Когда-то, когда лейтенант еще не был влюблен, он вполне допускал возможность равноправного соперничества, с предоставлением права окончательного выбора даме. Но сейчас его возбужденная воинственность возмущенно отвергала такую возможность. Нет, только избавившись от проклятого русского, он сможет рассчитывать на полноценное внимание Эмилии! Какого черта этот Вульф ей что-то нашептывает? Какое он вообще имеет право с ней разговаривать? А, штафирка, ты ставишь на красное, ну а я поставлю на черное – и вдвое больше! Ага, ты выиграл и теперь поставил на черное – ну а я поставлю на красное!

Эмилия и Вульф с некоторым недоумением смотрели на бледного и сосредоточенного лейтенанта, который ставил фишки с такой решимостью, словно от этого зависело его будущее. Каждый раз он делал ставку прямо противоположную той, которую делали они, и каждый раз неумолимо проигрывал, но не смирялся, а вновь и вновь удваивал количество фишек.

Наконец они кончились. Фихтер подозвал служителя казино, достал бумажник и вручил ему несколько крупных банкнот:

– Еще фишек – на все!

– Не много ли вы проигрываете, лейтенант? – воспользовавшись небольшой паузой, поинтересовалась Эмилия. – Сегодня вам явно не везет.

– Вас это беспокоит, фрейлейн?

Она пожала плечами, но не успела ответить.

– Делайте свои ставки, господа!

Служитель принес лейтенанту гору новых фишек, и эта своеобразная дуэль продолжалась.

– Давайте ставить на числа, – вполголоса предложила Эмилия, наклонившись к Вульфу.

– Какая разница, – пробормотал тот, – он все равно будет продолжать ту же игру…

Действительно, Фихтер не унимался – и если Вульф ставил на «красное» число, то немедленно следовала ответная ставка на следующее по порядковому номеру число «черное». Впрочем, теперь оба проигрывали чаще, то и дело обмениваясь злобными взглядами – Вульф, видя перед собой откровенно раздраженного соперника, тоже поневоле начал злиться. С какой стати этот вояка ведет себя столь нагло?

Все это заметно озаботило Эмилию, которая опасалась громкого публичного скандала. Однако, попытавшись обратить все в шутку, она сделала это крайне неудачно:

– Вы, господа, играете с таким азартом, словно ставите на кон не фишки, а нечто иное!

И Вульф и Фихтер промолчали, но по этому озлобленному молчанию Эмилия смекнула, что невзначай выразила их общее настроение. И это ее возмутило – какая глупость! Неужели они думают, что ее предпочтение будет зависеть от количества выигранных или проигранных денег? Что за ребячество!

Тем временем фишки лейтенанта быстро таяли. Денег на новые у него больше не было, и тогда он принялся искать глазами корнета Хартвига, чтобы попросить у него в долг. Но вместо Хартвига он с удивлением обнаружил в зале собственного денщика, который растерянно мотал головой во все стороны, явно ища хозяина. Очень кстати! Сейчас он пошлет его домой за деньгами.

– Курт! – крикнул Фихтер, поднимая руку.

Денщик обрадованно устремился к нему.

– Какого черта ты здесь делаешь?

– Ищу вас, господин лейтенант.

– Прекрасно, ты меня нашел. Отправляйся домой и привези мне…

– Простите, господин лейтенант, но меня к вам направил господин полковник из Генштаба.

– Какой еще полковник?

– Не могу знать, господин лейтенант. Он позвонил вам по телефону, а когда узнал, что господина лейтенанта нет дома, поручил мне срочно вас найти.

– Но он хоть представился?

– Да, господин лейтенант. Его зовут господин полковник Краус.

Фихтер удивился – это был личный адъютант начальника Генерального штаба генерала фон Гетцендорфа. Что это могло значить? Неужели дядя сдержал свое слово и его отправляют в Боснию? Впрочем, какой вздор! – подобное известие ему бы сообщил командир полка. Но тогда зачем полковник Генштаба звонит скромному гусарскому лейтенанту? Неужели что-нибудь с дядей?

– И что он приказал?

– Срочно явиться в гостиницу Кломзера, где вас уже будут ждать.

Фихтер глубоко вздохнул и метнул быстрый взгляд на Эмилию и Вульфа, которые тихо переговаривались между собой. Как же некстати этот неожиданный вызов!

