— Господин переводчик! Господин переводчик! Джип сломался.

— Не идите по тропе, второй раз не повезет, — сказал заново родившийся на наших глазах советник. — Мины. Я уже семь штук выкопал. Там, где склон пологий, противотанковые, выше — противопехотные.

Стало как-то не по себе. Это что ж получается, мы протопали по минам дважды — сначала вверх, а потом вниз?

Прилетел вертолет с начальником оперативного управления Генштаба НВС ДРА генералом Бабаджаном и командующим царандоем (народной милицией) Али-Шахом. Шах-Заде побежал докладывать. Вернувшись, радостно сообщил, что Бабаджан разрешил нам вместе с ним лететь в Кабул. Пошли садиться в вертолет, поручив водителю собрать наши немногочисленные вещи и доставить их в Кабул на «Тойоте», которую ему доверил гнать Шах-Заде.

Почти не верилось, что через полчаса будем в кабульском аэропорту. По дороге домой можно будет забежать в дукан купить свежее белье, рубашку и хороших американских сигарет, потом заглянуть в магазин «Востокинторга» и взять бутылочку «Арарата». Дома встать под душ, смыть с себя десятидневную грязь и одеться во все чистое, спокойно выпить с Иваном, с которым я два года делил комнату в Кабуле, стакан чудесного золотистого напитка и хотя бы на вечер забыть об «ожесточенной борьбе с вооруженными противниками прогрессивного афганского правительства».

Вертолетчики запустили двигатель. Когда он набрал достаточные обороты, из-под колес убрали камни, и винтокрылая машина, ворочаясь на ухабах, покатила вниз по склону. Разреженный воздух высокогорья долго не позволял перегруженному «Ми-8» оторваться от земли. Лишь в нескольких десятках метров от окончания склона он перестал содрогаться и полетел низко над землей прямо на задранные в небо артиллерийские стволы.

Я выглянул в левый иллюминатор. У подножия горки, там, где ее огибает дорога, ведущая в глубь горного массива, показался первый танк наступавшей дивизии. Под его правой гусеницей беззвучно, как в немом кино, рванула мина. Дым и пыль снесло ветром в сторону, из люков остановившегося танка показались люди. Слава богу, живые.

Кабул. Штаб Центрального армейского корпуса Народных вооруженных сил ДРА. Предвыходной день — четверг, 13 декабря 1979 года. Вялую беседу в ожидании конца рабочего дня прерывает некстати поступившее указание выделить от советников и переводчиков ЦАК одного человека и направить в штаб военного контракта. Самый младший по возрасту и по званию я — сержант, переводчик, холостой к тому же. Выбор предопределен. Еду.

В одной из комнат штаба контракта собралось полтора десятка советников и переводчиков из разных соединений, частей и военных учреждений кабульского гарнизона. Входит новый главный военный советник в ДРА генерал-полковник С. Магометов, сменивший в середине ноября генерал-майора Л. Горелова. После краткого вступления, посвященного «дальнейшему обострению обстановки в стране пребывания», звучит фраза: «Пришло время выполнить интернациональный долг, возможно, ценой жизни». Все насторожились. Может, главный ошибся? Далее пошла сплошная околесица, немного, однако, всех успокоившая:

— Едете в Баграм, на учение. Вернетесь через несколько часов. Автобус ждет внизу.

Ясно, главный что-то путает или недоговаривает. До Баграма шестьдесят с лишним километров и дорога отнюдь не равнинная. На стареньком «пазике» два часа туда и столько же обратно. Какое тут учение, если уже вечереет, а завтра нерабочий день.

Кто-то из собравшихся спрашивает:

— Оружие брать?

Имелись в виду автоматы. Табельные пистолеты были у всех при себе. Ответ: «Нет, всем сразу в автобус, домой не заходить».

Проверил пистолет за поясом, порылся в карманах: запасная обойма на месте, немного денег, начатая пачка сигарет, спички, носовой платок. Подумалось: «Нужно прикупить еще пачку сигарет в ближайшем дукане, да хорошо бы сбегать домой за курткой. Баграм ближе к Гиндукушу, и климат там суровее, чем в Кабуле. В пиджаке при галстуке будет невесело». Забежать домой не удалось. Едва успел расплатиться за пачку «Кента» и запрыгнуть в автобус.

