— Я всегда замечал, что в пустыне и в девственных лесах не надо пропускать происшествия, как бы ни было оно ничтожно, не отдав себе в нем отчета; малейшие события имеют важное значение и почти всегда служат предостережением, тайну которого надо разгадать, если не хочешь не сегодня-завтра оставить свои кости в каких-нибудь зарослях. Перейдем к делу. Неоспоримо, что Уале загрыз сегодня человека, которого нашел в кустах, и вы поймете, что это происшествие имеет для меня исключительную важность, когда узнаете, что, с одной стороны, моя собака никогда не нападает сама, если я не подстрекну ее, а с другой — места, проезжаемые нами, совершенно необитаемы.

— Уверены ли вы, — перебил Барте, — что, когда вы добились сегодня утром от Гобби, чтобы он перестал нас преследовать, он через несколько минут не раскаялся в своем благородстве и не послал сухим путем кого-нибудь из воинов расставить нам засаду?

— Вы забываете, какое влияние я имею на людей его свиты; могу вас уверить, что ни один из них не осмелится взять это на себя! А если это не солдат Гобби, то с каким же человеком имел дело Уале? Здесь может находиться только какой-нибудь негр, заблудившийся в поисках пальмового масла, но это предположение кажется мне невероятным: я уверен, что собака прошла бы мимо бедняги, не причинив ему никакого вреда! Спросите у Кунье — он здешний, — слышал ли он когда-нибудь, что эти леса обитаемы?

— Здесь живут только львы и большие змеи, — отозвался негр.

Лаеннек продолжал:

— Вы видите, вся эта часть реки на протяжении пятисот-шестисот миль окружена лесами и болотами, вот почему мы не могли бы странствовать сухим путем до того места, где Банкора впадает в Конго. И чем больше я думаю, тем меньше могу объяснить себе это необыкновенное приключение. Уале непременно встретил врага… но какого?

— Не думаете ли вы, — отважился заметить Гиллуа, — что мы теряем здесь драгоценные минуты и что предпочтительнее было бы поскорее оставить самое большое расстояние между нами и…

— Ваша юная голова еще неопытна, — коротко перебил Лаеннек. — В этих ужасных странах никогда не теряешь времени, когда стараешься избавиться от опасности. Подумайте, ведь мы можем делать на пироге только семь-восемь миль в день, а те, которые захотели бы нас преследовать, следуя берегом реки, опередили бы нас очень легко. Вспомните, что Гобби нагнал нас на следующий же день после нашего отъезда! Следовательно, мы должны двигаться с большой осторожностью; медлительность здесь полезнее необдуманной быстроты.

— Прошу вас не принять дурно мое замечание, любезный Лаеннек, оно не имело другой цели, как узнать ваше мнение. Еще одно слово, если вы позволите…

— Я слушаю вас, господа, мы можем целую ночь держать совет!

— Если сухой путь быстрее для тех, кто захотел бы нас преследовать, то почему бы и нам не сделать того же?

— Потому что вы не перенесете путешествия пешком в подобном климате, и, прежде чем дойдете до берегов Банкоры, умрете от кровавого поноса, лесной лихорадки или солнечного удара!

— А вы? — вмешался Барте.

— О, я — другое дело. Я теперь истый африканец, и, путешествуй я только с двумя неграми, мы через две недели были бы у слияния Конго и Банкоры.

— И вы уверены, что мы не могли бы следовать за вами?

— Положительно, друзья! И это вопрос не самолюбия, а привычки к климату… Возвращаясь к моим рассуждениям, я повторяю, что было бы чрезвычайно неблагоразумно продолжать наш путь, не разузнав, с кем встретился Уале. Поэтому я нахожу, что Буана и ее товарищ хорошо сделали, причалив лодку к этой песчаной отмели; они поняли, что мы не должны удаляться от этих мест после сегодняшнего приключения.

В ту же минуту, как бы оправдывая предчувствие Лаеннека, блеснул на левом берегу огонь, почти на том самом месте, которое путешественники недавно покинули.

Очевидно, положение осложнялось. Бывший моряк вздрогнул и, не говоря ни слова, протянул руку по направлению к странному сигналу.

