Ирина грустно улыбнулась одними губами, посмотрела на Виктора. Он как будто ждал ее взгляда. Так ждет верный пес — не мигая, терпеливо, боясь пропустить ответный взгляд.
— Ира, а как твои дела? Я видел твою дочку. Красавица.
— Спасибо. Но одной красотой жив не будешь.
— Что-нибудь не так? — осторожно спросил он.
— Все не так, Витя. Кувырком и наперекосяк. С мужем разошлась. У него теперь новая семья, маленький сын. Пробовала и я заново устроить судьбу, но не вышло. Не с теми меня жизнь сводит. Не везет, одним словом.
— Не знаю, уместно ли мое признание, — вдруг решился он на главные слова, которые Ирина давно прочитала в его глазах, — но я должен это сказать, иначе… Ира, я ведь всю жизнь любил только тебя.
— Я знаю, — как можно мягче сказала она. — Я замечала это, но…
— Понимаю. Ты любила Мишу. Но это не спасало меня от страданий. Черт возьми, ну и помучила ты меня!
— Прости меня.
— За что? Ира! За самое лучшее в моей жизни?
От переизбытка чувств он вскочил, начал ходить возле костра, сунув руки в карманы, нахохлившись.
— Ты знаешь, я даже поэзию полюбил благодаря тебе.
— Да?
— Хочешь, прочту самое заветное? — слегка иронизируя над собой, спросил он, но посмотрел с надеждой.
— Конечно, хочу.
В ночной тиши сокровенной, пронзительной болью звучало тютчевское:
Когда на то нет божьего согласья,
Как ни страдай она, любя, —
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…
Ирина повторила про себя самую сильную строку четверостишья: «Душа, увы, не выстрадает счастья». И в самом деле не выстрадает. Но станет мудрее, тоньше, возвышеннее, ибо «выстрадает себя».
— Ребята! — раздался звонкий голос Эльвиры. — Айда купаться! Вода как чай.
Григорий с Эльвирой, будто дети, взявшись за руки, радостно блестя глазами и шумно дыша, подошли к догорающему костру.
— Не вода, а сплошной кайф, — подтвердил Григорий.
— Вы что, купались? — удивилась Ирина.
— Ага. Чего и вам желаем. Кончайте киснуть и бегом в воду, не пожалеете.
— А дно песчаное? — не поддавалась на уговоры Ирина.
— Песчаней не бывает. Как на Лазурном берегу.
— Может, окунемся? — неуверенно спросила Ирина.
— А пошли! — вдруг встрепенулся Виктор. — Давно по ночам не плавал.
— Только никакого плаванья, — строго сказала Ирина. — У берега окунемся и все.
— Эх вы, окунята мелкие! «Окунемся и все», — передразнил Григорий. — Мы с Элли на Березовый мыс сплавали, и ничего.
— Куда? — изумился Виктор. — На Березовый мыс? Ты рехнулся, Селиван! Ладно бы один, а то женщину заставил рисковать. Ну и му… Кхм! Чудак ты, Гришка, но на другую букву.
— А вы не оскорбляйте моего напарника! — заступилась за Григория Эльвира. — Заплыв прошел нормально. Без эксцессов. Правда, Гриша? На воде ни одного колыхания, тишь да гладь. А плаваю я отлично.
— Ладно, я сейчас, — вскочила Ирина. — Переоденусь в купальник.
— Зачем? — спросила Эльвира. — Кто в темноте разберет, в чем ты? Иди так.
— Ну уж нет, — отмахнулась от подруги Ирина и скрылась в палатке.
— Она и в детстве такой закомплексованной была? — поинтересовалась у мужчин Эльвира, усаживаясь за стол.
— Не замечали, — пожал плечами Григорий, наливая водку в Эльвирин стакан. — Если честно, Элли, меня в пору туманной юности влекли секс-бомбы типа Галки Строевой. Помнишь, Витя, Халю, Халю молодую, а? Третий номер и никакого силикона!
— Ира была скромной и сдержанной, — тихо произнес Виктор, никак не реагируя на сексуальные воспоминания друга.
— Гос-споди! — сарказму Эльвиры не было предела. — Зачем красивой женщине такие атавизмы? Вот она и страдает из-за них. Естественность и чувственность — вот что делает женщину истинной женщиной. Зачем подавлять в себе инстинкты какой-то пресловутой сдержанностью? Кому это нужно?
