— Не бросил. Хочу на своих предшественниц взглянуть, — твердо сказал Жанна. — Хочу о них побеседовать.

Ей показалось? Или Нонна все же побледнела и чуть сгорбилась, как от удара. Что это — чувство вины или боязнь того, что Жанна все угадала?

— Так я зайду.

Нонна отстранилась и слегка кивнула.

— Я все знаю, — с места в карьер начала Жанна и, открыв на весу свой неизящный коленкоровый альбом, сунула Нонне под нос их, их всех — живых и мертвых — фотографии. Самые последние, с того странного праздника на даче. — И как вам это?

— Садись, — устало сказал Нонна. — Садись, раз так. Садись, выпьем за помин души. Девятый день ей пошел, покойнице-то. Дурная была девка. Но добрая. А что его отдала, так сама же и каялась. Сюда вот нас с бабкой, с матерью моей, из-под самой Перми перетащила. Царствие Небесное им обеим. Отмучались, отмаялись. Такой грех, оно, конечно, не отмолишь за всю жизнь. — Нонна спокойно выпила стакан мутного самогона и подперла рукой щеку. — А ты что, судить, что ли, нас пришла?

«Еще раз и медленно, — взмолилась про себя Жанна. — Еще раз, пожалуйста, на ту же тему…»

— Ну знаешь ты, и что теперь? Я вот Библию стала читать, потому что газет не выписываю, телевизор надоел. Так вот там сказано, что кто много знает, тот много плачет. И что тебе это все? Неужто мой решил официально оформиться? За наследственность переживаешь? А чё не пьешь? Самогон, он и женщинам в положении — лечебный. Пей, святое дело. Пей, говорю. — Нонна подтолкнула к Жанне стакан и замолчала.

Жанна чуть поморщилась, затаила дыхание и влила в себя двести грамм огня.

— Как ты ловко. Хорошая вещь, — улыбнулась Нонна. — Полегчало? В мозгах просветлело?

— А отец? Он знает?

— Кто? Когда отцов как псов, так чего знать-то? — вздохнула Нонна и хитро покосилась на бутыль. — Еще? А то уж я подумала, что ты нас в тюрьму сдать хочешь. Такая решительная… А вон оно и свадьба. Сладилось. Вроде как служебный роман. Так давай теперь за здоровье. Нехорошо упокоем заканчивать.

— А я знаю, — твердо сказал Жанна. — Есть отец. И бабушка. И даже сестра есть. Вот.

— Ты бы не лезла, раз он сам не хочет. А? Он как разъярится, так не подходи. Это только Феня, покойница, как-то сразу его уговорила, растопила, злость к делу пристроила… Ой. — Нонна Ивановна испуганно прикрыла рот рукой. — Что это я? Разболталась тут.

— Вы слышите, есть… У него все есть. — Жанна закрыла глаза и подумала, что судьба иногда бывает причудливой и странной. Кирилл… Вот почему она пошла за Славиком не раздумывая. Как будто по привычке, как будто так и надо. Боже мой, Кирилл. «Я к тебе пришла из прошлой жизни. В этой мне с тобою жизни нет».

А главное, как складно все вышло, будто бы по нотам. По задумке режиссера. Великого кукловода. Взрослые дети не берутся из ниоткуда и не появляются на дороге у старых подруг.

— А потом он ее убил, — сказала Жанна неожиданно даже для самой себя.

— Кого? — зло и отрывисто спросила только что полная благодушия Нонна. — Ты чё мелешь-то?

— Афину, — выдавила Жанна.

— А ты у него спроси, только потом жаловаться ко мне не бегай. Ясно? — Нонна Ивановна поднялась из-за стола и смела с поверхности несуществующие крошки. — Иди, поговорили уже. Все. Хватит. Не буду я с тобой тут сопли разводить. Иди, сказала.

Нонна Ивановна легко подняла Жанну со стула, по-молодецки встряхнула и чуть не вынула душу из тела.

— Пошла, пошла. — Она грозно подталкивала гостью к двери, нехорошо поглядывая то на веник, то на кухонный нож, как нарочно брошенный в сенях.

— А почему вы так? Почему нервничаете? — От нехорошего предчувствия у Жанны забилось сердце, но она хотела выяснить все до конца. До самого-самого конца. Чтобы отмести наконец версию о провалах в памяти. Спасать детей Кирилла стало ее второй специальностью. — А нервничаете вы потому, что и сами так думаете. Вот.

— Да? — Нонна Ивановна нехорошо, грозно, с ненавистью прищурила левый глаз. — Да? Может, и думаю. Потому что не мать это, кто дитё свое бросает, а потом посылает его в проститутки. Да, и таких убивать надо. Вот что я думаю. А ты — вон пошла. Не жена ведь?

