Полковник Котляр в эту ночь контролировал работу летчиков полка и видел все, что происходило на переправе и в воздухе над ней. [195]

Первой вылетела эскадрилья майора Дюпина. Экипажи подавления средств ПВО сбросили светящиеся бомбы. В населенном пункте было видно большое оживление: через мост переправлялась колонна танков и автомашин. В этот момент подошло звено ударной группы. Снизившись до бреющего полета, самолеты сбросили на переправу бомбы. Вслед за ними нанесла удар по переправе основная группа.

Мост был разрушен. Противник, пытаясь поймать лучами прожекторов наши самолеты, идущие на малой высоте, невольно освещал свою переправу. Этим воспользовались наши летчики. В течение ночи они совершили несколько групповых налетов, бомбя колонну противника и мешая ему переправляться через реку.

На рассвете наступившего дня до 50 танков с пехотой, отрезанных от своих частей водной преградой, были встречены нашими наземными частями и полностью разгромлены. Благодарственная телеграмма, полученная летчиками от командования фронта, была достойной для них наградой.

Таковы были командиры наших частей и соединений. Наряду с большими организаторскими способностями, умением сплотить вокруг себя летный и технический состав, научить, воодушевить подчиненных на выполнение любых задач наши командиры отличались высоким летным мастерством и беспредельной личной храбростью. Впоследствии мы стали удерживать их от чрезмерного увлечения полетами, личного участия в воздушных боях. И это не потому, что хотели оградить их от опасности, вернее, не только потому. Обстановка требовала, чтобы командиры больше занимались организацией боевых действий, разработкой заданий, обеспечением выполнения их, учебой и воспитанием личного состава.

Ну, а летчики? Каковы были они, эти рядовые воздушные бойцы, покрывшие бессмертной славой знамена Советской Армии? Они были подлинными героями. И вместе с тем - обыкновенными людьми. Надо было иметь немного проницательности, чтобы в обыкновенном русском парне, какими в большинстве своем были наши летчики, разглядеть героическую натуру, человека, могущего в любой момент пожертвовать жизнью, если этого потребует от него Родина. Слово Родина звучало, как боевой клич, зовущий на бой во имя самого святого, во [196] имя жизни советского человека. В те месяцы военные газеты часто помещали короткие корреспонденции или очерки о воздушных боях в небе над Брянщиной. Но сколько подвигов, имен оставалось в совершенной безвестности!

Не помню подробностей, но однажды случилось так, что моя машина оказалась рядом с полевой землянкой, возле которой стояла группа пехотинцев. Я подошел к ним и попросил прикурить. Обратив внимание на мою авиационную форму, один молодой солдат сказал:

- А Конев-то у вас, поди, геройскую звезду носит? - Это кто же такой Конев? - спросил я.

- А летчик такой есть, - пояснил все тот же солдат. - Очень героический летчик! А мы думали, вы его знаете. Его тут у нас и то все знают. Как он бьет этих воздушных гадов - аж дым идет! Очень технично он их колотит.

Капитана Г. Н. Конева я знал и пообещал передать ему похвалы товарищей-пехотинцев.

Вскоре вместе с командующим мы выехали в истребительный полк, чтобы провести летно-тактическую конференцию по распространению боевого опыта лучших воздушных бойцов фронта. В этом полку и служил летчик-истребитель Конев.

Задолго до того как подъехать к аэродрому, на котором базировался истребительный полк, мы увидели в воздухе много вражеских самолетов и наших истребителей, которые вылетели им навстречу. Мы увидели, как к большой группе немецких бомбардировщиков подлетели два или три наших истребителя и навязали им воздушный бой. Вскоре с аэродрома поднялись еще два истребителя Як-1 и на форсированном газу устремились на запад. А через минуту в том же направлении мы различили в воздухе три точки. Они быстро увеличивались: шли три бомбардировщика типа Ю-88. Наши истребители, быстро набрав высоту, пошли в атаку.

Это была дерзкая, стремительная атака. Помню, с каким волнением и азартом наблюдал за ней командующий. Я, затаив дыхание, с восхищением тоже смотрел в ясное небо. Было особенно приятно видеть, что наши летчики атакуют стремительно и грамотно.

