Она невесело улыбнулась.

– Амата, – повторил он. – Любимая. Имя подходит тебе. Я точно тебя люблю.

– Даже не думай! Меня любить – к несчастью. Я не шучу.

Она мрачно уставилась ему в лицо, и улыбка ее растаяла.

– А теперь нам надо возвращаться, – сказала она наконец.

Он пошел за ней к дороге, за которой виднелось дрожащее пятно света костра. Вдруг девушка резко остановилась и знаком приказала ему молчать. Повторяя ее движения, Энрико притаился за деревом.

Беззвучно выругавшись, Амата одними губами прошептала:

– На дороге люди.

Амата насчитала пять темных фигур. Ей вспомнился дом Витторио и дичь, за которой он гонялся – отребье, нанятое перуджийцами, чтобы нагонять страх на путников. Неужели за ними следили от Губбио? Значит, тогда на тропе ей не померещилось? Девушка молила Бога, чтобы люди оказались безобидными прохожими, но в душе понимала, что мольба напрасна. Только воры и головорезы бродят глухой ночью, высматривая добычу по свету костров. Огонь, защищая от зверей и холода, приманивает разбойников.

Люди остановились у тех самых деревьев, за которыми прятались они с Энрико, и стали переговариваться глухими грубыми голосами. Потом растянулись на десять ярдов один от другого вдоль дороги, чтобы приблизится к пещере с разных сторон. Амата видела в их руках пики и дубинки, и догадывалась, что темнота скрывает и другое, не столь долгомерное оружие.

– Они убьют Конрада и Джакопоне, – шепнула она в самое ухо мальчику. – Я должна их предупредить. А ты жди здесь.

По спине у нее бегали колючие мурашки. Девушка прокралась к краю тропы, остановилась и несколько раз глубоко вздохнула, оттягивая неизбежное мгновенье, когда ей придется рывком обогнать пришельцев, выдав им себя. Она вспомнила, как Конрад в горах рисковал жизнью, поддерживая ее на обрыве, и это воспоминание помогло наконец решиться.

– Братья, проснитесь! – выкрикнула она. – Banditi![22] Вставайте!

Она помчалась со всех ног по заросшему склону, но один из нападавших успел схватить ее за рукав. Развернув девушку к себе, он поднял над ее головой дубину. Она по наитию прижалась к его груди, так что удар прошел у нее за спиной. Разбойник крякнул и вдруг взвыл от боли, выронил свою палицу. Обеими руками он стиснул ее запястье, пытаясь оттолкнуть руку, которой она всадила нож ему в живот и теперь проворачивала клинок, ища острием сердце. Теплая кровь брызнула ей на пальцы. Руки бандита разжались, когда ему на плечи прыгнул Энрико.

– Беги, Амата! – выкрикнул он, когда двое других бросились на помощь раненому.

Тот уже ослабел, и девушка наконец вогнала нож до конца. Лицо его стало бесконечно печальным, и он рухнул ничком на землю. Амата нагнулась за его дубинкой. Рядом сцепились между собой неразличимые тени. Энрико громко звал на помощь.

Она едва не опоздала увидеть человека, метившего в нее пикой. Успела отскочить назад. Услышала, как рвется ткань ее рясы и хрустит под ударом свиток Лео. Еще немного – и ее бы выпотрошили. У нее за спиной трещали кусты. Копейщик отвел оружие для нового удара – и рухнул наземь под тяжестью налетевшего на него Конрада. Отшельник первым поднялся на ноги и заслонил собой Амату.

– Во имя Божье, иди своей дорогой, – обратился он к бандиту.

– Эти Бога не боятся! – выкрикнула Амата. – Бери дубинку, фра Конрад, и бейся, не то отдашь Богу душу.

Она сунула дубинку в руку монаха. Его противник замешкался.

– Ко мне, братья, – звал он.

Двое, напавшие на Энрико, откликнулись на зов вожака. «Плохо дело», – Амата. Они больше не опасаются мальчика. Последний из шайки присоединился к своим, и теперь против отшельника и девушки их было четверо. Конрад стоял неподвижно, бессильно опустив руку с дубинкой, которую навязала ему Амата. Последовала короткая заминка – главарь оценивал положение.

– Он-то нам и нужен. Кончаем дело и уходим, – заговорил он.

Амата отступила к дереву. Забрав в горсть край рясы Конрада, потянула его за собой.

Он не поддался ей, стоял на месте.

