Но гений не поверил разведке.

На основании чего?

Да просто так. Взял и не поверил.

Какие у Жукова были основания не верить разведке?

Никаких.

До 9 сентября включительно он воевал в районе Смоленска. Ему не дано было знать, что творится в районе Ленинграда. Затем Сталин вызвал Жукова в Москву и назначил на должность командующего войсками Ленинградского фронта. По версии Жукова, он тут же улетел в Ленинград. Прямо с Центрального аэродрома.

По воспоминаниям других участников событий, у него было еще несколько дней, чтобы с обстановкой под Ленинградом детально ознакомиться. Но что Жуков мог узнать в Москве? О положении и состоянии своих войск – практически все. А о противнике? Разведывательные группы из-под Москвы в районе Ленинграда не рыщут. И пленных не захватывают. И наблюдения за передним краем не ведут. Разведывательные самолеты с московского направления на ленинградское не летают. Им своей работы хватает на собственном направлении. Стратегическая агентура? Но связь с ней в те критические дни была потеряна. Если бы связь с резидентурами в Женеве и Берне, в Берлине, Вене и Амстердаме работала, то и тогда стратегическая агентурная разведка не доложила бы о подготовке к штурму Ленинграда. Ибо ни приказа, ни самой подготовки к штурму не было.

Проще говоря, основным и единственным источником сведений о положении противника под Ленинградом, о его намерениях, планах и замыслах могла быть только разведка Ленинградского фронта и Балтийского флота.

Разведчики-аналитики Разведывательного отдела штаба Ленинградского фронта на основе многочисленных, пусть кратких, отрывочных, порой противоречивых сведений, могли делать выводы. Они могли быть правильными, быть ошибочными. Но у них был материал, с которым можно было работать.

Сейчас мы знаем, что выводы эти были правильными.

Жуков им не поверил.

Простительно Жукову было ошибиться, если бы у него были какие-то другие сведения. Но ничего, кроме того, что добыла разведка Ленинградского фронта, у Жукова не было и быть не могло. Он не верил донесениям разведки, не обосновывая своего мнения никакими аргументами: не верю, и все тут.

Генерал-лейтенант инженерных войск Б. В. Бычевский свидетельствует: несколько дней Жуков отказывался соглашаться с доводами разведки. Объявив сообщение разведки провокационным, он приказал разобраться, кто этим делом занимается (Б.В. Бычевский. Город-фронт. Л., 1967. С. 124). Случай этот описан в несколько строк. Мы не знаем, чем эта история завершилась для офицера Разведывательного отдела, которого Жуков объявил провокатором. Но можем себе представить. Кто у нас разбирался с провокаторами? Правильно: недремлющие органы. И если командующий Ленинградским фронтом генерал армии Жуков приказал начальнику Особого отдела фронта разобраться с провокатором, то не будем сомневаться: ленинградские чекисты разборку учинить умели.

Работа разведчика невероятно трудна. Он никогда не может быть уверен: видит он действительную картину происходящего или это только мираж, это только то, что противник ему демонстрирует. Большие начальники требуют докладывать точно, достоверно и своевременно. Но эти категории находятся в непреодолимом противоречии. Докладываешь первые признаки каких-то изменений, а начальник тебе как колуном между ушей: почему докладываешь непроверенные сведения? Хорошо... Начинаешь проверять, уточнять. На это уходит драгоценное время. Пока собрал доказательства, событие, о котором хотел предупредить, уже совершилось. Опять не так. Опять виноват. Опять вопрос: а какого черта раньше молчал?