В продолжение нескольких минут маленький караван рассматривал в глубочайшем молчании пламя, которое, постепенно увеличиваясь, скоро осветило реку на протяжении двухсот метров. Среди всеобщего беспокойства Лаеннек первый возвратил себе обычное хладнокровие.

— Я не думал, — шепнул он на ухо своим спутникам, — что мы будем принуждены действовать так скоро… Очевидно, нас преследуют. Но кто? Если Уале загрыз какого-нибудь кумира или искателя масла, мы отделаемся, заплатив обыкновенную пеню за смерть человека, но если жертва принадлежала к воинственному отряду охотников за невольниками, надо остерегаться, потому что законодательство в этих странах еще находится в первобытном состоянии: око за око и зуб за зуб.

— Вы говорите, что мы будем действовать! — воскликнули молодые люди. — Но что же мы можем сделать при подобных обстоятельствах?

— Положитесь на Кунье и на меня; пока опасность еще не более чем скрытая угроза, я не могу не чувствовать нервного беспокойства, но, столкнувшись с ней, я начну действовать, не колеблясь.

— Что же вы намерены делать?

— Мы спустим пирогу на воду и вернемся к берегу, от которого отъехали, напротив этой отмели. Мы так далеко, что ни одно из наших движений не может быть замечено. Вы останетесь в лодке, которую Буана искусно спрячет среди корнепусков, и пока вы будете нас ждать с карабинами в руках, мы с Кунье отправимся ползком в высокой траве узнать, с кем имеем дело. Что бы вы ни услыхали, не стреляйте, никого не надо привлекать к лодке, она — наше единственное спасение. Если опасность приблизится, вы должны положиться на инстинкт Буаны и немедленно выехать на середину реки… Если мы не вернемся в ночь, не беспокойтесь о нас, мы привыкли к этой жизни засад и неожиданных нападений… Если не услышите ничего больше о нас, потому что в этом краю, по негритянской поговорке, смерть прячется под каждой травинкой, вы положитесь во всем на молодую негритянку, которая проводит вас так же хорошо, как и я, к берегам Банкоры, где вы подождете случая отправиться дальше.

— Мы не можем согласиться! — сказал Барте решительным тоном. — Если вы подвергаете опасности вашу жизнь, справедливость требует, чтобы мы в свою очередь…

— Я требую от вас полного повиновения, в котором вы мне поклялись! — перебил Лаеннек с важным видом. — Я знаю все, что вы мне скажете, и не сомневаюсь в вашем мужестве, но вы не можете отправиться с нами: разве вы привыкли к зарослям? Как вы проскользнете без шума в высокой траве? Сумеете ли вы сидеть часами, спрятавшись в нескольких шагах от вашего врага, не возбуждая его внимания? Вы заставите убить нас всех без всякой пользы!.. Я подвергаю опасности мою жизнь, говорите вы, но я делаю это каждый день в течение десяти лет, и вы видите, что до сих пор я умел защитить ее! Для пользы всех нас я требую, чтобы вы остались в лодке. Не опасайтесь: не будет недостатка в случаях выказать вашу дружбу.

Через десять минут легкая лодочка подошла к тростникам, и Лаеннек со своим негром, вооруженный с ног до головы, без шума проскользнул в лес. Уале, хорошо выдрессированный для этих экспедиций, замыкал шествие, ожидая, чтобы сигнал хозяина вызвал его вперед.

Только что высокая трава закрылась за ними, как Гиллуа и Барте принялись напрасно прислушиваться: никакой шум не долетал до них.

Огонь все сиял так же ярко, бросая красноватый отблеск на берег и листья больших деревьев, и ничто не нарушало ночной тишины, кроме легкого плеска воды около берега и воплей хищных зверей, время от времени раздававшихся вдали звучно и протяжно…

Часы проходили медленно и однообразно, не внося никакой перемены в положение путешественников, оставшихся в лодке. Незадолго до рассвета таинственное пламя мало-помалу угасло, и когда взошло солнце, облив пурпуром и золотом воды Конго, Лаеннека и его спутника еще не было в лодке.

Беспокойство молодых людей дошло до крайней степени, и, только вспоминая последние слова Лаеннека, они могли кое-как сдерживать свое нетерпение. Им хотелось броситься в лес отыскивать ушедших.