Ахмед не был удивлен, когда Нура рассказала ему о происшествии, свидетелем которого пришлось стать нам с Сарой. Он поджал губы и сказал, что разберется с этим. Позже он сказал Нуре, что мать сама продала своего ребенка, противозаконного не случилось.

Даже после того, как мы застали брата с Хади за таким постыдным занятием, они продолжали вести себя как пи в чем не бывало. Когда я спросила Хади, как он может считать себя религиозным человеком после того, что позволил себе, он просто расхохотался мне в лицо. Повернувшись к Али, я пригрозила ему, что расскажу отцу, как он охотится за маленькими девочками, но брат тоже рассмеялся, наклонился ко мне и прошипел:

– Скажи ему, я не возражаю!

Он сказал, что отец сам дал ему адрес человека, предоставляющего подобного рода услуги, а затем добавил, что с маленькими девочками куда интереснее, а, кроме того, отец сам всегда делает то же самое, когда бывает в Каире.

Я чувствовала себя так, как будто меня посадили на электрический стул – мозг мой пылал, рот широко открылся, и я непонимающе смотрела па брата. Первой моей мыслью было, что все мужчины просто подонки. Мне хотелось стереть из памяти воспоминание об этом ужасном дне и вернуться к безоблачным мечтам моего детства. Наконец, не найдя, что сказать в ответ, я повернулась и молча пошла прочь, с ужасом думая, что же еще готовит мне ужасный мир мужчин.

Я по-прежнему считала Каир чудесным городом, по мысли о том, как благотворно влияет бедность па общество, оставили меня. Несколько дней спустя я снова увидела, как та же египтянка стучит в дверь нашего дома, держа за руку очередную маленькую девочку. Я хотела поговорить с ней, чтобы выяснить, как может быть, что мать продает свое дитя, однако, увидев мое лицо, женщина поспешила удалиться.

Сара, Нура и я долго обсуждали этот феномен, и Нура грустно сказала, что, по словам Ахмеда, это обычная практика во многих странах. Когда я раздраженно вскричала, что скорее бы умерла от голода, чем продала своего ребенка на поругание, Нура согласилась со мной, но заметила, что легко говорить так, когда когти голода впиваются не в твой желудок.

Вскоре мы оставили Каир, и у Сары появилась возможность увидеть Италию, о которой она так долго мечтала. Стоило ли ей пережить то, что она пережила, чтобы ее мечта осуществилась? Сама она сказала, что реальность превзошла ее ожидания.

Мы посетили Венецию, Флоренцию и Рим. Веселый смех и жизнерадостный говор итальянцев до сих пор стоят у меня в ушах. Я считаю их любовь к жизни величайшим благом, большим даже, чем их искусство и архитектура. Рожденная в унылой стране, я восхищаюсь народом, который старается не принимать себя слишком всерьез.

В Милане Нура за несколько дней потратила столько денег, сколько большинство людей не зарабатывают в течение всей своей жизни. Они с Ахмедом самозабвенно делали покупки, и создавалось впечатление, что этим они стараются заполнить какую-то пустоту в своей жизни.

Хади и Али проводили большую часть своего времени, покупая женщин, так как улицы итальянских городов и днем и ночью полны теми, кто согласен продать себя любому, готовому заплатить назначенную цену. Я увидела Али таким, каким он был всегда – эгоистом, не желающим думать ни о чем, кроме своих удовольствий. Но я знала, что Хади гораздо хуже и опаснее моего брата, так как он, покупая женщин, презирал их за роль, выполняемую ими в этой сделке. Он желал их, но в то же время ненавидел и их, и систему, которая позволяет им распоряжаться собой по своему усмотрению. Его лицемерие казалось мне квинтэссенцией всего дурного, что есть в мужчинах.

Когда наконец наш самолет коснулся посадочной полосы в аэропорту Эр-Рияда, я знала, что мне надо готовиться не к самому приятному событию в жизни. Мне было четырнадцать, отныне меня будут считать женщиной, и я не знала, какая судьба ожидает меня. Каким бы ни было мое детство, мне ужасно не хотелось расставаться с ним. У меня не было сомнений, что моя жизнь женщины станет постоянной борьбой против порядков моей страны, которая жертвует нами во имя торжества мужчины.

