Составляя на ходу список «самого главного, без чего не может обойтись женщина», Петров совершенно разнервничался. Маникюрный набор, увеличивающее зеркало для выполнения косметических процедур, напольные весы, крышки для закатывания банок, бигуди, шарфики, любимые журналы, несколько пар обуви, теплые вещи, лекарства, подушку… Подушку — обязательно. Леночка специально купила ее для того, чтобы не нажить остеохондроз. Спать на ней, правда, было невозможно, но, даже находясь рядом с головой, она творила настоящие чудеса. По словам Леночки, ее уже можно было записывать в балетный класс. Так, и еще — шерсть, нитки, два ящика яблок и три ананаса из холодильника — это для варенья из «Бурды». А банки? Боже, во что же он погрузит банки?

Петров решил не снимать обуви. Во-первых, это не ухудшит порядка в квартире, а во-вторых, нельзя терять ни минуты драгоценного времени… Он вытащил из кладовой большой холщовый мешок и ринулся в спальню, решив просто набить его всем необходимым, чтобы Леночка сама разобрала его на досуге.

Но что это?.. В прикроватной тумбочке лежали вкривь и вкось изрезанные журналы, а в конверте рядом — почти полный набор английских и русских букв… Все это было похоже на какую-то игру. На листках разного цвета были написаны, наклеены, набраны, в том числе и типографским способом, варианты фраз «Ты на очереди», «Следующая», «Теперь ты». И наконец, лучший вариант коллекции… Ну, тот самый… Тот самый, который чуть не довел Дарью до прыжка с высоты.

— Лена, Леночка? — все еще не веря своим глазам, прошептал озадаченный Петров. В голове у него сразу сложилась картина будущего. Картина страшная. «Хорошо, что в стране отменили смертную казнь», — подумал он.

Этого не нужно было делать. С самого начала Даша знала… Она все знала. Странный тягучий сон про деревню Холодки, он приходил к ней часто. Сон этот изматывал ее, но она видела его снова и снова… Афине не надо было этого начинать. В своей страсти к деньгам она зашла слишком далеко. Для Даши Ляля всегда была трупом. Закрывая глаза, Даша еще с детства видела то нож, торчащий из ее груди, то губы, покрытые пеной из яда и слюны. А потом во сне она стала видеть то, что было правдой. Двадцать лет она осторожно расспрашивала всех, кто был там, кто был с ними… Двадцать лет она убеждала себя, что произошедшее с Лялькой — тайна, подвластная ей одной.

Афине не надо было этого ворошить. Мертвые призывают на помощь. Но была ли Лялька невинно убиенной?

Даша прошлась по квартире. Утренний переполох был вполне в ее стиле. Глупая, шалая, блудливая баба, вечно мечтавшая жить лучше… Все мы играем в игры. Но ее маска, кажется, приросла и стала второй кожей. Даша была твердо убеждена, что у нее внутри цветет подснежник, и если ей дать достаточно денег, то обязательно найдется садовник. Принца на белом коне она давным-давно не ждала. Все ожидания были связаны с деньгами. Ей нужны деньги. За деньги все можно купить. Любые мечты. Можно купить даже покой.

Этой ночью в ее доме кто-то был. В доме или в голове — какая разница. Это уже не имеет значения. Все, что есть вокруг, — только материализация ее мыслей. Она сама рисует себе монстров, она двадцать лет не может избавиться от ощущения, что кто-то подглядывает, следит и посмеивается над всем тем, что она делает. Страх отпустил, но не покинул ее. Даше уже не было стыдно за спектакль, устроенный в ее честь местной милицией. Кирилл что-то кричал о Кузе, которого она непременно должна помнить, которого она, конечно, укладывала к себе в постель, но Даша только угрюмо рылась в пленках и фотографиях… Она хотела убедиться, что виденное ею — лишь сон… Только сон… Лялечку нашли мертвой… Задушенной… Поясом от халата. Только сама она, Лялечка, была почему-то в сарафане. Даша хихикнула. Все было точно рассчитано — слишком точно, оттого и провалы. Да, Глебов не стал поднимать бучу, но он и не отпустил их. Ни на шаг.

С другой стороны, Даша всегда была немного с приветом. Что называется — с приветом. Да, она всегда знала, что Лялька кончит именно так. А теперь покойница звала ее к себе. Прятала ее вещи и тихо постанывала по ночам. Завывала. Даша чувствовала, как смерть тихо приближается к ней. Даша снова знала…

— Это климакс, — сказал раздраженный Кирилл и нехорошо усмехнулся.

