— Да, батюшка. — Мальчик поглядел на усталое лицо отца. — Я могу помочь.

— Знаю, что можешь, но порой в союзники следует брать молчание, а не силу. Пойми меня, сынок, и оставайся под койкой.

Мальчик кивнул.

Получив ответ, Эрталль помог мальчику забраться как можно глубже, встал и повернулся лицом к дверям. Коридор за окошком, врезанным в одну из створок, оставался темным, что не мешало разглядеть там движущиеся тени. Послышался громкий стук.

— Профессор Эрталль, это доктор Хансонн. Позвольте войти?

Подойдя к двери, Эрталль взялся было за щеколду, но тут же отдернул руку.

— Что это декану биологического факультета делать здесь в сей час, доктор? — крикнул он сквозь толстые доски. — И почему он пришел не один?

— Со мной друг, желающий поговорить с вами.

— Мою работу не смеет осматривать никто, и вы в том числе. А теперь, будьте любезны, забирайте своих друзей и ступайте прочь. Я хочу…

— Профессор Эрталль, уверяю вас, это не связано с вашей фантастической мечтой о подводных судах, это насчет вашего ископаемого.

— С той поры, когда вы в последний раз осведомлялись о них, ископаемое было утеряно. Не вижу причины…

Тут двери с грохотом распахнулись от удара. В лабораторию влетели два здоровяка, за ними еще трое. Позади них стоял доктор Хансонн, а рядом с ним — человек, лицо которого Эрталль сразу узнал.

— Зачем вы провели и мою лабораторию этого барышника от истории?

Сняв свой цилиндр, толстяк оттолкнул норвежского декана факультета биологии в сторону.

— На этот вопрос с радостью отвечу я. — Он отдал цилиндр более крупному из двоих силачей. — Профессор, нам нет дела до ваших мечтаний о подводных фантазиях, сэр; мы пришли купить у вас ископаемое. Уверяю вас, я с охотой щедро заплачу за него.

— Вы уже объявили его мистификацией. Зачем же она вам, если никто не верит, что она настоящая?

Пришелец повернулся и отошел на пару шагов, в глубоком раздумье прижав правую руку к губам.

— Я должен ее получить, профессор. Не затем, чтобы выставить на публичное обозрение; чтобы дурачить публику, побрякушек у меня хватает. Уникальный образчик, находящийся в вашем распоряжении, предназначается для меня одного, дабы дивиться достойной изумления природе сего мира. Я не причиню ему вреда и не буду его выставлять, а буду только любить.

— Повторяю, мистер Барнум, я утратил образчик. А теперь попрошу забрать ваших людей и удалиться.

Ф. Т. Барнум[2] прямо-таки сдулся на глазах у Эрталля.

— Умоляю, профессор, я единственный, кто хочет постичь окружающий меня мир, — вымолвил он, заметив, что декан Хансонн двинулся к дальней стене.

Подойдя к одной из ламп, Хансонн задул пламя, снял лампу со стены и разбил ее об пол. По лаборатории растекся запах ворвани.

— Ну, профессор, у нас остались считанные минуты до того, как один из моих товарищей подожжет масло. Так что будьте любезны — ископаемое.

Эрталль поглядел на норвежского коллегу. Тот сердито сверкнул глазами в ответ.

— Как вы можете? Это научное исследование служит всеобщему благу, а вы хотите уничтожить его ради сказки?

Ф. Т. Барнум переводил взгляд с Эрталля на человека, которого считал всего лишь помощником в приобретении ископаемого.

— Нет нужды угрожать насилием. Профессор Эрталль чересчур важный человек, чтобы идти ва-банк. — С этими словами он взялся за тряпку, чтобы вытереть разлитую ворвань.

Декан кивнул одному из здоровяков, и тот остановил Барнума, собиравшегося опуститься на колени, чтобы вытереть лужу.

— Профессор, нам нет нужды в ваших изумительных механических аппаратах. Только ископаемое, пожалуйста, — настаивал Хансонн.

Когда же Эрталль не выказал ни малейшего намерения достать ископаемое, Хансонн кивнул подручным. Один из них схватил Эрталля, а остальные принялись громить лабораторию, как только доктор Хансонн ступил вперед.

