Но если бы даже артист и мог хорошо заработать, все равно во время войны народ в деньги не верил. Народ еще помнил Гражданскую войну: в начале нее на рубль можно было погулять по полной программе, а очень скоро и за миллион тех же рублей щепотки соли купить было нельзя. Сегодня деньги — с орлами и коронами, а завтра — керенки, деньги Временного правительства со свастиками.

Так вот, не верили в те времена люди в деньги. Сегодня они цену имеют, а завтра — инфляция. Или денежная реформа. Потому во время войны шел по стране натуральный обмен. Тот, кто умирал с голода, отдавал за хлеб все, что имел. Тот, кто распределял хлеб и сало, внезапно и стремительно богател. За деньги нельзя было купить даже корку хлеба. Потому не могла Лидия Русланова купить шедевры искусства на свои трудовые сбережения.

Объясните мне, непонятливому, как огромные ценности из блокадного Ленинграда могли попасть в хоромы Лидии Руслановой, если за деньги они не продавались?

О хорошем вкусе Лидии Руслановой. — Арест, осуждение и оправдание Телегина, Крюкова и Руслановой по мере изменения политической конъюнктуры. — Расхитители трофейного имущества требуют возврата похищенного. — Как советские пропагандисты оправдывали мародеров и воров из ближайшего окружения Жукова.

Александр Гогун. Русская мысль. 21 февраля 2002 г.

Было у Руслановой и ее покровителя Жукова много способов завладеть сокровищами. Вот еще один. Гитлеровцы грабили наши музеи и награбленное добро вывозили в Германию. Потом в Германию пришли освободители и награбленное ценности присвоили. Один из авторов «Литературной газеты» (5 августа 1992 г.) считает такую практику естественной:

В некоторое оправдание замечательной певицы Руслановой отмечу не только ее хороший вкус, но и то несомненное обстоятельство, что привезенные ею из Германии «132 подлинных живописных полотна» принадлежали в своем большинстве кисти выдающихся русских художников (Репина, Левитана, Айвазовского, Шишкина и других), которые, в свою очередь, вывезены нацистскими оккупантами из России и Украины.

Вот так. Если гитлеровцы увезли из наших музеев сокровища искусства, следовательно, они мародеры. А если после того Русланова присвоила украденное гитлеровцами достояние Украины и России, то эти ценности считаются уже «отмытыми» и потому как бы уже и не ворованными.

Меня еще один вопрос интересует: за какие такие заслуги командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза

Жуков незаконно награждал «социалистическую соловушку» боевыми орденами, да еще и позволял ей рыскать по хранилищам трофейного имущества, забирать все, что нравится, и беспрепятственно вывозить на свои многочисленные квартиры и дачи?

В ходе Нюрнбергского процесса один из советских обвинителей Лев Шейнин яростно обличал нацистов:

Под непосредственным руководством подсудимого Геринга была заранее предусмотрена, подготовлена, обучена и вымуштрована целая армия грабителей всех рангов и специальностей для организованного расхищения и разграбления народного достояния СССР (Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сборник материалов в 7 томах. М.: Государственное издательство юридической литературы, 1957. Т. 3. С. 401).

Однако в то самое время, когда товарищ Шейнин в Нюрнберге обвинял грабителей Геринга, расхищавших во время войны народное достояние СССР, это достояние расхищала другая армия грабителей под руководством Жукова. Действовало «несомненное обстоятельство»: Жуков и его приспешники национальное достояние Советского Союза грабили не прямо в музеях Украины и России, а присваивали то, что грабители Геринга вывезли в Германию.

Для Жукова и его банды «Литературная газета» нашла мощное оправдание: у них вкус хороший! А разве у Геринга плохой? Геринг тоже фальшивого золота не брал. Он тоже набивал свои сейфы настоящими бриллиантами, а не стеклянными бусами. И тоже ценил работы Репина, Айвазовского и Шишкина.