Заметив истребителей, фашистские летчики сомкнули [197] строй, приготовились к отражению атаки. Истребители выбрали для первой атаки левый задний бомбардировщик. Сохраняя между собой дистанцию и интервал, они увеличили скорость. Нам было видно, как сокращается расстояние до цели. Ведущий истребитель делает горку и уклоняется вправо, чтобы зайти со стороны. Ведомый заходит сверху и сзади.

Вот они устремляются на цель и одновременно открывают огонь по левому «юнкерсу». В тот же миг вражеский бомбардировщик загорается и сваливается на крыло.

В небе раздался звенящий гул мотора: то ведущий истребитель устремился в боевой разворот и затем как бы на минуту завис в воздухе, сделал разворот через левое крыло и уже ястребом спикировал на головной бомбардировщик, который сбросил беспорядочно бомбы и стал уходить на юго-запад.

Советский истребитель, выйдя из пике, снова устремился в разворот и снова красивым и точным маневром повторил атаку. На этот раз «юнкерс» клюнул носом и, свалившись на крыло, стал беспорядочно падать. Под бомбардировщиком показались два парашютиста.

- Как воюют, а?… Молодцы! - воскликнул восхищенно командующий.

Через несколько минут мы были на аэродроме и узнали, что на ведущем истребителе был капитан Г. Н. Конев. Мне захотелось немедленно с ним встретиться, поздравить его с очередной победой, но его самолет снова готовился к вылету, и Конев сам руководил подвеской эрэсов.

С капитаном Коневым я встретился вечером. Едва открыв дверь столовой, услышал дружный смех летчиков: посредине сидел худощавый белокурый капитан Конев и что-то рассказывал. Увидев меня, он смолк.

- Продолжайте рассказывать, - попросил я капитана, но он почему-то молчал.

Я сделал вид, что ничего не знаю о нем, и задал ему вопрос:

- Ну как, товарищ Конев, воюете?

- Ничего, товарищ бригадный комиссар, как все.

- И сбитые самолеты имеете на счету? [198]

- Немного. Всего восемь.

Это была рекордная цифра в полку.

…Час спустя я проходил мимо землянки, в которой жил Конев. У входа в нее сидели все те же летчики и слушали баяниста. Я присмотрелся к летчику, склонившемуся над баяном, и снова узнал в нем Конева. Подивился его замечательной игре. Он играл что-то протяжное, русское. Несколько голосов негромко подпевало. Величаво-грустная мелодия напоминала каждому о близком и родном.

Великое дело - песня на войне! Она особенно волнующе звучит в устах солдата, в устах того, кто всего лишь час назад мужественно дрался с врагом, каждую минуту рисковал жизнью. Но прошла эта минута, солдат победил, он остался жив и вот теперь сидит среди друзей, растягивает баян и поет о любви и счастье. Признаться, я любовался в ту минуту Коневым. Сердце наполнилось верой в силу и непобедимость народа, у которого есть такие сыны.

Шел октябрь 1941 года. Тяжелые дни переживала наша Родина. На главном направлении Брянского фронта врагу удалось хоть и медленно, но продвинуться вперед. Гитлер вел себя, как азартный картежный игрок: он ставил на карту все. Новые и новые соединения танков вводил он в боевые действия, в воздухе увеличивалось количество самолетов.

В этот период враг имел явное превосходство в боевой технике, особенно в танках и самолетах. Участники боев хорошо помнят, как остро чувствовался недостаток в них у нас. Из-за этого приходилось на одной и той же машине совершать по пять и больше вылетов в день.

В упорных боях на подступах к Москве Советская Армия наносила врагу чувствительные удары. Ценой огромных потерь в живой силе и технике немецко-фашистским войскам удалось выйти к концу октября на нашем фронте к Туле. Советские воины вместе с вооруженными батальонами, созданными партийной организацией города, окружили Тулу железным кольцом обороны. Не сумев прорвать ее, гитлеровцы устремились на юго-восток, к Рязани, намереваясь обойти Москву с востока. Но и здесь они встретили мощное сопротивление Советской Армии. [199]