— Отлично, полковник, — с искренним одобрением ответил Сэмюэльс. — Он самый и есть.

— Вы подразумеваете… Что именно вы подразумеваете? — не поняла Сара.

— Я ничего не подразумеваю, лейтенант Макинтайр. Я лишь информирую вас о чистой правде.

— Как-то трудновато поверить, коммандер, — заявил Фарбо, тотчас напрочь растеряв веселый настрой.

— Родерик Деверу был несправедливо брошен императором Наполеоном в застенок в 1799 году. А преступление его заключалось в нежелании отдать императору труд всей своей жизни по судостроению и разработке военных судов, которые радикально преобразили бы Военно-морские силы Франции — стремительных кораблей наподобие катеров, которые могли бы послужить образцом современным судам, состязающимся за «Кубок Америки». Планы паровых угольных машин, аккумуляторных батарей для электричества — список растянулся бы на несколько сот страниц.

— Как же мог он настолько далеко продвинуться в науке судо- и моторостроения? — не выдержал Найлз.

— Согласно преданию, Деверу обладал просто-таки ошеломительным интеллектом. Всю свою жизнь он провел исключительно в море и большую часть этого времени переписывался с самыми выдающимися умами планеты. Он посвятил себя благу человечества — совершенствовал способы добычи морепродуктов без перелова рыбы, высказывал идеи и строил планы альтернативного топлива, которое спасло бы китов по всей планете, заставив людей прекратить убивать их ради лампового масла и смазки. Да, он был человеком науки, но еще и сострадательным человеком, все еще верившим в общечеловеческое братство. Наполеон позаботился, чтобы после темницы он радикально переменил свои взгляды.

— Император не мог получить его разработки и потому швырнул его в тюрьму, — вслух прокомментировала Алиса.

— Да, но он бежал, как и написал мсье Дюма в своем изложении этой истории. Но дальше идет сплошная игра ума.

— Насчет сокровищ Дюма придумал? — уточнил Найлз.

— О нет! Во время бегства волны выбросили Деверу на берег небольшого островка в Английском канале. Находясь там, он обнаружил давным-давно потерянные сокровища — золото и драгоценные камни, добытые мародерами в Иерусалиме и Святой земле. По нашим оценкам, их ценность в современной валюте, — он поклонился Найлзу, — в американских долларах, составит чуть менее трех целых семи десятых триллиона долларов.

— Подобная сумма сокрушила бы экономику большинства стран мира, если выбросить такую уйму золота и драгоценных камней на рынок.

Сэмюэльс одарил Ли улыбкой:

— Нет, если тратить деньги понемногу, равномерно и только на научные изыскания на маленьком захолустном островке. — Он указал на портрет, стоящий на мольберте. Большое полотно изображало семейство Эрталлей. — Мистер Деверу сидит в кресле вместе с сыном Октавианом и женой Александрией. Как уже сказано ранее, Октавиан был истинным гением в своем роду. После убийства отца он остался с матерью, тяжело болевшей и в то время прикованной к постели недугом под названием болезнь Ослера. Болезнь передается по наследству и может вызывать кровотечения в самых разных местах.

Вся группа мысленно сделала пометку о болезни, чтобы после это обсудить.

— А куда они отправились после смерти Деверу? — осведомилась Сара.

— Никуда — куда угодно: в Америку, в Азию на юг Тихого океана… Октавиан подхватил работу своего рода и довел ее до той самой субмарины, которую вы держите в своем комплексе, самого первого «Левиафана». Он предназначался для спасения мира, чтобы сделать войны бесполезными. Он повелевал бы морями планеты и воспользовался бы этой властью, чтобы никогда больше не позволять странам воевать друг с другом, ибо без моря военные действия становятся бесполезными.

— И что с ним случилось? — не отступала Сара.

— Октавиан Эрталль заключил соглашение, что оставит часть моря для своих работ. Авраам Линкольн признал правомочность его требования и пошел на соглашение, гарантировавшее, что Соединенному Королевству помешают признать Конфедерацию. Эрталль же хотел лишь защиты Мексиканского залива. Как всегда, капитана обманули, что и подводит нас к истокам нынешнего недоверия.

