- Закрывает!

- Ничего, поспеем, - успокаивал я.

Мы с Водопьяновым беспокоились, как бы не отставили вылет, и поэтому во всех разговорах старались убедить, [96] что вылететь успеем и сядем если не на остров Рудольфа, то на какой-нибудь другой остров.

Один за другим нагревались моторы. Предстоял серьезный путь. Я несколько раз проверил всю гироскопическую и астрономическую аппаратуру, настроил и наладил на днях сконструированный звездный курсодержатель, опробовал радиоаппаратуру. Все было готово. Можно трогаться в путь.

Когда все четыре мотора были запущены и подкатил трактор, чтобы стронуть нас с места, собрались все обитатели Рудольфа. Но проводы были не особенно бодрыми. Чувствовалась затаенная тревога.

Полет действительно оказался сложным. Кругом ночная темнота. Не видно дальше 20-25 шагов. Небо и земля слились. Лишь над головой блещут звезды. Кажется, закрой их облаками - и невозможно будет пред ставить, где земля, где небо.

В кабинах горел яркий свет. За левую лыжу был прицеплен трос трактора. С его помощью и усилиями четырех моторов мы, наконец, оторвали примерзшие лыжи и тронулись с места. Два механика ловко отцепили трос. В окна было видно, как машут руками, прощаясь с нами, друзья. Самолет медленно двигался к старту. Только бы оторваться! Нагрузка - 25 тонн. Кругом ничего не видно. Дан полный газ моторам. Пошли!

Моторы ревут. Мы побежали под гору в зияющую темноту. Машина бежит долго, подпрыгивает, слегка ударяется лыжами о твердый снег. Разбег кажется невероятно длинным. Вот самолет медленно, неохотно отделяется от земли. Мы погружаемся в темную ночь.

Набрав 300 метров, разворачиваемся, заходим немного южней радиомаяка и ложимся на курс к Северному полюсу.

В воздухе мороз еще сильней. Он дает себя знать даже в закрытой кабине. Мы уже на высоте 1100 метров. Уверенно продвигаемся вперед с несколько повышенной скоростью. Лишь по звездам можно составить представление о положении земной поверхности. Но скоро начинают попадаться облака, которые постепенно закрывают и эти единственные ориентиры. Переходим к полету по приборам. Но вот становится чуть-чуть светлей. Полярная ночь сменяется полярными сумерками.

Доходим до 86°50' широты и 58° долготы. Все небо покрыто облаками. Они свисают густой громадой, опускаются [97] к земле и как бы увлекают нас за собой вниз.

Отказало радио. Иду в радиорубку. Сима Иванов занят ремонтом. Он отъединил все проводники, меняет лампы, ищет повреждение. С этой хрупкой аппаратурой он работает голыми руками, не замечая мороза. Мы не мешаем ему. «Сима наладит», - думает каждый про себя. А облачность давит нас все ниже и ниже. Мы уже опустились до пятисот метров. Кругом ничего не видно, лишь изредка промелькнет лед с большими разводьями.

В 7 часов 30 минут мы достигли 88° 15' широты и 58° долготы. Облачность вынудила идти на высоте сто-двести метров. Внизу мелькают лед и вода. Посадка невозможна. Сильный туман окончательно прижимает нас к земле. Переходим на бреющий полет. Порой высота доходит до тридцати метров. Под самолетом мелькают ледяные поля, зияющие разводьями, большие районы мелкого и крупного битого льда. Все это близко, под самым крылом.

Ледяной покров океана выглядит необычно. Не таким мы видели его в свой первый полет весной. Лед почти лишен снега. Нет больших ледяных полей. Преимущественно молодой лед.

- Как радио? - спрашивает Водопьянов.

- Сейчас исправят.

- Радио не работает, погода ни к черту, идти становится невозможно, - говорит он.

- Пройдем еще. Немного осталось.

- Да ведь радио не работает. Случись что-нибудь, что будем делать? Нет, надо поворачивать, - ворчит Михаил Васильевич.

- Подожди, сейчас узнаю, - и я вхожу в радиорубку.

Я не спрашиваю Иванова, как с радиостанцией. Все снято и разбросано. Понятно и так.

- Сейчас заработает, - говорит Сима, подняв голову.