— Джентльмены, заклинаю вас остановить это безумие. Ради ископаемого не стоит губить труды этого человека! — крикнул Барнум Хансонну. — Вы и цента медного не получите, уверяю вас. Так не годится!

Хансонн указал на большой деревянный сейф у противоположной стены, зажимая рот и нос белым платком.

Увидев, как громилы прорубают толстые доски сейфа и вытаскивают заключенный в стекло заспиртованный образчик, Эрталль принялся рваться из рук силача. Барнум совершенно оцепенел в руках наймитов Хансонна, глядя, как декан подходит к склянке и любовным движением кладет на нее ладонь, увидев, что находится внутри.

— Воистину Бог есть, — возгласил Хансонн. — Заберите это отсюда и доставьте на корабль. Мы уходим с отливом. — Он обернулся к Барнуму: — И уверяю вас, мистер Барнум, вы заплатите мне все, что должны.

— Если вы причините профессору хоть малейший вред, шиш вы от меня получите. Мы так не договаривались!

— Мы вас остановим. Мир может никогда не узнать, что представляет собой этот образчик, — обронил Эрталль, продолжая рваться из рук громилы.

— Либо это ископаемое, либо ваша жена, профессор. Вижу, вас шокирует, что мне ведомо о медицинской процедуре, которую вы проделали над ней несколько лет назад. Я знаю о ее недуге и как вы приостановили его. Так что либо это ископаемое, либо ваша жена… Итак, ваш выбор?

— Негодяй, вы не посмеете причинить вред моей жене!

— Да-да, нам известно, что ваше имение тщательно охраняется, вот почему мы вынуждены были прийти сюда. Мы же не варвары, профессор, имеющегося морского ангела вполне довольно, — заверил Хансонн, кивнув человеку, державшему Эрталля.

Тот молниеносным, почти незаметным движением поднес нож к горлу профессора и аккуратно перерезал его.

— Мне искрение жаль, но я не могу позволить, чтобы власти гонялись за мной до скончания века. В конце концов, отныне я буду очень богатым человеком. — Хансонн уставился на Барнума остекленевшим взором. — Ну-ка, разлейте по полу побольше масла: у профессора в лаборатории вот-вот произойдет жуткий несчастный случай.

Происходящее исторгло у Барнума из груди вопль ужаса.

— Ублюдок, ничто не стоит такой цены! Я… позабочусь, чтобы вас повесили, сэр!

— Тогда вас повесят рядышком со мной, мой американский друг. Как ни крути, вы будете обладателем самого уникального ископаемого в мировой истории. Так что, мистер Барнум, я уж позабочусь, чтобы на эшафоте в тот день привязали две веревки.

Как только этот злобный план стал ясен, Барнум рухнул на колени. Мир ни за что не поверит, что велеречивый импресарио не замешан в этом убийстве. Он обречен стать соучастником.

Медленно поднимая голову, он увидел мальчика под койкой. Взгляды их встретились, и в этот миг Барнум узнал о себе куда больше, чем мог предполагать. Покачав головой и сплюнув, он одними губами, так что увидеть это мог только ребенок, выразил свои сожаления.

Октавиан перевел взгляд темно-синих глаз с Барнума на тело отца, простершееся в каких-то дюймах от койки. Попытался закричать, заплакать — сделать хоть что-нибудь, — но не издал ни звука. Он слышал, как головорезы удаляются со своей добычей, и тогда-то увидел глаза умирающего отца. Родерик Деверу, ныне известный под фамилией Эрталль, глядел на своего сына, прекрасно сознавая, что вот-вот умрет. Шаги удалились за дверь, после чего, перед тем как двери закрылись, в комнату влетела горящая спичка.

Огонь начал стремительно распространяться по загроможденной лаборатории, подбираясь к взрывоопасным батареям. Эрталль не давал глазам закрыться, а кровь его струилась к забившемуся под койку сыну. Профессор попытался поднять руку, вытянув указательный палец, но тут же уронил ее в лужу собственной крови. Веки его смежились, и Октавиан протянул дрожащую ладонь, попытавшись прикоснуться к умирающему отцу. Глаза Эрталля распахнулись в последний раз. Вместо того чтобы поднять руку и знаком велеть мальчику бежать, он позволил пальцу говорить вместо него. И сумел вывести лишь три буквы: ХЕН.