Через пару километров, тварюшка стала издавать тоненький звук, прям как земные сверчки, скврцц, скврцц…

Это меня немного успокоило, навеяло воспоминания о земных ночах, земным летом.

Когда я приехал и заглушил мотор, место, где сидела, тварюшка стало весьма теплым и уютным. Я не захотел её беспокоить, аккуратно открыл люк и спустился в свое убежище. Когда я включил свет, то тварюшка зажмурила глаза и забеспокоилась. Я вытащил ужин для себя, и отщипнул ей кусок. Тварюшка оживилась, выползла из-за пазухи на стол, и стала, судорожно глотая поглощать угощение. Я, наконец, смог рассмотреть её подробнее.

Шкурка ее, так и не поддавшаяся моим когтям, была очень похожа на шкуру ящерки. Сама тварюшка и сама была похожа на ящерицу, только сильно удлиненную. Голова, правда, несколько отличалась, имела вытянутое рыльце более крупные, чем у ящерицы глаза, ноздри с клапанами, и складные ушки. Размером это существо было, где-то с метр, от кончика носа до кончика хвоста. Крылышки его очень компактно складывались, но не так как у птиц в три сустава, а в четыре и в сложенном состоянии плотно прилегали к телу. Ну, аппетит был совершенно не сравним с размерами, съело он не только свой ужин, но и мой. И под конец напоминало веретено, пузико так и тащилось по столу.

Удачно поев, я лег спать, в темноте послышался цок коготков тварюшки, потом возня и ко мне пристроилось маленькое и очень горячее тельце.

Стало очень уютно, и я уснул.

Клок тумана оторвался от рощи и увлекаемый, легким намеком на утренний ветерок, подплывал ко мне. Роа потрогала меня лапкой, и обеспокоено свистнула.

Я пригляделся, в белесой мути мерещились паутинные волоконца. Опять волкрин решил поживиться. Эта тварь, почти невесомая, когда голодная, имела свойство сосредотачивать в своей сети туман, или пользоваться готовым, а затем незаметно облекать в свои объятия незадачливые жертвы.

По этому я сейчас не шел проверять ловушки а дожидался первых лучей света. Волкрины под их воздействием становятся особенно заметными, и поэтому они сворачиваются в клубки и прячутся в осоке.

Я лениво швырнул в клок тумана комок грязи, намекнув твари что её заметили.

Та осыпалась бессильным пеплом на землю, дожидаться следующего удобного случая.

Наконец из тумана стали проявляться ветви кустов, один из ближайших кустов уже успел окраситься красным. Неудивительно, я вчера под его корни высыпал подохших торитрепангов. Кустик сумел отбиться ночью от падальщиков, и съел все сам. Еще пару таких трапез и на его ветвях нальются коричневые, колючие плоды и он отправится на откочевку.

Наконец весь туман рассыпался, его естественная (нехищная часть) истаяла, можно отправляться на охоту. Предстояло осмотреть пяток многообещающих ловушек, которые, я уже два дня не проверял.

Обычным весенним, туманным утром под моросящим дождиком, я и Роа довольно бодро шлепали по болотной жиже, и бормотали себе под нос песенку.

Ну, там «Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам…»

И не зря пели потому что, уже по моим ощущениям, и по наблюдениям коллег, уже середина весны. А в середине весны у меня день рождения. Правда, втолковать, что такое день рождения я никому не пытался. А вот торт сварганить и свечек натыкать я собираюсь вполне серьезно. Но, наверное, свечек я воткну столько же сколько прошлый раз — я же умер? Может дату смерти отмечать пора?

Роа закончив песенку, начала мурлыкать над моим ухом следующую.

Она очень любила петь, видимо так же как и в людях в ней есть потребность в ритме и мелодии. Правда голосок её напоминал вой электрогитары, и сказать им кроме песни она ничего не пыталась. Зато если малышка устраивалась ко мне потеснее, ей уже ничего не нужно было говорить.

Сечас она опять мурлыкала, не слишком громко, но что то знакомое.

Что-то бодренькое, кажется «Прощание славянки». Ей она особенно понравилась, мурлыкала, топала коготками всю ночь вчера. Ей вообще идея музыки нравится, и порой заткнутся, больших трудов стоит ее убедить.

