последним для фашиста маневре, когда его самолет, словно подвешенный на невидимой нити, медленно преодолевал верхнюю точку, я подошел к нему так близко, что через переднее стекло фонаря в кабине «мессершмитта» увидел летчика с запрокинутой головой, наблюдавшего за мной. Взял упреждение, и длинная очередь накрыла самолет с фашистской свастикой.

Враг вошел в отвесное пикирование. Поединок окончен. На огромной скорости он уходил все ниже и ниже, быстро приближаясь к земле. Наконец огненная вспышка возвестила о том, что самолет вместе с летчиком врезался в землю.

Все! Ищу Орлова, но его нет. «Где он? Если он ведет бой, хорошо бы ему помочь, а если закончил, то надо найти его и продолжить выполнение поставленной задачи». Но никого в этом районе нет - ни пары, которая ушла на уничтожение корректировщика, ни моего ведомого.

«Вот так повоевали, - подумал я. - А что если сейчас придут бомбардировщики и разбомбят Горлищево?»

Кружусь, бросая самолет из стороны в сторону, не отходя от Горлищева. К счастью, бомбардировщики к моему району не подходят, а истребители, сойдясь парами на лобовых, проскакивают дальше, не продолжая боя, а лишь обмениваясь пулеметными очередями.

Наконец время прикрытия вышло, надо лететь домой.

Вдруг с юга-востока показалась группа бомбардировщиков, за ней другая. Разворачиваюсь с набором высоты и занимаю выгодное положение над противником. Одновременно слышу со станции наведения команду:

- Атакуй бомбардировщиков, не допусти к Прохоровке.

Впереди по курсу противника Прохоровка, где сосредоточиваются наши танки.

- Понял, - отвечаю по радио и иду в атаку на флагманскую машину.

Двухмоторный «юнкерс» растет в прицеле. Синими струйками потянулись мне навстречу трассы пулеметных очередей. Выношу перекрестие сетки прицела на упреждение, соответствующее скорости бомбардировщиков и ракурсу цели, нажимаю на гашетки - пулеметы, сделав по одному выстрелу, захлебнулись: кончились патроны. [289]

Продолжаю атаку, иду прямо на самолет ведущего в расчете на то, что враг не выдержит и начнет бросать бомбы. Немного отвернув, чтобы не столкнуться, проношусь между его крылом и стабилизатором. Мои расчеты оправдались: бомбардировщики, не выдержав атаки, открыли бомболюки и начали поспешно отходить на свою территорию. Снова боевой разворот, и я над подошедшей второй группой; повторяю маневр почти в отвесном пикировании. «Юнкерсы» не замедлили освободиться от бомб и, отстреливаясь из всех пулеметов, развернулись в сторону фронта.

За второй группой следовала третья. Еще маневр - и снова атака, опять на флагманский самолет. Фашист, избегая тарана, резко развернул свою машину и наскочил на идущий слева свой самолет. Столкнувшись, оба они начали разваливаться в воздухе. Остальные, сбросив бомбы, стали уходить.

- Благодарю за работу, - прозвучал в наушниках голос командующего.

…Чувствовалась усталость, в горле пересохло настолько, что невозможно было разговаривать. Зарулив на стоянку, узнаю, что Орлов сбил «мессершмитт» и, пристроившись к другой паре, провел еще два воздушных боя.

Мой самолет нуждался в небольшом ремонте: надо было заделать пробоины и заменить разорванный правый бензиновый бак. На эту операцию потребовалось около получаса - время, достаточное, чтобы немного отдохнуть и разобрать вылет.

Поразмыслив, прихожу к выводу, что на этот раз решение было принято неудачно. Я распылил силы, дрались по одному. Спасла только техника пилотирования - главный фактор в сочетании огня и маневра в воздушном бою. Но для того чтобы умело использовать индивидуальную технику пилотирования в групповом бою, необходима хорошая групповая слетанность, позволяющая истребителям наносить мощный групповой удар по врагу. От умелого взаимодействия между отдельными самолетами, парами и звеньями внутри самой группы зависит боеспособность эскадрильи и части в целом. Поэтому лучше было бы главную цель атаковать всеми силами. Такой целью был корректировщик, дававший поправки артиллеристам противника при обстреле наших позиций. [290]

Таким образом, неправильно наметив главный удар, я принял и не совсем верное решение. В сложившейся обстановке, когда основными целями были бомбардировщики противника, не следовало связываться с «мессершмиттами». Подробно разобрав полет и уяснив все его положительные и отрицательные стороны, мы снова были готовы к вылету.

Из- за капонира вдруг показался парторг полка капитан Константинов. Он шел между кустами, по узенькой свежепротоптанной тропинке.

- А где Яша, товарищ капитан?

По лицу парторга можно было догадаться, что он принес неприятную весть. Его доброе лицо было мрачным. Все как-то притихли, чуя неладное.

- Нет, брат, твоего друга, - сказал Константинов.

На рассвете нашли его самолет. Варшавский сел смертельно раненным: пуля попала в грудь навылет. Когда к нему подбежали и открыли фонарь, он смог лишь повернуть голову и сказать: «Командира не послушал», - и тут же в кабине умер.

Привезли его записную книжку и дневник.

Константинов протянул мне потрепанный блокнотик.

«Сегодня меня назначили старшим летчиком, но у меня нет ведомого. Буду по-прежнему летать в паре с командиром. Да это и лучше. По всему видно, что ожидаются сильные бои, а я еще по-настоящему, можно сказать, не дрался - есть возможность поучиться», - писал Варшавский, видимо сидя в кабине на дежурстве, перед своим последним вылетом.