Как видно, гость был послушником, притом совсем юным. По уставу орден не принимал кандидатов моложе четырнадцати лет, но власти часто забывали об этом запрете.

– Да, я брат Конрад, – отозвался он. – Мир тебе, юный брат.

Он так и стоял на коленях перед разгорающимся огоньком.

– И тебе. Меня зовут Фабиано.

Ребенок утер нос кулаком, отчего слова его прозвучали невнятно.

– Хорошо, Фабиано. И добро пожаловать. Когда огонь разгорится, я сварю суп. В котелке у меня замочены бобы фавы.

– Мы тоже принесли еду. Сыр, хлеб и виноград. Мальчик ткнул большим пальцем в сторону подвешенного к стропилам мешка.

– Мы?

– Меня привел сюда слуга моны Розанны. Хозяйка прислала к ним еды про запас – на случай, если у вас не хватит на себя и на гостя.

Конрад улыбнулся:

– Эта дама неизменно любезна и заботлива.

Шишки горных сосен уже громко трещали в огне, наполняя комнату смолистым ароматом. Дым плавал под почерневшей дранкой крыши и неспешно уходил в отверстие дымохода. Языки пламени отразились в темных глазах гостя, спелыми оливками блестевших из глубины куколя. Конрад поставил на огонь котелок и отвязал мешок с припасами. Розанна, благослови, Боже, ее щедрую душу, прислала и несколько луковиц. Одну он разрезал, чтобы съесть сырой с хлебом, остальные покрошил в суп.

– Кто послал тебя к моне Розанне?– спросил Конрад.

– Мои наставники из Ассизи. Они велели мне найти ее в Анконе, а под Анконой я встретил двух братьев, которые рассказали, как отыскать дом синьоры. Мне показалось, ей стало очень любопытно, когда я сказал, что меня послали к вам...

Замечание повисло в воздухе, как невысказанный вопрос.

– Мы вместе росли, – объяснил Конрад, – почти как брат с сестрой. Она... то есть они с мужем до сих пор помогают мне, когда могут.

Обрывки воспоминаний проплыли в сознании: двое детей, деливших пополам галеты, сидят на конце мола, болтая ногами над водой. Картина сразу распалась на куски, как дробились в воде их отражения тем давним полуднем, потому что гость продолжал болтать.

– Вы сирота? Поэтому жили в их семье? Конрад раздул щеки, потихоньку отдуваясь.

– Что было, то прошло, – строго сказал он.

Вот тебе и беседа о духовном! Он бы не замедлил оборвать этот разговор, но у Фабиано был такой разочарованный вид, что отшельник добавил:

– Да, мой отец был анконским рыбаком. Бог забрал его, послав бурю, когда я был совсем мал. Родители моны Розанны взяли меня к себе. Они сочли, что мне следует дать образование, и в пятнадцать лет передали меня братьям. Теперь, четырнадцать лет спустя, я здесь, и это – вся моя история.

Он помешивал суп, и глаза немного слезились. Он вытер их рукавом и собирался сказать что-то о луковом запахе, но мальчик опередил его.

– А мать ваша где была?

– На небесах, несомненно. Отец рассказывал, что, дав мне жизнь, она умерла, призывая Благую Деву.

Запах вареных бобов наполнил хижину. Мальчишка глубоко вдохнул и поскреб в затылке.

– Мне нравится слушать рассказы о жизни людей. Я бы хотел всегда странствовать по миру, собирая такие истории, как фра Салимбене. Вы знаете фра Салимбене?

Конрад поджал губы.

– Не этого брата тебе следовало бы почитать примером, – промолвил он. – Скажи-ка лучше, зачем ты меня искал?

Он заглянул в темные глаза, в которых вдруг сверкнули слезы сочувствия, и все понял.

– Брат Лео? – сам ответил он на свой вопрос.

– Да.

– Он умер в мире?

– Воистину, в той самой хижине, где скончался святой Франческо.

– Должно быть, его это утешило.

Отшельник присел на пятки. Кончина друга и наставника не была неожиданной. Как-никак, Лео прожил больше восьми десятилетий. И все же его смерть была ударом.

