Когда он с 49-м авиаотрядом прибыл в Правобережную группу, все ему обрадовались. Нельзя было не любить этого прекрасного, смелого летчика, душевного человека. Летал он в основном на разведчиках «эльфауге» и «анасаль». Но частенько просил и «ньюпор».
Яков Гуляев - он уже дважды бежал из белогвардейского плена. Но все отмалчивался. Однажды комиссар группы Кожевников предложил ему:
- Товарищ Гуляев, ты у нас бегун-профессионал. Расскажи, как обманул белых. Это на пользу дела.
К просьбе комиссара присоединились все остальные.
- Да рассказывать-то нечего. Просто жить хотел. И бить врагов до конца, как велел товарищ Ленин.
- Ну давай, Яша, не тяни! - взмолился Васильченко.
- Да что говорить-то? Едет эшелон нашей Гатчинской школы авиации в Казань. Эвакуируется из Питера для продолжения учебы. Тысяча девятьсот восемнадцатый год. Подкатываем к одной станции. Настроение дорожное: кипяточку бы достать. А тут на эшелон две пушки навели и штук пятнадцать пулеметов. Белогвардейцы и мятежники из чехословацкого корпуса.
Окружили они состав и пошли по теплушкам. Наш один, изменник, фельдфебелева шкура, идет с ними и пальчиком показывает: [152]
- Этот большевик, этот и вот тот.
Взяли и меня. Всего собрали человек пятнадцать. И добавили в нашу группу одного чехословацкого солдата. Видно, товарищ наш: погоны с шинели сорваны, без ремня, лицо в кровоподтеках.
Белый вахмистр, здоровый детина с красным лицом, и чешский поручик в очках посоветовались. Потом вахмистр как заорет, аж рыжие усы торчком встали:
- В бога, в мать-богородицу - всех в расход!
Построили нас попарно. Окружил конвой. И повели. Идти недалеко: лощинка рядом.
Я оказался в последней паре с чехословацким товарищем. А думаю об одном: бежать, бежать.
Посмотрел на соседа. Он на меня. Поняли мы друг друга. Я кивнул ему вправо. Себе рукой показал влево. Он своими голубыми глазами ответил мне: «Да!»
Подошли к повороту дороги.
Толкнул я соседа локтем. И бросились мы в разные стороны.
Бегу. Слышу сзади выстрелы. Между лопатками аж холодно стало. Сейчас, думаю, попадут… Но лечу, петляю. Никогда раньше не бегал так быстро. И ушел я. А через день добрался до красных отрядов.
- А ревьелюциан чех? - спросил Киш.
- Стреляли много. И по мне и по нему. Удалось ли товарищу уйти - не знаю. Но его голубые глаза не забыть никогда.
Кто- то напомнил:
- А второй раз, Яков Яковлевич, как было?
- А так, - продолжал рассказ Яша. И все напряженно слушали его глуховато звучащий голос. - Летал я уже в нашем Втором истребительном дивизионе. Была осень тысяча девятьсот девятнадцатого года. Помните, вызвали меня и дали задание от командующего Четырнадцатой армии? - спросил Гуляев.
- Как, Яша, не помнить: вылет был очень важный, - отвечал я, - разведать сосредоточение крупных сил деникинцев в районе Брянска. Полет дальний, в тыл противника.
- Ну вот. Прихватил я четыре бомбочки и полетел. Выскочил на железнодорожную станцию. Там - дым коромыслом: идет выгрузка артиллерии, кругом конные части, пехота. [153]
Разок прошелся - пробрил из пулемета, сбросил бомбу. Ну, известно, там суматоха. Но и по мне садят залпами. Второй раз пошел в атаку. И бросился в глаза серый штабной вагон с отдельным паровозом. Я в него из пулемета, а на подходе и бомбочкой угостил. И удачно: с высоты ста пятидесяти метров хорошо видно, что попал. Оттуда дым повалил, и белогвардейцы без шинелей выскакивают, как ошпаренные. На третьем заходе и они крепко меня саданули: стойку перебили, плоскости стали как решето - просвечивают.
Я тоже озверел: самолет жалко. Заметил, что в небольшом составе на трех платформах орудия стоят, а остальные вагоны - крытые. Причем два у паровоза, а три - за платформами. Ну, думаю, в задних, наверно, снаряды. Прицелился получше - кинул последнюю бомбу. И точно! Только вагоны пролетел - как ахнет - самолет подбросило! Оглянулся, а там вместо состава огонь полыхает.