— И Даши тоже больше нет, вот этой… — Жанна снова подошла к столу и ткнула пальцем в мордашку вечно юной и наивной, но мертвой подруги. — Нет ее… И Лялечку убили.

— Ага, а у нас сторож помер. И в Африке, говорят, тоже с голоду все мрут. Так что теперь, во всем мой Славичек виноват? — грозно, но уже не так уверенно сказала Нонна Ивановна.

Жанна перелистывала пыльные страницы, чтобы показать Нонне свою подругу. Почему-то это казалось важным. Ведь именно с нее все и началось. Кирилл, Афина, смерти… «Да где же она? Неужели выбросила?»

— А того, кого в отцы назначила, — имеешь? — спросила Нонна, склоняясь над альбомом.

— Есть, — ответила Жанна. — Сейчас. Вот он, молодой, вот с мамой во дворе.

— С бабкой, стало быть? — усмехнулась Нонна. — Не видали. Афина-то в секрете все держала. Стыдилась. Хороший хлопец, только не наш. Не наш это. Ты на Славика внимательнее погляди. Никакого сходства. Точно говорю.

— А вот это наша Лялечка, — гордо сказала Жанна, показывая на девушку, когда-то разрушившую ее жизнь. — Красивая?

— Засранка, — оценила Нонна Ивановна черно-белый снимок. — У меня тоже такая кофточка была, на выход. Так я в ней на фото как Снежная королева. А эта — засранка. Застиранная.

— Ой, — вскрикнула Жанна. Что-то стронулось в голове. Как будто разломилась льдина. И в трещину с водой и холодом хлынули воспоминания. Даша, Наташа, носки, почему-то грязные девичьи носки с кружевным невиданным отворотом. Что-то стронулось в голове. Что-то вспыхнуло, зашевелилось. Но отчего? Жанна завертела головой, пытаясь отряхнуть наваждение, но закрытая завалами информации мысль отчаянно билась и не давала покоя. Засранка? Застиранная? Снежная королева? Кофточка? Что из этих слов послужило паролем? — Я, кажется, схожу с ума.

— Только у себя дома. Мне тут и своих бед хватает. А если тебя так разбирает, детка, то лучше не пей. Не боец ты, видать. Не боец… Иди себе.

Жанна оторвалась от своих мыслей и поглядела на несостоявшуюся свекровь. Кажется, на этот раз действительно пора было уходить. Нонна Ивановна вмиг обрела спокойствие, как сказала бы Даша, сложное ее лицо приобрело черты каменного изваяния.

— До свидания, — тихо сказала Жанна и шаркающей походкой направилась к выходу.

— Не суди, Жанна, прошу по-хорошему. — Тихое напутствие больно толкнуло в спину. — Не суди. Все мы одним миром мазаны…

А на улице, уже за калиткой, для Жанны началась простая жизнь. Та самая, которую она так ценила и берегла. Простая жизнь и простые трудности. Как, например, отсюда, из медвежьего угла, выбираться? На чем? Вдали от знакомых и привычных мест Жанной овладевало чувство путешественника-первопроходца, единственными помощниками которого были внутреннее чутье и язык, способный довести до Киева. Но в Киев ей было не надо. И людей, знающих туда дорогу, тоже не наблюдалось.

— И где я? — вслух сказала Жанна и засмеялась. — Где я, интересно?

Она вдруг подумала, что народные сказки сочинялись женщинами, потому что ни одному мужчине не могла бы прийти в голову формула: «И пошел он, куда глаза глядят». Прямо, до конца улицы, налево и еще раз прямо. Мимо домов и калиток, мимо деревенской жизни, мимо всего. К телефону, который она заметила. И по которому нужно было позвонить Глебову. Точно — Глебову. Потому что только он мог посоветовать, как выбраться из этого хаоса, созданного им по привычке.

Дважды, нет, трижды, теперь уже трижды он давал ей понять, что хочет провести с ней остаток дней. В первый раз это ужасно рассмешило Жанну. И пожалуй, помогло справиться с потерей драгоценного Кирилла, перешедшего в длинные загребущие руки дорогой подруги Дарьи. Дарьи — в смерти Матвеевой-Глебовой. Надо же, ей все-таки удалось вернуть себе свои фотографии, когда-то украденные Ларочкой.

…Глебов пришел к ней на третий день после свадьбы Даши и Кирилла. Свадьбы, оплаченной им из собственного кармана. В парадном сером костюме, фасон которого не менялся тысячу лет. Из-за этого Жанне всегда казалось, что новехонькая, модная, импортная (господи, главное качество — импортная) ткань пахла гремучей смесью нафталина и табака. В руках у него были красные гвоздики, верх, кстати, неприличия — к даме с революционным букетом. Еще бы с бревном пришел, подумала Жанна, чтобы сразу на субботник. И московский набор конфет «Вдохновение». Он был любим и дефицитен, изыскан и элегантен, как все, чего просто так было не достать.