— Я так и думала... Чуяло мое сердце беду... И сон нехороший видела.... Чуяло сердце...

А потом вдруг повалилась на пол и пронзительно заголосила:

— И на кого же ты нас, Коляшенька, спокинул?!.

Всех желающих знать, что будет дальше с Колякой, маленький его домишко не мог вместить, и многие бросились к окнам, но стекла намерзли толстыми узорами. Тогда ловцы и рыбачки, не попавшие в горницу, двинулись на берег. Там была другая, меньшая толпа, — люди ожидали с Каспия остальных ловцов.

К дому Коляки подходил спокойный, медлительный Андрей Палыч, секретарь комячейки и депутат Бугровского сельсовета, — в Островке, за малочисленностью населения, сельсовета не было. Ловцы уважали Андрея Палыча, ходили к нему за советом, за помощью.

Войдя в горницу и узнав о случившемся с Колякой, Андрей Палыч коротко, но решительно сказал:

— Выноси его на волю!.. А водка есть?.. Начинайте растирать его снегом с водкой!..

И молча пошел на берег, где громко и тревожно шумели ловцы, ожидая возвращения с моря кто родственников, кто соседей. Не вернулись еще с моря Василий Сазан и Дмитрий Казак, Костя Бушлак и Лешка-Матрос, Григорий Буркин, Сенька.

К Андрею Палычу подошла его жена Евдоша, и они зашагали вместе.

— Надо хорошенько разузнать о Коляке, — раздумчиво рассуждая с самим собою, сказал он. — Тут есть что-то такое...

— А что? — с любопытством спросила Евдоша.

Андрей Палыч не ответил, убыстряя шаг. Жена искоса, недовольно посмотрела на него...

Ловцы на берегу высказывали разные догадки о не вернувшихся еще с моря людях, вспоминали случаи относов, спорили, курили.

Вместе с другими на берег шли Глуша и Настя Сазаниха. Позади их шагали Евдоша с Андреем Палычем.

— Думаешь, отойдет Коляка? — тихо спросила Евдоша.

— Должен отойти, — уверенно ответил Андрей Палыч. — Оттирают его снегом с водкой и на воле. А то вон прошлой осенью попортили человека, — и он кивнул на жену Савелия, который по первому еще льду обморозил ноги и лежал теперь в районной больнице. — Оттирали его тогда в горнице. А надо на воле, и онегом с водкой...

Евдоша нагнала Глушу и Настю.

— Твоего все еще нету? — и она участливо глянула на Настю.

Вместо ответа, Настя, охнув, схватилась за живот и присела на снег:

— Ой, Глушенька!..

Глуша придержала Сазаниху под руку.

— Пойдем, Настя, домой. Я за бабкой сбегаю.

Настя отрицательно покачала головой, скривила губы и, пересиливая боль, поднялась.

— На берег хочу, — мужественно заявила она и выпрямилась. — Дойду.

С берега доносился громкий голос Антона:

— Перемерзли они и подались на маяк к Максиму Егорычу. Потому и нет их все. А вы каркаете: в относ угнало, в относ угнало!.. Чего каркаете? На маяке они!

Подружки, улыбаясь, переглянулись. Кто-то невнятно, чуть слышно говорил, — наверно, отвечал Антону. А он все не унимался:

— Когда узнаешь, что в относе, тогда и каркай!

Какой-то парнишка, спрыгивая с забора, голосисто вскричал:

— Едут! Едут!

По ту сторону протока, вдоль камышей, едва приметно, мелкой рысцой бежала лошадь.

— Вроде Андрей Палыча кобыла.

— Она. Костя с Матросом, стало быть.

— Нет! Это дойкинский маштак!

— Андрей Палыча!

— Дойкинский!..

Лошадь отделилась от камышей и пошла наперерез протока.

Ловцы и рыбачки сошли на лед, ребятишки бросились лошади навстречу.

Павло Тупонос пристально посмотрел на проток.

— Дойкинский маштак, — утвердительно сказал он и оглянулся.

Позади стояли притихшие Глуша и Настя. Павло весело подмигнул Сазанихе:

— Встречай муженька!

Потом вплотную подошел к Глуше и шепнул ей на ухо:

— А ты милягу встречай, — и хотел обнять ее.

Глуша сильно толкнула его в грудь.

— Не лезь!.. — и, взяв под руку Настю, сошла с нею на лед.

Настя признала приземистого, коротконогого дойкинского коня.

— Наши! — радостно шепнула она Глуше.