Кто в силах проследить промысел Божий? Лео молил забрать его вместе с учителем, святым Франциском, однако Господь послал ему еще полвека жизни трудов и писаний. Маленький инок стал для основателя не только учеником, но и сиделкой: сам менял повязки и втирал мази в язвы, проступившие на руках, ступнях и на боку после видения на Монте Ла Верна. Он же был и секретарем, и исповедником святого, и если бы стремился к власти, то стал бы самым влиятельным лицом в ордене. Но Франциск избрал его спутником именно за чудную простоту. По излюбленной привычке давать прозвища, он перекрестил Лео-льва во fra Pecorello di Dio – Ягненочка Божьего.

Даже молодые братья, каким был Конрад, слышали о его знаменитой стычке с Элиасом после смерти Франциска, когда Лео разбил огромную вазу для пожертвований, собранных генералом ордена на строительство новой базилики. За непокорность Элиас приказал бичевать его и изгнать из Ассизи. Лео удалился в глушь и там писал трактаты, обличая слабости и пороки братии. Он стал совестью ордена, хранившей устав и заветы святого Франциска, и тем внушал ненависть партии конвентуалов.

Конрад задумался, способен ли фра Бонавентура, нынешний преемник Элиаса, подняться над старой ссорой.

– Генерал достойно похоронил брата Лео? – спросил он.

– О да. В базилике, рядом с его товарищами. Говорят, эта высшая честь.

– И он ее заслужил, – добавил Конрад.

Пока Конрад мешал похлебку, мальчик откинул капюшон. Черные, коротко остриженные волосы едва прикрывали мочки ушей. В миндалевидных глазах застыла настороженность испуганного олененка, а длинные ресницы еще подчеркивали это выражение. Молочно-белая кожа на щеках и на висках была такой прозрачной, что даже в полумраке Конрад различал узор жилок. Мальчик широко улыбнулся, дрогнули ноздри прямого длинного носа. « Благородный нос, – подумалось Конраду. – Малыш явно слишком миловиден, чтобы жить среди старших братьев, в особенности тех, что избрали образ жизни черных иноков. Одному Богу известно, какому множеству монашеских пороков они научились подражать».

Увидя, что Конрад перестал мешать варево, мальчик достал из-под стола свой мешок и извлек из него скатанный пергамент.

– Мой наставник в послухе велел передать вам это письмо. Фра Лео настаивал, чтобы оно непременно было вручено вам после его смерти.

Отшельник развернул перед огнем свиток выделанной овечьей кожи и несколько раз просмотрел.

– Что там говорится? – спросил Фабиано.

– Письмо не запечатано. Меня удивляет, что ты его не прочел. Разве наставник не обучил тебя грамоте?

– Немного. Я сумел разобрать только несколько слов. Я попросил прочитать его братьев, которых встретил по дороге, но те сказали только, что там... ничего интересного.

Конрад возвел глаза к небу. Мальчик совершенно лишен скрытности. И может быть опасен в своей наивности.

– Те братья назвали себя? – спросил он.

– Нет. Но один из них был стар, как само время, а у второго светлые волосы, если вам это о чем-то говорит.

Конрад прикусил губу.

– Ничего не говорит.

Оставалось только надеяться, что ребяческое недомыслие посланца не приведет к беде. Он еще раз просмотрел пергамент.

– Может быть, ты мне скажешь, интересно это письмо или нет, – обратился он к мальчику. – В нем содержится добрый совет, какой мог дать и Лео, но брат, которого я знал, написал бы иначе. Повернув пергамент к свету, он прочел вслух:

– «Конраду, брату моему во Христе, фра Лео, его недостойный сотоварищ, шлет должное почтение во Господе». Пока это похоже на Лео. Но слушай дальше: « Вспомни, как мы наставляли тебя изучать и познавать. Прочти глазами, восприми разумом, ощути сердцем истину легенд. Servite pauperes Christi».

Конрад повернул пергамент к Фабиано.

– «Служи беднякам Господа»?

Он помолчал, давая мальчику осознать значение этих слов, потом, махнув рукой, закончил чтение: «Писано в Ассизи на четырнадцатом году правления Бонавентуры да Баньореджо, генерала ордена братьев миноритов».

Отшельник поскреб ногтями затылок.

– Лео никогда не посоветовал бы мне «изучать» даже описания жизни святого Франциска, если их он подразумевает под «легендами». Франциск проповедовал, что ученые даром тратят время, которое лучше было бы отдать молитве. Что до служения бедным, то сам Лео и отослал меня в эти горы. А теперь советует посвятить себя служению? Мне это кажется странным. Он чиркнул ногтем по пергаменту.