Устроившийся рядом на сиденье советник начальника разведки одной из пехотных дивизий зашептал на ухо, почему-то переходя на дари:

— Говорят, товарищ Амин кам кам хуб нист.[45]

— В каком смысле?

— Ну, понимаешь, не туда гнет. На американцев ставит.

Уже в сумерках добрались до Баграма. Проехали прямо на летное поле, потом к укрытиям для самолетов, около которых стояли глинобитные постройки и армейские палатки. В них расквартирован советский десантный батальон, сплошь укомплектованный выходцами из среднеазиатских республик и предназначенный для «охраны» Амина. Сразу же идем на инструктаж:

— Все, о чем вы здесь услышите, что узнаете и увидите, чем будете заниматься, — государственная тайна. Никогда, никому, ни при каких обстоятельствах… Распишитесь!

Расписались несколько раз в том, что пожизненно будем сохранять молчание. Парни в комбинезонах песочного цвета с множеством карманов, некоторые с пистолетами Стечкина в деревянных кобурах — группа спецназа госбезопасности «Зенит» — разбирают прибывших.

Палатка. Несколько зенитовцев и я устроились поближе к печке-«буржуйке» на двух солдатских койках, между которыми поставили табурет. На табурете листок бумаги. Карандаш дают мне:

— Черти план штаба корпуса!

Рисую от руки, без линейки:

— Первый этаж: вот вход, парадная лестница, вот черный ход, под ним в полуподвальном помещении узел связи…

— Окна узла связи выходят во двор?

— Да.

Уже не мне:

— Чтобы не успели сообщить, кинем в окно слезоточивку, а в коридоре всех повяжем, как начнут выскакивать.

— Второй этаж. Кабинет командира корпуса майора Мохаммад Дуста…

— Рассказывай, кто таков?

— Из мелких феодалов. Халькист[46] «гнезда Аминова». По-моему, всем ему обязан и лично предан.

— Сопротивляться будет?

— Надо полагать, раз вопрос стоит о свержении Амина.

— Тогда будем уничтожать. Ставим крест.

— У комкора телохранитель — солдат-пуштун огромного роста и неимоверной силы. Днем и ночью при хозяине.

— Справимся, — кидают уверенно. — Еще на ком ставить крест? Кабинет рядом — начальника штаба корпуса?

Начальник штаба корпуса — полковник Шах-Заде. С ним у меня отношения приятельские, почти дружеские. Подставлять его ой как не хочется. Он нам, советским, всегда безоговорочно верил.

— Нет, — говорю, — начштаба — наш человек. Его трогать никак нельзя. Кто потом организует всю эту перепуганную ораву штабистов? — О том, что Шах-Заде тоже «птенец гнезда Аминова», умалчиваю.

— Хорошо, — соглашаются. — Дальше давай.

— Остальные — ни рыба ни мясо. Флюгера, держат нос по ветру. Вот только неясная, мутная фигура — контрразведчик корпуса.

— Ставим крест. Разбираться времени не будет.

Тяжелое чувство: вот так, мимоходом, трех человек и приговорили. Долго уточняем детали: подъезды к зданию штаба, наличие оружия у офицеров, решеток на окнах, расположение караула, комнаты советников — это чтоб не зацепить своих сгоряча и т. п.

В палатку входит солдат-истопник подбросить дров в печку. Все замолкают. Солдат неловко пытается открыть дверцу печи. Обжигается и дует на пальцы. Кто-то тянет:

— Эх, водки бы выпить, для сугрева.

Старший обрывает:

— Решили же, до после победы — сухой закон!

Солдат наконец справляется со своей задачей, захлопывает дверцу печки и выходит.

Осмеливаюсь задать вопрос:

— Когда начинаем-то?

— Да сейчас! Как дадут команду, так и начнем.

Ждем команды «по машинам», время от времени возвращаясь к разговору по существу. Нет команды, но есть указание отдыхать.

Укладываюсь на койку ногами к печке, головой к брезенту. Холодно. После очередного визита солдата-истопника становится теплее. Даже сквозь солдатское одеяло чувствую, как жар обжигает пятки, но усы, на которых намерзает лед от дыхания, так и не оттаивают.