Накануне праздника командующий Вторым воздушным флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг провел пробный налет на Москву. Сорок семь «юнкерсов» не возвратились на свои базы. Однако группе немецких самолетов удалось прорваться в город и сбросить смертоносный груз.

Поставив на шифровке большую букву «В», командующий сухопутными войсками заметил:

— Удача у нас в руках. Через три дня даже Минин с Пожарским соскочат со своего постамента. Да поможет нам бог! Я уповаю на справедливость божию.

Вечером шестого ноября, вызвав к телефону Кессельринга, Браухич сказал:

— Господин фельдмаршал, меня тревожит прогноз погоды. Какая у вас там облачность? Высокая?! Отлично… Значит, воздушное нападение состоится…

В полночь позвонил Кессельринг и порадовал Браухича:

— Облачность по-прежнему высокая. Летать и бомбить можно.

В третьем часу ночи встревожился Гальдер:

— Что-то долго молчит Кессельринг. Надо проверить… — Посылая в телефонную трубку проклятия, он, как дятел, заклевал длинным носом. — Нам преподнесен отвратительный сюрприз, господин командующий: над Москвой снежный буран.

Браухич поспешно положил под язык успокаивающую сердце таблетку.

Гальдер спрятал в карман потухшую трубку.

Верховный Главнокомандующий поднялся на Мавзолей. Дул резкий северо-восточный ветер. На Красной площади играла поземка. Взлетал и вихрился легкий сухой снег. Иней покрыл древние кремлевские стены, и на его серебристом фоне ярче проступила зелень молодых сибирских сосен. Над рубиновыми звездами, куполами и флагами плыли зимние тучи.

Сталин посматривал на застывшие шеренги войск, и душа наполнялась каким-то неповторимым чувством суровой торжественности. Стоят не первые и не последние воины. Еще будут парады на Красной площади… Но этот! Ни с чем не сравнимый! Великий город коммунистического братства на осадном положении. Бронетанковые полчища новых ордынцев стоят у ворот Москвы. Берлинское радио трубит: «Москва вступила в фазу уничтожения. Кремль и почти все вокзалы разрушены. Красной площади не существует».

Но на радость всему советскому народу его армия стоит на Красной площади и готовится к церемониальному маршу. Вот-вот пробьют кремлевские куранты — и голос Москвы зазвучит на всей планете.

Тяжело осажденной столице. Он знает: более ста тысяч зажигательных бомб сбросили фашистские асы на крыши Москвы, и самоотверженные женщины, подростки и старики в разных концах города потушили две тысячи пожаров.

Москва опоясана укреплениями. Отрыты окопы, траншеи. Замаскированы блиндажи, дзоты и доты. Все дороги перерезаны противотанковыми рвами.

Трудовой народ создал можайскую линию, укрепил волоколамский рубеж и подступы к Малоярославцу. Этот великий подвиг совершила необученная шестисоттысячная землекопная рать, вооруженная простыми лопатами, кирками и тачками.

Тяжелые оборонительные бои под Москвой продолжались. Выстоять. Сдержать натиск противника. Выиграть драгоценное время и на рубеже Вытегра — Рыбинск — Горький — Саратов — Сталинград — Астрахань закончить формирование девяти резервных армий. Верховный окидывал взглядом войска и думал о том, что надо незамедлительно помочь Ленинграду. Там назревала опасность полной блокады героической невской твердыни. Он опасался прорыва врага на Кавказ. На трех основных направлениях Генеральный штаб Красной Армии должен был перехватить у вермахта стратегическую инициативу, взять ее твердо в свои руки и создать на фронтах коренной перелом.

Для защиты столицы принимались все меры. Подтягивались войска, создавались резервы. Было решено создать несколько резервных армий, чтобы не только остановить врага, а и разгромить его.

По приказу Ставки с берегов Тихого океана, с Амура и Уссури застучали колесами воинские эшелоны. В пути гремела старая и вечно молодая песня «Славное море, священный Байкал».