Георгий Константинович Жуков тоже не терялся. Он сам был большим знатоком и ценителем искусства. Он тоже был коллекционером. В его коллекции были картины из собрания Дрезденской галереи. Тут уж, ясное дело, обошлось без тушенки. После войны Жуков был хозяином покоренной Восточной Германии. Посему, вон ту голую бабу в золоченой раме — в мои покои! И вот эту — тоже!

Между тем в мае 1942 года, когда подружка Жукова Лидия Русланова «отоваривалась» в блокадном Ленинграде, во 2-й ударной армии генерал-лейтенанта А. А. Власова свирепствовал голод. Армия прорывалась к осажденному Ленинграду, но никто ей навстречу не прорвался, и соседи тоже отстали. 2-я ударная армия оказалась в одиночестве в глубоком тылу противника. Армию надо было отводить назад, но товарищам в Кремле жалко было оставлять территорию, которую 2-я ударная армия уже отвоевала. Потому был приказ держаться, хотя никаких возможностей снабжать 2-ю ударную армию не было. Тут повторился сценарий апреля 1942 года, когда Жуков загнал 33-ю армию в глубокий тыл противника и бросил на погибель: снабжать армию не могу, а отходить не позволю!

Заместителя командующего Волховским фронтом генерал-лейтенанта Власова бросили спасать 2-ю ударную армию. Ему предстояло расхлебывать густую кашу чужих ошибок, промахов и преступлений. На Власова возложили ответственность за 2-ю ударную армию, операцию которой он не планировал, не готовил, не начинал и не проводил. Его поставили командовать армией, которую невозможно было снабжать, и в то же время не разрешали отводить ее назад. Когда приказ на выход из окружения наконец был получен, выходить было уже некому, а тот, кто мог бы выйти, уже не держался на ногах от истощения.

Не Власов предал, а Власова предали.

В лесах под Любанью, где армия Власова держала оборону, кора на деревьях, почки и первые листья были ободраны. Солдат в день получал 50 граммов сухарных крошек. И это — все. Лошади во 2-й ударной армии были съедены, и трупы падших лошадей — тоже. Были съедены кожаные сумки, ремни и сапоги. Потом веселая жизнь кончилась, бойцам и командирам перестали давать даже те 50 граммов хлебных крошек. 21 июня 1942 года Власов докладывал в штаб Волховского фронта: «Наблюдается групповая смертность от голода». Самолеты бросали совсем немного сухарей и консервов. Все это требовалось искать по болотам, находить и сдавать. Утаил банку консервов — расстрел (Красная звезда. 28 февраля 1996 г.).

Зачастую в Красной Армии к расхитителям и мародерам относились очень сурово, особенно если мародерство происходило на освобожденной территории Советского Союза. Солдат-фронтовик Н. Толочко свидетельствует: в июле 1944 года старшина артиллерийской батареи 179-й стрелковой дивизии забрал у литовского крестьянина лошадь для транспортировки пушки на огневую позицию. Действия старшины квалифицировали как мародерство. Приговор короткий: расстрел (ВИЖ. 1992. № 1. С. 49).

А вот свидетельство военного врача Ольги Иваненко. 1942 год, 238-я стрелковая дивизия, война, сожженный город, разрушенный и брошенный дом, два солдата вытаскивают из-под его развалин разбитую кровать. За этим занятием их застает один из командиров. Их действия расценивают как мародерство. Единственно возможный приговор в этом случае — расстрел. Приговор выносит начальник штаба полка старший лейтенант Капустянский. Для этого даже трибунал не нужен. Своей власти достаточно (Русская мысль. 21 июня 2001 г.).

Подобные примеры можно приводить тысячами, со ссылками на конкретных свидетелей, на архивные документы, публикации, письма фронтовиков. А социалистической соловушке Руслановой удалось увести столько картин, что хватило бы на целую картинную галерею. И это были не простые полотна, а шедевры живописи, национальное достояние России и Украины. Но нам говорят, что ее действия простительны: она подруга величайшего полководца XX века, и вкус у нее утонченный — ведь не разбитую кровать из развалин дома она доставала.