Развернулся домой. На душе весело: везу хорошую разведку и поработал неплохо. Тут мотор стал. Высота - двести метров. Планирую на поляну. Взглянул на станцию, а оттуда человек сто за мной скачут. Увидели, что иду на вынужденную, а злы, понятно, как голодные волки.
Сел. Открыл сливной кран. Намочил ветошь, бумажки свои кое-какие. Поджег. Пламя полыхнуло, и с ветерком мгновенно охватило машину.
Куда, думаю, от конных бежать? В лес! Они на поляну, стреляют с ходу, а я от них в ельничек. Их много, я один. Они пока спешились, договорились, как меня ловить, я все бегу и бегу куда глаза глядят, туда, где чащоба.
И ушел. Разведданные командарму доставил.
* * *
Второе августовское наступление Красной Армии, провал попытки обосноваться на Кубани и Северном Кавказе выбили Врангеля из седла. Он понял, что продвижение на восток не сулит ничего: донское и кубанское казачество не хотело связывать свою судьбу с последним контрреволюционным генералом. Тогда мысль «черного барана» устремилась на запад. Его главными стратегическими задачами стали: захват днепровского правобережья, [154] соединение с белополяками и 3-й белогвардейской армией, формировавшейся в Польше.
Две врангелевские армии в Северной Таврии являлись грозной силой. Они включали в себя: 28 тысяч штыков, 15500 сабель, 287 орудий, 1377 пулеметов, 60 танков и бронеавтомобилей, 40 самолетов. В тылу белых находились мощные укрепления Перекопа, на севастопольском рейде стояли английские и французские военные корабли. Помощь богатых заморских союзников все усиливалась. Например, только американцы в короткое время «подбросили» 40 тысяч снарядов, 400 пулеметов и 2 миллиона патронов к ним.
Врангель решает осуществить две важнейшие операции. Сначала, наступая на Донбасс, разгромить 13-ю красную армию, что должно обезопасить его тыл. Затем, переправившись через Днепр, уничтожить нашу 6-ю красную армию. Тогда ворота на запад откроются.
Наступление белых на донбасском направлении протекало успешно по всему фронту от Азовского моря до Днепра. Ведя упорные бои, красные части отступали. 19 сентября пал Александровск, в котором до этого находился штаб 13-й армии.
И, как часто бывает, судьба одного человека попала в бурный водоворот огромных событий, в которых участвовали десятки тысяч людей. Этим человеком оказался красный летчик Яков Яковлевич Гуляев.
Документы на награждение Гуляева орденом Красного Знамени были отправлены мной давно. Поэтому почетная награда пришла в штаб 13-й армии, в которую мы уже не входили. Получив приказание выслать летчика за получением награды 21 сентября, я заранее предупредил об этом Гуляева.
В то время орден Красного Знамени был единственным. Награждали им только за наиболее выдающиеся боевые подвиги. Получение ордена было исключительным событием не только в части, где служил награжденный, но и на всем фронте. Поэтому известие о том, что Яков Яковлевич полетит получать награду, вызвало в авиагруппе особый подъем.
Одеты мы были неказисто. Чтобы, как говорится, показать товар лицом, одевали и обували Яшу все. Николай Васильченко поменялся с ним обувью, отдав свои, лучшие во всей группе хромовые, на шнуровке сапоги. [155]
Вася Вишняков предоставил чудесные ручные часы со стальным браслетом. Я отдал новую портупею. Таким же образом нашлись неношеный, с иголочки, френч, синие галифе, летный шлем с очками, кожаные перчатки и все остальное. Раздобрившись ради такого из ряда вон выходящего случая, каптенармус выдал Яше трофейное французское белье. В общем, уже за три дня до отлета Яков Яковлевич ходил как именинник, нигде не прислонялся, ни на что не садился.
Наконец настало 21 сентября. О положении на фронте соседней 13-й армии и о захвате белыми Александровска авиагруппа не знала.
Ранним утром, с началом боевых полетов, провожать Яшу вышел весь народ. Он, тронутый вниманием товарищей, раскраснелся, разволновался. Сердечно простился со всеми. Сел в кабину лучшего «ньюпора».