В колоннах крепкие, надежные парни. Охотники, рыбаки, мореплаватели, с детства закаленные суровой дальневосточной природой, привыкшие к проливным приморским дождям и таежным буранам, пришли на защиту родной столицы. Они стоят в центре Москвы, у Мавзолея Ленина, и к ним после боя курантов обращается он с речью. Над площадью звучит негромкий медлительный голос:

— Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая.

Под музыку сводного оркестра на Красную площадь вступила пехота, одетая в полушубки и валенки, в новенькие серые ушанки. Прошли в белых халатах батальоны лыжников. В теплых ватниках, меховушках-телогрейках.

«Все как надо, по-зимнему», — подумал Сталин.

Процокала конница. Показались зачехленные «катюши».

Взметая снег, прогрохотали тридцатьчетверки.

От тяжелой поступи стальных машин дрожала площадь. Прямо с парада войска уходили в бой.

Ночью в Кремле Сталин слушал по радио иностранные сообщения. Эхо московского парада разнеслось по всему земному шару. Голоса дикторов усиливались: «В осажденной Москве парад!» «Величие этого акта не имеет равных в истории!» И только в Берлине зловещее молчание…

В поздний час, как обычно прохаживаясь по кабинету, Сталин обдумывал планы будущих операций. Ставка накапливала резервы в московской зоне обороны. Верховный Главнокомандующий, изучая с членами Государственного Комитета Обороны рубежи развертывания резервных дивизий, заметил:

— Они нужны нам для прыжка вперед. Пусть Генштаб подумает о контрнаступлении.

В строжайшей секретности подтягивались резервы. И в ходе жестоких оборонительных боев с учетом обстановки и предложений военных советов фронтов рождались первые контуры грандиозных ответных ударов.

Сталин и Василевский склонялись над оперативной картой.

— Где бить? — негромким, как всегда, голосом спросил Верховный и развел руками. — Бить еще рано… У противника нет кризисного состояния. Его надо ждать.

Василевский предложил:

— Немцы всегда вбивают в нашу оборону танковые клинья. Надо подготовить для них клещи и зажать. Атаку вести неожиданно с разных сторон: с севера, с востока и юга.

— Гитлеровцы охватывают наш Западный фронт. Они хотят сомкнуть кольцо окружения к востоку от Москвы. Не так ли? А что, если мы этот двусторонний охват превратим в ловушку?.. В два оперативных мешка?

— С подходом свежих сил такой план реален. И мы его осуществим, но только с большой осторожностью. — Василевский задержал взгляд на флажках с нумерацией немецких дивизий и добавил: — Фашистские захватчики даже не должны подозревать, что оба их клина попадают в подготовленную для них западню.

Ранним утром пятнадцатого ноября ВЧ принесло в кабинет начальника Оперативного управления Генштаба тревогу. Выслушав чрезвычайное сообщение, Василевский сейчас же связался со Ставкой и доложил о новой возникшей опасности:

— Противник наступает яростно. В бой брошены массы пехоты и боевой техники. С каждой атакой обстановка накаляется. Уже можно сделать вывод: в секторе Московского моря фон Бок стремится потеснить наши войска и обеспечить свой левый фланг.

Весь день телефонные звонки и телеграммы приносили неутешительные вести. Танки, окрашенные в белый цвет, с десантами автоматчиков на броне вклинивались в нашу оборону.

Защитники Москвы бросались в контратаки. На фронте шли необыкновенно яростные, похожие на вспышки молний встречные бои…

…В полночь пятого декабря по приказу Ставки Верховного Главнокомандования армии правого крыла Западного и Калининского фронтов заняли исходные позиции, войска генералов Жукова и Конева приготовились к наступлению. В Подмосковье стоял жгучий двадцатиградусный мороз. Глубокие сугробы покрыли мерзлую землю. В серебряных лесах вспыхивали ракеты, и каждая снежинка искрилась и сверкала то красным, то желтым огнем. Но часто вспыхивал угнетающий, мертвенно-зеленоватый дрожащий свет. В каскаде разноцветных огней атакующие роты перешли по льду Волгу и захватили передовые немецкие траншеи. Бои за Волгой ожесточились.