Письмо, которое той весной держал в руках Чехов…
Выразив свое восхищение его талантом, Алчевская пишет о том, с каким нетерпением ждет интеллигентная публика его новых произведений, как мгновенно расходятся журналы, в которых они опубликованы.
Алчевская просит принять в подарок посылаемые в знак уважения к Чехову два тома указателя «Что читать народу?».
…«Теперь мы работаем над III томом „Что читать народу?“ и нам удалось прочитать в нашей мало подготовленной аудитории Ваш рассказ „Бабы“ и „Мужики“. (…) …Вы, быть может, не знаете, Антон Павлович, как именно воспринимаются Ваши произведения читателем из народа, насколько они доступны ему. Если вопрос этот интересует Вас, не угодно ли Вам прочитать когда-нибудь в свободную минуту прилагаемую рукопись. Она может оставаться у Вас 2, 3 недели, а затем я попрошу Вас возвратить ее мне, так как у меня нет дубликата.
Адрес мой: Гостиница „Россия“, № 25
Глубоко Вас уважающая X. Алчевская».
Так вот какие рецензии Алчевская послала Чехову! В письме к подруге она назвала их своими, потому что это были отзывы учениц ее школы. Отзывы читателя из народа, записанные ею после прочтения в классе чеховских рассказов.
И вот чьи отзывы Чехов назвал «искренними, правдивыми». Вот о чьих отзывах сказал, что «никогда ни одна критика не доставляла ему столько удовольствия и не вызывала столько интереса, как эта», и просил оставить их у него, чтобы показать Горькому.
«Конечно же Горькому! – думала я теперь, когда все прояснилось. – Не Куприну, не Телешову, не Станковичу, не Мамину-Сибиряку. Даже не Бунину, – Горькому!..»
Второе письмо Алчевская посылает Чехову 3 апреля, на другой день после знакомства. С письмом она препровождает ему «Книгу взрослых», которая составлялась шесть лет и по выходе встречена очень благожелательно, критикой самых разных направлений, – Алчевская уточняет это в сноске. Она также сообщает, что в Ялту приехал ее сын Николай Алексеевич, которого тоже интересует вопрос с водой, но он не знает, к кому обращаться с этим.
В конце письма Алчевская благодарит Чехова за визит и напоминает про обещание познакомить ее с Горьким.
Это письмо навело меня на мысль, что у Алчевских в Ялте был свой дом, куда они приезжали на лето. Полагаю, что догадка эта правильна, хотя и не имею еще подтверждения ей. Но, согласитесь, зачем бы иначе Николая Алексеевича интересовал «вопрос с водой», который заботил Чехова в связи с поливкой его аутского, тогда еще молодого, сада.
Видимо, той ранней весной Христине Даниловне просто удобнее было жить в гостинице, а не в своем, еще холодном после зимы, доме. Возможно, когда-то, в молодости, они с мужем гостили у Эшлимана, – из Ялты мне сообщили, что дом его сохранился.
Вспомним строчки ее письма подруге – «…проезжали мимо домика Эшлимана – ставни закрыты, пустота, не ожившая еще зелень как-то мертвенно застыла на стенах…».
Третье, коротенькое письмо, послано Чехову через день, 5 апреля. Привожу его полностью.
«Глубокоуважаемый
Антон Павлович!
Прежде всего позвольте искренне поблагодарить Вас за билеты, полученные мною вчера на все 4 спектакля, а затем просить сообщить мне адрес и имя Горького, которому я хочу послать обещанные книги.
Извиняясь за беспокойство, остаюсь
Глубоко Вас уважающая X. Алчевская 5 Апреля 1900 г. Ялта».
Должно быть, Горький задерживался, и опасались, что он не приедет вообще. Но он приехал. Тем временем, выполняя обещание, Антон Павлович посылает Алчевской билеты на спектакли Художественного театра.
Бунин пишет:
«Привезены были четыре пьесы: „Чайка“, „Дядя Ваня“, „Одинокие“ Гауптмана и „Гедда Габлер“ Ибсена…»
Естественно, что разговор с Алчевской шел о пьесах Чехова, но он, со свойственной ему деликатностью, прислал билеты на все 4 спектакля.
Между тем в Ялте разгоралось пламя той незабываемой солнечной весны.