Так вот, любой командир должен уважать чужой труд. Даже если разведчики и ошиблись, не суди их строго. Прикинь себя на их месте. Из тысяч обрывков и осколков они складывают картину, которая никогда не может быть полной, которая постоянно меняется. И то, что вчера было четко установленной истиной, сегодня уже может быть обманом. Вчера было достоверно и точно известно, что операция «Морской лев» готовится со всей серьезностью и в ближайшее время будет дана команда на ее проведение. А сегодня подготовка к той же операции используется для отвода глаз, для прикрытия подготовки другой операции на других меридианах. Но вот в сентябре 1941 года разведка Ленинградского фронта своевременно представила точные и достоверные сведения исключительной важности. Перед тем как кого-то обзывать провокатором и отдавать на растерзание компетентным органам, полководцу неплохо было бы убедиться, кто же прав: он, великий гений, или некий майор из Разведывательного отдела?

А у меня вопрос: когда через несколько дней выяснилось, что разведчик-аналитик был прав, вспомнил ли Жуков о нем, приказал ли выпустить из узилища? Да и было ли кого выпускать? Осталось ли что-нибудь от того аналитика?

Теперь попытаемся представить себе обстановку в штабе Ленинградского фронта во время, когда фронтом командовал почти святой гений. За своевременный, точный и достоверный доклад офицера объявляют провокатором со всеми вытекающими в военное время последствиями. Начальник разведки фронта комбриг Евстигнеев тоже чуть было не пошел на фронт рядовым. Это за правильный доклад. А если ошибешься ненароком, тогда как?

Можете спорить, но я настаиваю: продуктивно работать в обстановке такой нервозности никакой аппарат управления не способен. Неудивительно, что, кроме провалов, ничего другого у Жукова на Ленинградском фронте не получилось.

И на других фронтах тоже.

В описаниях Жукова – сплошной героизм. В районе Ленинграда великий стратег попытался исправить стратегическую ситуацию проведением очень красивой операции. В районе Петергофа германские войска вышли к побережью Финского залива. Тем самым они отрезали 8-ю советскую армию от главных сил Ленинградского фронта и прижали ее к морю. Образовался Ораниенбаумский плацдарм. Жуков решил выбить германские войска с берега Финского залива. Для этого приказал нанести два удара по сходящимся направлениям вдоль побережья: части 8-й армии с Ораниенбаумского плацдарма, части 42-й армии – из района Урицка. Там, где войска двух армий должны были встретиться, был высажен морской десант.

Сразу оговорюсь: замысел бестолковый. И вот почему. Миллионный город, Балтийский флот, 23-я, 42-я и 55-я армии, авиация фронта и два корпуса ПВО отрезаны от страны. Кроме того, от этой главной группировки Ленинградского фронта отрезана 8-я армия. О чем надо думать в первую очередь? О городе, флоте и главных силах Ленинградского фронта или о второстепенной 8-й армии? Куда надо рубить коридор? На восток, чтобы избежать блокады Ленинграда, или на запад, чтобы блокированный голодный город соединить с такой же голодной потрепанной армией?

И гений решил блокаду Ленинграда прорывать одной измученной дивизией и неготовой к бою бригадой, из чего, как мы теперь знаем, ничего не вышло, а главными силами рубить коридор на запад, на соединение с 8-й армией. Но что толку? Если город, флот и главные силы Ленинградского фронта погибнут от голода, то погибнет и 8-я армия на Ораниенбаумском плацдарме независимо от того, соединилась она с главными силами или нет.

И вот 8-я и 42-я армии наносят удар навстречу друг другу.

Вот как Жуков все это описывает: «В районе Петергофа в тыл вражеских войск был высажен морской десантный отряд с целью содействия приморской группе в проведении операции. Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко. Каким-то образом противник обнаружил подход десанта и встретил его огнем еще на воде. Моряков не смутил огонь противника. Они выбрались на берег, и немцы, естественно, побежали. К тому времени они уже были хорошо знакомы с тем, что такое „шварце тодт“ („черная смерть“), так они называли морскую пехоту. К сожалению, я не запомнил фамилии мужественного моряка – командира отряда морского десанта. Увлекшись первыми успехами, матросы преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря, и большинство из них не возвратились. Не вернулся и командир» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 330).