— Я еще родить могу, — вяло огрызнулась Даша. И осталась со своими мыслями и его безумной дочерью.

— Ляля, вставай. — Даша широко отворила двери спальни и убедилась в том, что падчерицы там нет. — Ляля, прекращай. Я — не фрекен Бокк, ты — не Малыш. Выходи, тебе в институт пора. Как тебя вообще туда взяли… Светом капиталистической юриспруденции… Ляль, выходи. Иначе я отнесу в деканат твою историю болезни и справки от всех психиатров, которые тебя лечили.

На протяжении всей Дашиной семейной жизни падчерица устраивала тотальные войны. Может, исключая только последние два-три года. Впрочем, нет. Последние два-три года она была просто удобоварима в обществе. Как обученный командам щенок. Она ела, сидела, говорила, читала безумные стишки, и все это было в рамках. И только с Дашей Лялечка позволяла себе приступы идиотизма на полную катушку. Она пряталась в шкафу, заваливала себя сугробами грязного белья, могла раскраситься всеми Дашиными косметическими прибамбасами сразу. Она орала, визжала, улюлюкала. Но почему-то никогда не пила химреактивов и вообще не наносила себе никаких травм.

— Выходи, первая пара уже началась, — устало взмолилась Дарья, чувствуя, что нехороший ночной холодок снова пробирается в душу. — Выходи, дура…

Даша метнулась к кладовке, проверила ванную, кухонные шкафы, балкон, книжные полки. Она проверила даже те места, куда мог спокойно пробраться только котенок. Лялечки не было… Не было…

— Кирилл! — Даша схватила телефонную трубку и быстро набрала номер. — Кирилл, она исчезла… Она пропала… Ее выкрали… Приезжай.

— Что еще у нас случилось? Что украли? Пудреницу? Даша, мне нужно решить кое-что. Я сейчас иду в милицию. Ты понимаешь, что у меня неприятности…

— Выкрали Лялю! Ее нигде нет, — прошептала Даша.

— Значит, она ушла, — спокойно пояснил Кирилл. — Ушла по делам.

— Я не слышала, как она уходила, — взмолилась Даша.

— Сегодня ночью ты устроила дебош, потому что не слышала будильника… Оставь меня в покое. Иначе я вызову тебе специалиста. По разводам…

Приступы страха смерти мучили Дашу часто. Это была обратная сторона ее таланта. Получалось, что трещина мира проходила как раз по ее голове. Иногда дырку удавалось маскировать, иногда она сама затягивалась после легкого и непринужденного романа. Но чаще Даша чувствовала, как через нее уходит жизнь… Зато она вернула своим старым детским фотографиям свое имя. Теперь она Матвеева-Глебова. И Жанна была когда-то, и Лялька… Цирк… или кладбище. Даша просила-умоляла Жанну не менять фамилию после развода. Тогда все они (а возможно, в будущем и Афина с Наташей) были бы родственницами… Там, за церковной оградой… Жанна не послушалась…

— Ляля, — еще раз позвала Даша и выпила пять таблеток фенозепама. Мозги нужно было поставить на место… Нужно сказать себе правду. Это она… Это все сделала она… Потому что страх пришел раньше, чем ушла Афина… Потому что Афина сама виновата. Она начала ворошить… Она, кажется, даже нашла. А может, тоже видела?

Они все желали Ляльке смерти. Их желание материализовалось. И все получилось.

— Ляля!!! — закричала Даша что есть силы.

— Не надо так орать. Зачем так шуметь. Так — плохо. Так себя не ведут. — Падчерица стояла в дверях и тупо улыбалась. В руке у нее болталось вонючее мусорное ведро. — Я могу испугаться, а испуганные заикаются, тетя Даша. Тебе страшно? — Девушка подошла ближе, и Даше пришлось не дышать. Зловоние было ужасным, непереносимым. — Тебе плохо?

— Отойди от меня, — взвизгнула Даша. — Прочь, отойди, немедленно прочь.

— Я выносила мусор. Потом хоронила птичку. Потом разговаривала с дворником. Потом ждала, чтобы наш мусор разобрали бедные люди. — Ляля говорила монотонно, не сбиваясь с гнусавого изводящего ритма. — Потом люди забрали банки. Потом еду, а кто-то забрал халат…