Бунин приводит воспоминания Станиславского об этих днях.
«Приезжали и уезжали. Кончался один завтрак, подавался другой. Марья Павловна разрывалась на части, а Ольга Леонардовна, как верная подруга или как будущая хозяйка дома, с засученными рукавами деятельно помогала по хозяйству.
В одном углу литературный спор, в саду, как школьники, занимались тем, кто дальше бросит камень, в третьей кучке И. А. Бунин с необыкновенным талантом представляет что-то, а там, где Бунин, непременно стоит и Антон Павлович и хохочет, помирая от смеха. Никто так не умел смешить Антона Павловича, как И. А. Бунин, когда он был в хорошем настроении.
Горький со своими рассказами о скитальческой жизни, Мамин-Сибиряк с необыкновенно смелым юмором, доходящим временами до буффонады, Бунин с изящной шуткой, Антон Павлович со своими неожиданными репликами, Москвин с меткими остротами – все это делало одну атмосферу, соединяло всех в одну семью художников. У всех рождалась мысль, что все должны собираться в Ялте, говорили даже об устройстве квартир для этого. Словом – весна, море, веселье, молодость, поэзия, искусство – вот атмосфера, в которой мы в то время находились».
Поистине замечательной фразой венчает Бунин эти воспоминания:
«– Мало ли о чем мечтают русские люди, когда им хорошо, – прибавлю я».
В такой обстановке, точнее, в ее предвестии, произошло знакомство Алчевской с Чеховым. Всего три письма! Но как все сделалось ясно!.. И теперь мне стало казаться, что все было ясно сначала. Наверное, так бывает всегда, когда все пустые места заливаются, как формы, смыслом уже незыблемым.
Дальнейшее неизвестно. Удалось ли Алчевской познакомиться с Горьким? Получил ли Горький ее книги?.. Виделась ли в театре Алчевская с Чеховым, высказала ли ему свои впечатления от спектаклей?..
Я не сразу обратила внимание на серый конверт. Он лежал в той же папке, что и письма Алчевской, но выглядел столь буднично, что я отнесла его к библиотечным бумагам. Прочтя, по счастью, одну их этих бумаг, с перечислением содержимого синей папки, я открыла конверт и достала визитную карточку. На лицевой ее стороне значилось: «Христина Даниловна Алчевская». На обороте визитной карточки поспешным мелким почерком было написано:
«Глубокоуважаемый Антон Павлович!
В понедельник, рано утром, мы уезжаем, а потому убедительно прошу возвратить мне мою рукопись.
Вот так. Категорически, чуть раздраженно. В этом «убедительно прошу» слышится напоминание о том, что прошло куда больше «недельки», о которой просил Чехов, оставляя рецензии у себя.
Видимо, очень уж не хотелось Антону Павловичу расставаться с этими отзывами. А человек он был, как известно, чрезвычайно обязательный. И аккуратный.
– Вы обратили внимание: на письмах Алчевской есть маленькие пометки – 1, 2, 3…– спросила Алевтина Павловна Кузичева, заведующая Отделом рукописей, с которой я познакомилась спустя несколько дней. – Это сделано рукой самого Чехова…
И я тут же вспомнила эти цифры вверху каждого письма, обозначившие порядок их получения. На визитной карточке тоже стояла маленькая цифра – 4.
Можно строить догадки, почему Христина Даниловна не пишет о знакомстве с Чеховым в своей книге «Передуманное и пережитое».
Вряд ли потому, что она обиделась на Чехова, не возвратившего рецензии в обещанный срок. Скорей она считала свое знакомство с ним, в отличие от других, слишком непродолжительным. На этом можно и кончить. Мне остается лишь попросить читателя заново перечесть письмо Христины Даниловны Алчевской к ее подруге, учительнице воскресной школы Марье Николаевне Салтыковой, – в своих воспоминаниях Алчевская называет ее сокращенно М. Н. С.
И еще. Заглянув в Большую Советскую Энциклопедию – новое издание, – я Алчевской Христины Даниловны в ней не нашла. Был лишь ее сын, Алчевский Иван Алексеевич, выдающийся русский певец, драматический тенор, умерший в 1917 году в Баку. Я подумала, что тенорам иногда легче уцелеть в памяти потомков.