В этот момент два больших люка распахнулись и свет чуть пригас — в смотровой зал вошла капитан «Левиафана». Офицеры зааплодировали. Звук получился приглушенным из-за надетых на них белых перчаток. Александрия была одета так же, как они, только цвет ее мундира был темно-синим, с эполетами и галунами цвета морской волны и золота. Под кителем на ней была белая водолазка, а волосы были стянуты в тугой пучок. Вместо юбки на ней были брюки, но с ее красотой не мог сравниться никто из присутствующих — кроме Сары. Капитан поклонилась и улыбнулась.

— На случай, если вам интересно — а я, прошу простить, начинаю понимать ход вашего мышления, — капитан заслужила право носить этот ранг. Она служила стажером и курсантом под началом собственных родителей. Выпускные экзамены она прошла как в Военно-морской академии Соединенных Штатов в Аннаполисе, так и в Королевском Военно-морском училище в Дартмуте. Лучших оценок, чем она, не получал никто и никогда… Прошу простить, леди и джентльмены, долг зовет.

Сэмюэльс принял предложенный кадетом бокал.

— Капитан, мне выпала честь приветствовать вас и ваших предков в этот ежегодный день из дней, — громко возгласил Сэмюэльс, пока стюарды-кадеты шныряли вокруг с подносами напитка, напоминавшего зеленый «Кул-Эйд»,[13] в высоких бокалах для шампанского. И как только бокалы оказались у каждого: — Капитан, за великого бога морей — Родерика Деверу-Эрталля и творца «Левиафана», былого и нынешнего, его сына Октавиана в день его рождения!

— Родерик Деверу — Октавиан Эрталль! — хором возгласили члены команды.

Сара и Алиса посмотрела на Найлза и сенатора. Ли устранился, приподняв бровь над повязкой через глаз в адрес директора, так что все легло на плечи Комптона, который кивнул, поддерживая тост в честь великого человека и его сына. Анри Фарбо улыбнулся, в кои-то веки согласившись с Комптоном, опрокинул бокал и сделал изрядный глоток.

— Наипротивнейшая жидкость из всех, какие я пробовал! — Он снова отхлебнул, как и остальные. — Впрочем, как-то втягиваешься, — добавил Фарбо, все еще морщась.

— Как вижу, наше игристое вино пришлось вам по вкусу?

Оглянувшись, все увидели остановившуюся перед ними Александрию Эрталль. Она кивнула французу. Зрачки у нее были нормальные, и во взгляде ее читалась какая-то агрессивность.

— Нет, я нахожу его вульгарным до крайности… но при том… как бы это выразиться… притягательным?

— Ну, мы бы выразились, «перебродивший яд морского ежа серебристая диадема». — На лице француза появилось вопросительное выражение. — Напиток, полковник, представляет собой перебродивший экстракт ядовитых желез небольших морских существ, из которого и получается то, что мы называем «амброзией Ионы».

— Морских ежей? Вас швыряет от редчайшего вина в мире до морских ежей? Похоже, мне пора потолковать с вашим шеф-поваром, — заметил Фарбо, беря еще бокал у проходящего мимо стюарда.

— К обеду будет вино, — отозвалась она, беря его под руку.

Проводив взглядом капитана, ушедшую под руку с Анри, Найлз оглядел остальных одного за другим.

— Она живет на другой планете. Устраивать вечеринки в честь дня рождения вымышленных персонажей, все эти штучки в духе Немо… У ней все куда серьезнее, чем я думал, — заметил Ли, глядя капитану в спину.

Комптон не ответил, сосредоточенно наблюдая за движениями капитана. Ее шаги и осанка казались размеренными и точными, пока она пробиралась через толпу преклоняющихся перед ней членов команды.

— Сумасшедшая она или нет, роли не играет. Давайте рассмотрим внимательно ее достижения. Даже если не принимать за чистую монету то, что касается ее вменяемости, нам надо относиться к игрушкам, изобретенным ее семейством, которыми она играет, очень и очень серьезно, — сказала Сара, кивком давая понять, что им следует присоединиться к остальным за длинным столом, установленным перед обзорным окном. — Потому что, безумна она или нет, эта женщина держит в руках очень сильные козыри.