Лошадь была уже близко, но из саней никто не показывался, никто не правил конем.

Настя задрожала, обхватила живот и прижалась к подруге.

— Ты чего? — спросила ее Глуша.

— В поясницу стучит... И в санях будто никого...

Еще раньше Насти приметила Глуша эту несуразицу — сани без ловцов, но она пока молчала, боясь напрасно потревожить подружку.

А теперь было уже, кажется, ясно: сани пустые.

Ребятишки, встретив лошадь, вели ее под уздцы к толпе и что-то кричали. Конь сплошняком обмерз льдом, а грива, вся в сосульках, топорщилась.

Поддерживая Настю, Глуша видела, как толпа окружила лошадь, а потом расступилась и нерешительно глянула на них, на рыбачек, стоявших невдалеке от толпы.

Почувствовав неладное, Глуша ринулась к лошади, увлекая за собой и Сазаниху.

В санях и на самом деле не было ловцов.

Хватая руками воздух, Настя вдруг отчаянно взвизгнула и повалилась на лед.

— Ой, бабоньки! — истошно закричала она. — Живот!.. Где же Васенька?! Ой, живот!..

К Насте подбежали рыбачки.

Не зная, что делать, Глуша молча и безнадежно глядела на сани, где лежали обмерзшие оханы и тулуп.

И вдруг она подскочила к рыбачкам, которые держали Сазаниху, и требовательно выкрикнула:

— Бегите за бабкой Анютой! А Настю в сани — и домой! Скорей!

И, подбегая то к одному, то к другому ловцу, Глуша хватала их за тулупы, фуфайки и, округлив большие черные глаза, взволнованно спрашивала:

— Что ж это такое?.. Где же Митрий с Васькой? А?.. Где же они? А?..

Ловцы пожимали плечами, крякали, отводили глаза в стороны, закуривали.

Неожиданно кто-то громко крикнул:

— Еще едут!..

По-над берегом Островка бойко бежала лошадь. Ловцы двинулись навстречу.

Несколько рыбачек повели на берег дойкинского коня; в санях лежала Настя и безумно выла.

Вместе с толпой Глуша молча шагала к быстро приближавшейся лошади.

— Андрей Палыча кобыла, — снова выразил предположение Павло Тупонос.

— Она! — уверенно подтвердил Антон.

Лошадь, проворно перебирая передними ногами, шибко катила сани, из которых то и дело показывались ловцы.

— Костя Бушлак это и Лешка-Матрос... — Откинув воротник тулупа, Антон подмигнул шедшему с ним рядом Павлу Тупоносу и показал на Глушу. — Нет еще, значит, Васьки Сазана и Митрия Казака. — Последнее имя ловец особенно подчеркнул и снова взглянул на Глушу. — Жалко парня!.. Эх, и жалко Митьку, — хорош парень!..

Не оглядываясь, Глуша сердито прошептала в ответ Антону:

— Хапун чортов! Жинку свою пожалей, доктора привези ей да лекарства купи. Деньги-то у тебя дешевые! Видала, как утром вез нахапанную из ямы рыбу...

Не слушая, что говорил дальше Антон, она зашагала быстрее, напряженно глядя вперед.

Кругом гомонили ловцы и рыбачки.

Признав Лешку-Матроса, который, привставая из саней, крутил над лошадью кнутом, Глуша тяжело задышала и, беспомощно опустив голову, повернула на берег.

«Куда же делся Митя? Что с ним стало? — непрерывно задавала она себе вопросы. — Почему лошадь порожняком пришла? — И вдруг сердце ее зашло: — Может, относ случился? — В море, может, унесло?..»

Она сразу обессилела; ноги еле двигались, руки расслабленно повисли.

Глуше тут же припомнилась с малейшими подробностями вся ее безрадостная жизнь с Матвеем Беспалым.

«Митенька... Где ты? — шептала она. — Что с тобой? Митенька...»

И всю ее окатило, словно морской волной, жгучей, нестерпимой тоскою.

Она шла и ничего не видела...

Позади кто-то окликал ее, но она, все слабея, продолжала нетвердо шагать по берегу.

— Глуша, Глуша!..

Повернувшись, Глуша увидела, как из саней выпрыгнул Матрос и, слегка припадая на деревянную ногу-протез, спешил на берег.

Она снова, пошатываясь, зашагала к поселку.

— Глуша, постой! Постой, говорю!

Глуша опять безотчетно остановилась, машинально глянула на проток: там, у лошади, сгрудились ловцы и о чем-то громко говорили с Костей Бушлаком.