Зато ей не составляет труда извлечь из моих мозгов мелодию которую я слышал хотя бы раз. Правда попсу она почему то не любит, а то что любит все равно воспроизводит в своей обработке. Так что на роль магнитофона годится не совсем.

Перевалив через сухой островок, мы выбрались к ровному покрытому лужицами воды лугу. Его покрывали пятна синеватой и буроватой растительности. То тут то там его пересекали похожие на тракторные следы гвараанзов. В дальнем конце заприметив нас упрыгал мелкий парх.

Этот чистый от кустов и кривых болотных деревьев кусок болота накрывала

цепь наших ловушек. Роа перебралась с плеч мне на голову, и удовлетворенно присвистнула. По её мнению добычи о-го-го!

Ладно, проверим.

Вытянув первую ловушку за веревку, я еле смог её перевернуть. Полная свеженьких барахтающихся храков.

Храки первосортные, не на соус и маринад, а на неплохой ужин небогатого демона.

Тут я очутился перед проблемой, я и одну ловушку не утащу, а тут их десять. Отпустив ловушку назад, я направился за гвараанзом, и тележкой. Роа добросовестно осталась сторожить, соскользнув с моего плеча.

Вернувшись через пару минут с караваном, я обнаружил её с детенышем парха в зубах. Точнее парх был привязан телом Роа к дереву. Зубами она держалась за хвост парха, а хвостом обернулась вокруг ветки.

Упрямо рычала, но не отпускала. Что вот её отличала — неуёмная жадность. Если уж что поймала, то ни за что не отпустит и не выкинет. Даже если скажешь что не надо, будет надрываться тащить, по кустам и долам, возмущаться моей расточительностью, яростно волочится за штаниной, но ни за что свое не упустит. Вот и сейчас пришлось опутать парха сетью и упаковать на тележку. Куда девать такого, цена ему ноль, разве что бесплатно презентовать Хрогу — сам то я их не ем. Роа взгромоздилась на упакованного, парха и гордо окидывала взглядом окрестности. Теперь если новую добычу не увидит, ни за что не сойдет. Ну и ладно, мне же легче.

Я принялся опустошать ловушки, и нагружать ими поскрипывающую телегу. Пока я возился гвараанз сожрал одну ловушку с содержимым — у-у бычара! Зад еще светится, а он подвиги продолжает. Вон вчера гад пол-литру гравижидкости выжрал, я, выхожу, а он, как воздушный шарик висит к колышку привязанный. Хорошо ветра не было, а то бы все окрестности насмешил.

Роа нервно засвиристела, что такое?

Оглядываюсь, а она подпрыгивает от возбуждения. Ладно, посмотрим, вскарабкиваюсь на деревце потолще, твою мать!

Вдали, в километрах трех, заметна была цепочка из крупных и мелких фигур. Они копошились, что-то выволакивали из жижи, грузили на длинные продолговатые предметы.

Скопление неизвестных фигур, чуть-чуть придвигалось ко мне. По прикидкам моим через час они будут здесь. Как говорится, пришла беда отворяй ворота.

И еще как говорится, мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути.

Быстренько разверну гвараанза, погнал его срочно домой. Времени у меня не много, след гвараанза они заметят сразу, как дойдут. А мне еще ополчение собирать. Вызвал Роа и впечатал ей в мозг:

КТО?

СКОЛЬКО?

И НАСКОЛЬКО ОПАСНЫ.

Коротко кивнув, фигурка Роа зазмеилась, по открытой воде болота.

У дома отцепил телегу, закатил в кусты, и отпустил гвараанза на все четыре стороны. Пускай бежит дурашка, а то тут совершенно зря убъют. Только за тем что бы лишить вероятного противника транспорта.

Сам же запрыгнул в болотоход и рванул к Ночному Парху, пускай собирает братву.

Парх был очень возмущен моим вторжением, когда я вздымая фонтаны грязи ворвался ему на задний двор, передавил пять ловушек, и разбудил его после ночной охоты. Тот в бешенстве выпрыгнул, потрясая, каким-то особенно древним, образчиком шок-копья. Я быстро его охолодил криком:

— Ашиуры!

Тот воткнул свое копье в грунт:

— Где, сколько?

— С севера, видимо несколько бригад. До тебя, где-то три часа.