— Никому, — поддакнул Григорий, подавая Эльвире стакан с водкой.
— Я готова, — вышла из палатки Ирина. — Пошли?
Они осторожно огибали прибрежные валуны, пока не вышли на ровную площадку естественного пляжа.
— А где этот мыс? — спросила Ирина.
— Слева. Видишь, березы белеют?
— Так далеко? Ну и Эльвира! Не ожидала от нее. В самом деле — пьяному море по колено. Ну что, поплыли?
— На мыс?
— А ты поплыл бы?
— С тобой хоть на край света.
— Спасибо, но я не так кровожадна, как моя подруга.
Они отплыли от берега на небольшое расстояние. Ирина попробовала нащупать ногами дно, но ощутила лишь холодную, бездонную глубину и испугалась. Тихонько взвизгнув, она подплыла к Виктору, вцепилась в его плечо. Даже при лунном свете он увидел ее мертвенную бледность.
— Ира, ты чего? Кто тебя напугал? — с тревогой спросил он.
— Ты знаешь, я ведь тонула в море, в Турции. И теперь побаиваюсь глубины.
— Держись за меня, поплыли к берегу.
Они вышли из воды, обтерлись полотенцами, оделись.
— Наверное, днем здесь великолепный вид. Странно. До семнадцати лет прожила в этих краях и не знала о таком красивом уголке. А помнишь походы в лес, всем классом? С Валентиной Павловной нашей незабвенной.
— Помню.
— Ха-ха-ха, — вдруг весело рассмеялась Ирина. — Почему-то весь наш поход сводился к тому, чтобы рассесться на поляне, достать домашнюю провизию, которой по-хорошему хватило бы на три дня, и все подчистую съесть, а потом с чувством исполненного долга вернуться восвояси. А дома сердобольные родители еще и спросят: «Не устала? У тебя ничего не болит?»
Виктор тоже рассмеялся, да так заразительно, что на Ирину напал какой-то безудержный смех. Они долго смеялись, пока к ним не подошли Эльвира с Григорием.
— Во, ржут! — позавидовала Эльвира. — Хоть бы с нами поделились.
— Чем? Ржанием? — спросила сквозь смех Ирина.
— Это что получается — мы пили, а весело вам? — возмутился Григорий. — А ну, колитесь, над чем такая ржачка?
— Да мы вспомнили наши походы под руководством Валентины Павловны, — созналась Ирина.
— А-а-а. Это было здорово, — согласился Григорий. — Все с нетерпением ждали, когда Валентина объявит привал, чтобы с волчьим аппетитом налечь на припасы в рюкзаках. Никогда не ел ничего вкуснее, чем та наша еда в походах. А собственно, что там такого особенного было? Это ведь начало восьмидесятых, в магазинах шаром покати, жуткий дефицит. Ну яйца от домашних кур, у кого они были, конечно, ну материны пироги с картошкой и капустой, помидоры там, огурцы — вот и все.
— А в городе и этого у многих не было, — подхватила тему Эльвира.
— Вот в какие времена, товарищи, пришлось нам расти и мужать, — мрачно подытожил Григорий. — Предлагаю пойти и выпить за наше суровое детство.
— По-моему, тебе хватит, — твердо сказал Виктор. — Пошли спать. Через два часа — клев.
— К черту клев, — заупрямился Григорий. — Давайте еще посидим. Давно не сидел в такой теплой компашке.
— А пирог с окунями? — напомнила Эльвира. — Нет уж, Гриша, давши слово — держи!
Они устроились в палатках и вскоре крепко спали. Но через два часа Виктор растолкал друга, полусонного усадил в лодку, и они рыбачили до полудня, пока не встали женщины.
Домой вернулись около шести вечера. Еще издали Ирина заметила возле своих ворот большой черный джип и замерла в нехорошем предчувствии. Да, это была машина Дубца.
— А у вас гости, — заметил Виктор, останавливая свою машину.
— Да, похоже на то, — сухо ответила Ирина.
— Выходит, пирога нам не видать как своих ушей? — спросил Григорий. — Гостям достанется? Эх, и зачем мы так старались с Витюхой? Остается одно — напиться с горя.
— А может, обойдется? — осторожно спросила Эльвира, поглядывая на расстроенную подругу.
— Посмотрим. Ладно, ребята, номера телефонов у нас есть — созвонимся, если что.