– Зачем я вам нужен? Вы меня знаете? Я не умбриец.

Пронзительный вопль трубы Джакопоне со стороны пещеры заставил всех вздрогнуть. Амата, увидев их ошеломленные лица, настойчивее потянула Конрада прочь. Между тем Джакопоне шумно, с громким ревом ломился сквозь заросли.

– Ай-и! Их защищает ангел Господень! – взвизгнул вожак.

– Un drago![23] – выкрикнул другой. Обернувшись, Амата увидела два огромных пылающих глаза, несущихся на них сверху. На миг банда остолбенела, потрясенная видением, и за этот миг Джакопоне оказался среди них. Он ткнул головней в лицо главаря, в то время как второй факел в левой руке поджег его рубаху. Бандит взвыл и понесся в лес – ослепленный, в горящей одежде. Остальные трое устремились по дороге к Вальфаббрика, преследуемые ревущим чудовищем. Прежде чем прекратить погоню, Джакопоне сумел своим факелом поджечь плащ отставшему разбойнику.

Когда те скрылись из виду, Конрад склонился над человеком, напавшим на Амату. Он перевернул его на спину, сунул руку под окровавленную рубаху.

– Слишком поздно давать ему отпущение, – вздохнул отшельник. – Душа уже удалилась в вечную обитель.

– Надеюсь, прямо в ад, – вставила Амата.

– Это ты его убила?

Польщенная благоговейным трепетом в его голосе, она снисходительно отозвалась:

– Боец был не из лучших.

Оставив Конрада над телом разбойника, Амата пробежала несколько шагов по дороге в сторону Ассизи. Здесь развернулась первая схватка.

– Энрико, – позвала она. – Энрико.

Когда к ней подошел Джакопоне с факелом в руке, она разглядела у придорожного куста неподвижный холмик. Заставить себя его потрогать она не сумела, но не сомневалась – человеческое тело. В животе у нее что-то перевернулось и к горлу подступила рвота.

Амата упала на колени рядом с лежащим.

– Нет, Рико, нет, – плакала она. – Неужели и тебя?!

Конрад отодвинул Амату плечом, ощупал грудь Энрико, так же как только что у мертвеца. Потом он склонился к самому лицу мальчика. Амата беспомощно заламывала руки – жест молитвы и отчаяния.

– Он еще дышит, но едва-едва. Где сиор Джакопоне?

– Рядом, падре. Вот он. – обернулась к дороге: – Скорей!

Кающийся высоко поднял свой факел и победно взревел, приближаясь к ним.

– Я не пробовал такой драки с тех пор, как мы гнали из Тоди Бенедетто Гаэтани с его сворой гибеллинов, – сказал он.

– Нас вы несомненно спасли, брат мой, – кивнул Конрад, – но боюсь, мы уже не успеем помочь Энрико. Он на краю смерти. Надо унести его, пока не вернулись banditi, – он махнул рукой в сторону леса. – Оставьте Фабиано один факел, сиор Джакопоне. И поищите тонкие деревца на жерди для носилок.

Джакопоне бросил всего один взгляд на мальчика и тут же бросился к зарослям. Затрещали ветки. Конрад обдумал что-то, прижав ладонь ко лбу, и принялся бродить вокруг.

– Пойдем со мной, сестра, – сказал он чуть погодя. – Гадкое дело – обдирать трупы, но одежда преступника нужна нам, чтобы перенести Энрико. Мы проденем жерди в рукава.

Она побрела за ним, как в полусне. В голове было одно: если бы не она, Энрико не лежал бы сейчас на дороге полумертвый, хотя, может быть, ее саму тогда убили бы. И лучше бы так. Господь явно наложил проклятье на всех, кто ей дорог.

Конрад приказал ей отвернуться, пока он раздевал тело. Амата медленно обернулась и стояла, уставившись в темноту, пока он не вскрикнул:

– Dio mio[24], сестра! Что ты наделала? Ты убила брата! Конрад снял с убитого верхнюю накидку. Под ней была серая ряса, перепоясанная веревкой – такая же, как у них с Конрадом. И на шее, на завязанном узелком кожаном шнуре, висел простой деревянный крест.

– Он старался убить меня.

Амата вдруг обмякла, слова шли из горла хриплым шепотом. Не осталось сил даже оправдываться и защищаться. Рука с факелом опустилась к самому лицу мертвеца, осветив лысую макушку и искаженные застывшие черты.