Последние две фишки лейтенант поставил на число 29, уже не ориентируясь на ставку соперника. Шарик угодил в лунку под номером 28.

Фихтер поднялся из-за стола, хотел было хладнокровно-презрительно улыбнуться Эмилии – как она посмела предпочесть ему этого русского штафирку! – однако улыбка получилась на удивление жалкой.

– Вы покидаете нас, лейтенант? – с каким-то странным участием осведомилась фрейлейн Лукач.

Вместо ответа Фихтер отвесил учтивый поклон, после чего резко повернулся и торопливо зашагал к выходу. Эмилия и Вульф, забыв о рулетке, проводили его взглядами, причем карие глаза актрисы заметно опечалились.

– Он выглядел таким несчастным, когда уходил, – словно бы про себя, тихо сказала она.

– Вы его жалеете?

– Я тоже хочу уйти.

Вульф учтиво отодвинул ее стул и подал руку. Он совсем не обрадовался столь неожиданному бегству соперника, ибо женская жалость – одна из опаснейших вещей на свете. Не ведая того, лейтенант сделал свой самый удачный ход за всю эту игру! Но теперь настала очередь его, Вульфа!

Эмилия пребывала в какой-то странной задумчивости. Ведя актрису под руку, Вульф то и дело оглядывался на ее тонкое прекрасное лицо: насколько же хороша она именно такой – загадочно-задумчивой. Но почему она молчит? – этого он понять не мог. Загадочное молчание загадочной женщины, которую он хотел бы видеть самым близким существом на свете… Что такое мужская любовь, как не стремление найти разгадку таинственной женской натуры?

Эмилия продолжала молчать и в фиакре, поэтому Вульфу самому пришлось назвать кучеру ее адрес. В этот-то момент ему и взбрела в голову безумная мысль, подсказанная взбесившимся от волнения подсознанием. А что, если его ожидания сбудутся и сегодня именно тот вечер чудес, когда все возможно?

– Почему вы молчите? – спросил он слегка охрипшим голосом, когда копыта лошадей застучали по мостовой.

Ответа по-прежнему не было – она даже не повернула головы!

– Эмилия!

Не дождавшись никакой реакции, Вульф отчаялся – теперь он уже просто не знал, что говорить дальше. Но именно это отчаяние и породило неожиданную для него самого смелость. Еще более удивительным оказалось то, что Эмилия не уклонилась от его порывистых, а потому не слишком ловких объятий. Она не сопротивлялась, не отталкивала, и тогда он с силой разжал своим языком ее мягкие и податливые губы… Впоследствии он никак не мог вспомнить свое ощущение этого поцелуя – видимо, оно было настолько сильным, что на мгновение лишило его сознания!

Оторвавшись от ее губ и удивленный странной безропотностью Эмилии, Вульф попытался заглянуть в ее глаза, но там царила такая же звездная бездна, что и над всей Веной, всей Австрией, всем миром, – бездна, в которой сияли июльские звезды последних мирных дней 1914 года.

– … А еще недавно был такой случай…

Агент Лугер отставил в сторону чашку с кофе и приготовился рассказывать. В подсобном помещении почтового отделения венского района Мейдлинг надо было как-то скоротать время. Почтовый служащий, целыми днями поивший агента собственным кофе, а то и домашней наливкой, с привычной старательностью изобразил внимание.

– Захожу я к одному русскому политическому эмигранту, по фамилии Руднев, который находится под нашим негласным надзором. Только, вы меня понимаете, господин Ленбах, все это между нами…

– Разумеется, господин Лугер. – И служащий почтительно кивнул, сделав строгое лицо. Сознание того, что его считают достойным приобщения к государственной тайне, заметно воодушевило скромного почтового клерка.

– Итак, захожу я к этому Рудневу и представляюсь: «Полицейский агент Лугер». И он мне тут же и говорит: «Ни слова больше, господин агент, прошу к столу!» А там стоит огромная бутылка рома. И заметьте, господин Ленбах, очень хорошего рома, не чета тому, что порой подают в иных венских кафе. Я, разумеется, отказываюсь, говорю, что при исполнении, но этот русский ничего не желает слушать. «У меня сегодня день рождения, – кричит он, – и вы меня кровно обидите, если не выпьете за мое здоровье». Ну, вы знаете, господин Ленбах, что русские всегда славились своим гостеприимством, вот я и подумал…