Я возвращаюсь, стараясь незаметно проскользнуть в штурманскую рубку. Но Водопьянов останавливает, кладя мне руку на плечо.

Накоротке советуемся. Решаем идти вперед.

Вести самолет становится все труднее. По мере приближения к полюсу один за другим выходят из строя [98] приборы. Уже давно не работает магнитный компас. Почти не слышно радиомаяка. Ничего не слышно на радиокомпасе. Звезд не видно. Пробиваемся вперед главным образом по гироскопическим приборам.

Наш рейс походит на скачки с препятствиями. Идя бреющим полетом, мы вдруг неожиданно упираемся в полосу наземного тумана. Забираемся немного повыше над океаном, чтобы пробить туман. Потом, чтобы не обледенеть, вновь спускаемся до бреющего полета. Под нами мелькают льдины и разводья. В таких условиях посадка не может кончиться благополучно. Но полюс все ближе и ближе.

В 8 часов 34 минуты наш флагманский корабль вновь на Северном полюсе. На этот раз мы попали сюда в конце сумерек. Они продлятся еще два дня, после этого наступит полная полярная ночь.

Туман рассеялся. Над нами сплошная слоистая облачность, высотою примерно 500-600 метров. Мы забираемся повыше. Там хорошая видимость, ограниченная только сумерками. Но все-таки кое-что можно видеть по сторонам.

Над самым полюсом мы сломали курс влево на 45° и, отойдя в сторону на 25 километров, вновь пошли прежним направлением с намерением пройти до 87° по ту сторону полюса, в вероятный район приземления самолета Леваневского.

Весь экипаж внимательно проглядывал льды и разводья, над которыми мы летели. Однако на широте примерно 88°5' по ту сторону полюса сплошной туман и мощная облачность преградили нам путь. Повернули на 90° и пошли вдоль кромки облачности, тщательно наблюдая - не покажется ли самолет Леваневского. Наконец продвигаться вперед стало невозможно, да в этом и не было надобности, так как к этому времени мы уже заканчивали облет вероятного района приземления или, скорее, падения самолета. Пришлось повернуть назад к полюсу.

Самыми трудными были вопросы ориентировки. Кругом серая мгла: ни солнца, ни луны, ни звезд. Обычные приборы не работают, на радиосредства положиться нельзя. «Честно» работает только один гироскоп. Теряется представление о направлении. После двух-трех поворотов, двух-трех изменений курса трудно представить, откуда ты пришел, где остров Рудольфа, где Америка. Всюду [99] серая однообразная мгла. Внизу лед, сверху свисают огромные густые темносерые клочья облаков.

Подходим вновь к полюсу. Вдруг резко заработала стрелка радиокомпаса. Она энергично прыгает из стороны в сторону. Я, обрадованный, пытаюсь настроить ее на станцию острова Рудольфа.

Но компас вдруг отказал так же быстро и неожиданно, как заработал.

По гироскопическому компасу берем направление с полюса на остров Рудольфа.

- А найдем ли мы его? - спрашивает Водопьянов. - В какой хоть он стороне-то?

Я показываю.

- Ничего не понимаю, - пожимая плечами, заключает Водопьянов.

Мы идем над облаками. Верхняя кромка их по мере нашего продвижения подымается все выше. Определяю, что на высоте дует сильный попутный ветер.

Когда мы шли к полюсу, облака давили нас книзу, а на обратном пути облачность заставляет нас подыматься все выше и выше. Мы уже достигли двух тысяч метров.

Светлеет. На горизонте зажигается зарево. Солнце сейчас под горизонтом, но красивый красновато-бурый отсвет его прекрасно виден.

Приходит мысль запеленговать центр этого зарева, рассчитать азимут солнца и таким образом проверить, правильно ли идем. Этот метод, едва ли когда-либо применявшийся в воздухе, дал нужные результаты. Теперь я уверен, что идем правильно, и на остров Рудольфа попадем точно.

На высоте трех тысяч метров значительно холодней, и мы снова мерзнем. А облачность впереди нас простирается еще выше. Мы погружаемся в облака. К счастью, этот слой оказался небольшим, мы скоро вышли из него. Стало уже светло.

В 11 часов 30 минут мы смогли погасить свет в кабинах. Начался очень короткий день Земли Франца-Иосифа. Вот уже слышен маяк. Заработал радиокомпас. Стало веселей.