Итак, у наших – беспредельный героизм, а немцы, «естественно», под напором «черной смерти» в панике разбегались. Но давайте еще раз внимательно прочитаем этот небольшой отрывок. Героизм героизмом – тут ни добавить, ни прибавить, но десантная операция была подготовлена безалаберно и бездарно, а может, и преступно. Если противник «каким-то образом обнаружил подход десанта» и встретил его огнем еще на воде, то за такую подготовку руководителей, начиная с Жукова, надо было судить.

Было у матросов много мужества, но не было никакого понимания тактики. «Моряки, сражаясь на суше, испытывали большие трудности. Постигая основы общевойскового боя, они порой несли неоправданные потери из-за неумения использовать местность, недооценки маскировки... Командиры нередко стремились решить задачу боя лишь за счет храбрости, героизма и мужества моряков» (ВИЖ. 1976. No 11. С. 36). Только военный преступник мог бросить в бой людей, которые о сухопутной войне не знали ничего, кроме «Ура!» и «Вперед!». Противник не стал лить кровь своих солдат ради удержания пустого берега. Противник отвел свои войска, а матросики с победными криками ринулись за ними. Ложный отход – это самая простая, самая примитивная ловушка, которую использовали во все века и тысячелетия. Безграмотные в тактике матросики попались на мякине. Тут-то их и отрезали от берега, т.е. от линии снабжения и эвакуации. Матросики остались без сухарей, без бинтов, без картошки, без патронов и снарядов. После этого их нашла настоящая «черная смерть». Сколько там полегло, Жуков сообщить забыл. Чем завершилась операция приморской группы, в интересах которой был высажен морской десант, в «самой правдивой книге о войне» тоже не сообщается. Немцы под напором героических матросиков «естественно» разбежались. Но тут же туда и вернулись. И выбить немцев с побережья не удалось ни в сентябре 1941 года, ни в октябре, ни в ноябре, ни в декабре. В 1942 году это тоже сделать не получилось. Как и в 1943-м.

Восхвалением дерзости и героизма десантников Жуков прикрыл позор бездарных организаторов операции, главным из которых был он сам. После первого провала можно было бы подобные героические операции и не повторять, но Жуков требовал: давай еще! И снова высаживали новый десант. А за ним – еще и еще. А финал всегда был единообразным. Даже в хвалебных книгах о великом полководце попадаются такие признания: «Жуков требовал от флота усиления наступательной активности, в частности высадки морских десантов в районе Петергофа. Десанты готовились поспешно, носили импровизированный характер и преследовали демонстративно-отвлекающие цели. Такие десанты несли большие потери и даже полностью погибали» (Капитан 1 ранга А. Басов // В кн.: Эра и Элла Жуковы. Маршал победы. Воспоминания и размышления. С.255). Любому провалу Жукова нашли универсальное объяснение: а он ничего серьезного и не замышлял. Просто отвлекал вражеское внимание.

Но это присказка. Главное вот где. Живой Жуков честно признал, что, «к сожалению, не запомнил фамилии мужественного моряка – командира отряда морского десанта». А в более поздних, т.е. более правдивых, изданиях мертвый Жуков фамилию мужественного моряка вспомнил! «Увлекшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых. Не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов» (Воспоминания и размышления. М., 2003. Т. 1. С. 399).

Живой Жуков ничего про героического командира не помнил, а мертвый вспомнил и звание, и фамилию, и даже имя с отчеством. Во память у мертвеца!

А мы вспомним, что осенью 1941 года из-за невероятных потерь полками на фронте командовали майоры, а то и капитаны. Если героическим десантом командовал полковник, то было в том десанте никак не меньше полка. Можно предположить, что было больше. Да и не стал бы великий стратег вспоминать о гибели всего лишь какого-то там полка.

Видимо, провал был хоть и героическим, но грандиозным.

И давайте перестанем валить вину на немцев за чудовищные потери Советского Союза в войне. Наши полководцы, прежде всего Жуков, воевали так, что потери могли исчисляться только десятками миллионов.

В середине сентября 1941 года существовала реальная возможность предотвратить блокаду Ленинграда. Навстречу 54-й армии Кулика Жуков должен был бросить не одну истерзанную в боях дивизию и одну бригаду, а огромные силы, находившиеся в его распоряжении, которые он бездарно распылял и растрачивал на других направлениях. Прорвав блокаду, надо было срочно организовать оборону в районе станция Мга и прилегающей местности. Опыт германской армии показал: тут можно было ничтожными силами держаться годами.

Жуков ничего этого не сделал. Он высаживал десанты совсем в другом месте и совсем с другой целью. Он планировал и проводил совместные удары 8-й и 42-й армий с высадкой морских десантов. Были эти удары бестолковыми и безуспешными. Они ничего не решали в судьбе города и не были попытками прорвать кольцо окружения. Виной этому – тупое упрямство гения военного искусства. Решение Жукова не прорывать блокаду в сентябре 1941 года, когда оборона противника еще не затвердела, не имеет никакого обоснования, никакого логического объяснения.

Прошли десятилетия. Никто не скрывает того, что блокада окостенела по вине Жукова, что миллион жизней соотечественников – на его совести. Он их убил.

Исходя из этого решили: а не поставить ли ему, ленинградскому душегубу, памятник?

И поставили.

Осенью 1964 года, сразу после свержения Хрущева, Центральный Комитет отдал приказ работникам идеологического фронта воздвигнуть Жукову памятник нерукотворный, вознести стратега на величественный постамент немеркнущей славы. Инженеры человеческих душ рванули под козырек и бросились исполнять.

Тодавнее решение ЦК КПСС до сих пор не отменено, поэтому коммунистические писатели, художники, скульпторы рвения не ослабляют, в соответствии с отданным приказом поют оды стратегу, лепят ему конные статуи, высекают его профиль в граните и мраморе, воспевают в романах и диссертациях, отливают в гипсе и бронзе. Проще всего писателям. Их творческий метод бесхитростен. Они раскрывают «Воспоминания и размышления» и все, что написано в мемуарах Жукова, пересказывают своими словами, добавляя от себя никогда никем не зафиксированные диалоги, описывают состояние души великого полководца и полет его мысли. Главное – иметь в руках самое последнее издание, чтобы, как учил Жуков, уловить дух времени.

Первым на писательском фронте отличился Александр Борисович Чаковский. Получив приказ, он немедленно бросился писать и за несколько лет выдал умопомрачительную серию «Блокада»: несколько книг по 700-800 страниц каждая. Сейчас эти книги забыты. А в то время им сделали шумную рекламу. Раскрутили, как говорят.

Центральную идею «Блокады» можно выразить в трех словах: Жуков спас Ленинград. Чаковский аккуратно переписал из мемуаров Жукова удивительную историю о том, как стратег прибыл на заседание Военного совета Ленинградского фронта, как он сидел, слушал, и никто не поинтересовался, по какому праву посторонние присутствуют при обсуждении вопросов величайшей государственной важности. Дальше у Чаковского – все точно по Жукову: стратег передал Ворошилову записку Сталина, тут же ухватил бразды правления и твердой рукой навел революционный порядок. Одним своим присутствием Жуков обстановку стабилизировал, и враг тут же был остановлен у самых стен города Ленина...