Однако мои страхи были ничто по сравнению с тем, что ждало меня дома. Приехав домой, мы узнали, что наша мать умирает.

Единственно, в чем можно быть уверенным в нашей жизни на сто процентов, так это в том, что когда-нибудь умрешь. Наша мать была женщиной, безоговорочно верившей в слова пророка Магомета, поэтому со смирением приняла мысль о том, что жизненный путь ее пришел к своему концу. Она жила праведно, не нарушая законов ислама, и знала, что ей нечего бояться. Одно беспокоило ее – судьба незамужних дочерей. Мать была нашей единственной опорой и поддержкой и знала, что без нее за нас некому будет заступиться.

Она призналась нам, что знала о своей приближающейся смерти еще до нашего отъезда. Основанием для этого послужили три очень ярких сновидения, посетивших ее.

Родители моей матери умерли от лихорадки, когда ей исполнилось всего восемь лет от роду. Поскольку она была единственной их дочерью, то именно ей пришлось ухаживать за родителями во время их короткой, но смертельной болезни. Казалось, они уже поправляются, когда однажды, во время песчаной бури, отец поднялся на локтях, с улыбкой взглянул на небо, пробормотал всего три слова: «Я вижу сад» и умер. Мать умерла вскоре после него, не произнеся ни единого слова.

Как только у нашей матери появились первые месячные, братья выдали ее замуж за моего отца.

Отец моей матери был добрым и мягким человеком и любил дочь так же, как и сыновей. Когда другие мужчины племени жаловались при рождении дочери, дедушка только смеялся и говорил, что они должны благодарить Аллаха за то, что в их доме прибавилось тепла. Мать говорила, что ее никогда бы не выдали замуж в столь юном возрасте, будь жив отец. Она верила, что он позволил бы ей насладиться еще несколькими годами детства.

Мы с Сарой сидели у постели матери, пораженные снами, о которых она нам рассказала. Первое видение посетило ее за четыре дня до того, как мы получили известие о попытке самоубийства Сары. Мать рассказывала нам:

Я увидела себя в бедуинском шатре. Это был точно такой же шатер, как тот, в котором я провела свое детство. Я была поражена, когда увидела своих отца с матерью, молодых и здоровых, сидящих у очага, на котором варился кофе. В отдалении слышались голоса братьев, загоняющих на ночь овец. Я бросилась к родителям, но они не видели меня, хотя я громко называла их по именам.

Двое моих братьев, один из которых уже умер, вошли в шатер и сели рядом с родителями. Они пили теплое верблюжье молоко из маленьких чашек, а отец молол кофейные зерна. А потом отец прочитал стихотворение, которое придумал сам. В нем говорилось о рае, ожидающем всех добрых мусульман. Стихи были простые, и я запомнила их. Они звучали так:

Там, где чистые, быстрые реки текут,

И зеленые кроны спасают от зноя,

Там, где сочные фрукты лежат под ногами,

Там, где мед с молоком без конца и без края,

Там души любимых все ждут терпеливо

Тех, кто прикован к грешной земле.

На этом и закончился сон. Мать сказала, что не слишком задумывалась о нем, посчитав, что Аллах дал ей знать, что ее семья находится в раю.

Через неделю после возвращения Сары домой матери приснился второй сои. Теперь она увидела всех членов своей семьи, сидящих в тени пальмового дерева. Они ели какую-то изысканную пищу из серебряных тарелок. В этот раз они увидели ее, и отец с матерью встали, чтобы поприветствовать свою дочь. Отец взял ее за руку и пытался уговорить присесть и поесть с ними.

Мать сказала, что очень испугалась во сне и попыталась убежать, но отец так крепко держал се за руку, что она не могла вырваться. Тогда она сказала, что у нее нет времени есть с ними, потому что она должна заботиться о младших детях. Но ее мать положила ей руку на плечо и сказала: «Фадила, Аллах позаботится о твоих дочерях. Пришло время оставить их Ему».